Неточные совпадения
Разговор сначала не клеился, но после дело пошло, и он начал даже получать форс, но… здесь, к величайшему прискорбию, надобно
заметить, что люди степенные и занимающие важные должности как-то немного тяжеловаты в разговорах с дамами; на это
мастера господа поручики и никак не далее капитанских чинов.
— В Ивана Ивановича — это хуже всего. Он тут ни сном, ни духом не виноват… Помнишь, в день рождения Марфеньки, — он приезжал, сидел тут молча, ни с кем ни слова не сказал, как мертвый, и ожил, когда показалась Вера? Гости видели все это. И без того давно не тайна, что он любит Веру; он не
мастер таиться. А тут
заметили, что он ушел с ней в сад, потом она скрылась к себе, а он уехал… Знаешь ли, зачем он приезжал?
— Он солгал. Я — не
мастер давать насмешливые прозвища. Но если кто проповедует честь, то будь и сам честен — вот моя логика, и если неправильна, то все равно. Я хочу, чтоб было так, и будет так. И никто, никто не
смей приходить судить меня ко мне в дом и считать меня за младенца! Довольно, — вскричал он, махнув на меня рукой, чтоб я не продолжал. — А, наконец!
Мастера ему только осмелились сказать за товарища, что как же,
мол, вы его от нас так без тугамента увозите? ему нельзя будет назад следовать! А Платов им вместо ответа показал кулак — такой страшный, багровый и весь изрубленный, кое-как сросся — и, погрозивши, говорит: «Вот вам тугамент!» А казакам говорит...
После речи Батенева устроилось путешествие, причем снова была пропета песнь: «Отец духов, творец вселенной!», и шли в таком порядке: собиратели милостыни (Антип Ильич и Аггей Никитич) с жезлами в руках; обрядоначальник (доктор Сверстов) с
мечом; секретарь (gnadige Frau) с актами; оба надзирателя со свечами;
мастер стула тоже со свечой. По окончании шествия обрядоначальник положил знак умершего на пьедестал, а великий
мастер сказал...
Ведь ты —
мастер, а ты коней крадешь, как это?» Я ему баю: «Это,
мол, ваше благородие, просто глупость».
— Какой вы
мастер варить кофе и как умеете это ловко делать! —
заметила ему Елена.
Мне теперь думается, да и прежде в жизни, когда приходилось слышать легкомысленный отзыв о религии, что она будто скучна и бесполезна, — я всегда думал: «вздор
мелете, милашки: это вы говорите только оттого, что на
мастера не попали, который бы вас заинтересовал и раскрыл вам эту поэзию вечной правды и неумирающей жизни».
— Чего ему делается? Хошь бы прибрал господь… А новости у нас плохие… Этто человек под поезд бросился… Неприятности… Стрелочник,
мол, не доглядел… А как тут доглядишь… Вот тут и еще один все шатается… На грех
мастера нет… Что с ним сделаешь? Не прогонишь…
— Молодец ты, брат, врать! молодец! — похвалила его Марфа Андревна, — и врешь
смело и терпеть горазд. Марфа в Новегороде сотником бы тебя нарядила, а сбежