Неточные совпадения
За мной, на некотором расстоянии, шли
министр иностранных дел Бевен и фельдмаршал Уэвелль, бывший вице-король Индии, которые получили докторат права honoris causa.
— Всех: и князей, и
королей, и
министров: всех, говорит, видела. Году, говорит, не пройдет, крестьяне опять наши будут.
— В ягдташ мой даже заглядывает!.. — проговорил он с досадой. — Ты скоро будешь меня держать, как Людовик XI [Людовик XI — французский
король в 1461—1483 годах.] кардинала ла-Балю [Ла Балю (1421—1490) —
министр и кардинал Людовика XI.], в клетке; женясь, я не продавал же тебе каждой минуты своей жизни!
В возмездие за это открытие основатель системы получил через того же посланника собственноручное письмо
короля прусского, в котором он благодарил автора и выказывал такое сочувствие к его системе, что изъявил намерение поручить своему
министру внутренних дел — применить ее во всех прусских областях, где только будет возможно.
Возьмет горсть гороху, выберет что ни самые ядреные гороховины, да и рассажает их по свитке: «Вот это, говорит, самый нббольший —
король; а это, поменьше, — его
министры с князьями; а это, еще поменьше, — баре, да купцы, да попы толстопузые; а вот это, — на горсть-то показывает, — это, говорит, мы, гречкосеи».
Лишь только
король удалился, как окружили Алешу все придворные и начали его всячески ласкать, изъявляя признательность свою за то, что он избавил
министра. Они все предлагали ему свои услуги: одни спрашивали, не хочет ли он погулять в саду или посмотреть королевский зверинец; другие приглашали его на охоту. Алеша не знал, на что решиться. Наконец,
министр объявил, что сам будет показывать подземные редкости дорогому гостю.
Алеша взял конопляное зерно, завернул в бумажку и положил в карман, обещаясь быть молчаливым и скромным.
Король после того встал с кресел и тем же порядком вышел из залы, приказав прежде
министру угостить Алешу как можно лучше.
Алеша совершенно потерял голову… он забыл обещание, данное подземному
королю и его
министру, и начал рассказывать о черной курице, о рыцарях, о маленьких людях…
— Господин
король! Я не могу принять на свой счет того, чего никогда не делал. Третьего дня я имел счастие избавить от смерти не
министра вашего, а черную нашу курицу, которую не любила кухарка за то, что не снесла она ни одного яйца…
— Что ты говоришь! — прервал его с гневом
король. — Мой
министр — не курица, а заслуженный чиновник!
Деревья также показались Алеше отменно красивыми, хотя притом очень странными. Они были разного цвета: красные, зеленые, коричневые, белые, голубые и лиловые. Когда посмотрел он на них со вниманием, то увидел, что это не что иное, как разного рода мох, только выше и толще обыкновенного.
Министр рассказал ему, что мох этот выписан
королем за большие деньги из дальних стран и из самой глубины земного шара.
— Мне давно было известно, — сказал
король, — что ты добрый мальчик; но третьего дня ты оказал великую услугу моему народу и за то заслуживаешь награду. Мой главный
министр донес мне, что ты спас его от неизбежной и жестокой смерти.
— Алеша! — сказал сквозь слезы
министр. — Я тебя прощаю; не могу забыть, что ты спас жизнь мою, и все тебя люблю, хотя ты сделал меня несчастным, может быть, навеки!.. Прощай! Мне позволено видеться с тобой на самое короткое время. Еще в течение нынешней ночи
король с целым народом своим должен переселиться далеко-далеко от здешних мест! Все в отчаянии, все проливают слезы. Мы несколько столетий жили здесь так счастливо, так покойно!..
Тут подошел
министр ближе, и Алеша увидел, что в самом деле это была его любезная Чернушка. Он очень обрадовался и попросил у
короля извинения, хотя никак не мог понять, что это значит.
Долго не мог он опомниться и не знал, что ему думать. Чернушка и
министр,
король и рыцари, голландки и крысы — все это смешалось в его голове, и он насилу мысленно привел в порядок все, виденное им в прошлую ночь. Вспомнив, что
король ему подарил конопляное зерно, он поспешно бросился к своему платью и действительно нашел в кармане бумажку, в которой завернуто было конопляное семечка. «Увидим, — подумал он, — сдержит ли слово свое
король! Завтра начнутся классы, а я еще не успел выучить всех своих уроков».
Это был первый
министр его величества
короля гавайского, мистер Вейль, пожилой, довольно красивый шотландец, с седыми курчавыми волосами, карьера которого, как потом рассказывал капитан со слов самого мистера Вейля, была довольно разнообразная и богатая приключениями.
Он был и в Индии, занимался торговлей в Китае, но неудачно; потом поехал в Гаванну служить на одной сигарной фабрике, оттуда перебрался в Калифорнию, был репортером и затем редактором газеты и — авантюрист в душе, жаждущий перемен, — приехал на Сандвичевы острова, в Гонолулу, понравился
королю и скоро сделался первым
министром с жалованьем в пять тысяч долларов и, как говорили, был очень хороший первый
министр и честный человек.
На другой день
король и королева, приглашенные капитаном к обеду, приехали на корвет в сопровождении своего дяди, губернатора острова, пожилого, коротко остриженного канака с умным и энергичным лицом, который потом, после смерти Камеамеа IV, года через три после пребывания «Коршуна» в Гонолулу, вступил на престол, и неизбежного первого
министра, мистера Вейля, которого
король очень любил и, как уверяли злые языки, за то, что умный шотландец не очень-то обременял делами своего
короля и не прочь был вместе с ним распить одну-другую бутылку хереса или портвейна, причем не был одним из тех временщиков, которых народ ненавидит.
— Прелюбопытно! Я представлялся королевской чете три года тому назад, когда был здесь на «Голубчике»…
Король в шитом мундире, черномазая и очень недурненькая королева в модном платье,
министры, — одним словом, все как следует; вот увидите… А подумаешь, давно ли эти
короли ходили, в чем мать родила! — засмеялся Андрей Николаевич.
Между тем разговоры в капитанской каюте становились шумнее, и не только
король и его дядя, но даже и мистер Вейль непрочь был оставить Гонолулу и пост первого
министра и поступить на «Коршун» хотя бы помощником милейшего мистера Кенеди, ирландца, учителя английского языка, который, в свою очередь, кажется, с большим удовольствием променял бы свои занятия и свое небольшое жалованье на обязанности и пять тысяч долларов содержания первого
министра гавайского
короля.
Все офицеры с «Коршуна» подходили сперва к королеве, а затем к
королю. Первый
министр называл фамилии офицеров, безбожно их коверкая с невозмутимым апломбом, и в ответ на поклоны королева не без грации наклоняла свою головку, стараясь приветливо улыбнуться.
Из Персии же ехала через татарские места, около Волги; была и в Петербурге, а там, чрез Ригу и Кенигсбург, в Потсдаме была и говорила с
королем Прусским, сказавшись о себе, кто она такова; знакома очень между имперскими князьями, а особливо с Трирским и с князем Голштейн-Шлезвиг или Люнебургским (sic); была во Франции, говорила с
министрами, дав мало о себе знать; венский двор в подозрении имеет; на шведский и прусский очень надеется: вся конфедерация ей очень известна и все начальники оной; намерена была отсель ехать в Константинополь прямо к султану; и уже один от нее самый верный человек туда послан, прежде нежели она сюда приехала.
Принцесса рассказывала графу Орлову, что в Потсдаме она виделась с
королем Фридрихом и объяснила ему, кто она такая, затем жила в Париже, была знакома с тамошними
министрами, но открылась им не вполне, называя себя только «принцессой Владимирской» и умалчивая, что покойная императрица Елизавета была ее матерью.
Радзивил, будучи в Париже, поколебался было: ему, обладателю столь громадных богатств, страшно было расстаться с ними, но, построив уже план поездки в Константинополь, он посоветовался с французским
министром герцогом Эгильоном и по его внушению решительно отказался от покорности
королю Понятовскому.
Быв в свите нашего
короля, я узнал о заточении дяди только в Гутсдорфе, где Карл и Август имели свидание на квартире нашего
министра Пипера.
«В семь утра — в манеж гусарскую фигурную езду смотреть; в восемь — дагестанскому шаху тяжелую антиллерию показывать; в девять — юнкарей с производством поздравлять; в десять — со старым конвоем прощаться; в одиннадцать — свежий конвой принимать; в двенадцать — нового образца пограничной стражи пуговки утверждать; в час — с дворцовым
министром расход проверять; в два — подводный крейсер спускать; в три — греческого
короля племяннику ленту подносить…»
— Я знаю, — перебил Билибин, — вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё-таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный
министр, но и августейший император и
король Франц не будут очень осчастливлены вашею победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой особенной радости…
Короли ихние между собой дружбу водили. Дел на пятак: парад на лужке принять, да кой-когда, —
министры ежели промеж собой повздорят, — чубуком на них замахнуться. До того благополучно жилось, аж скучно
королям стало.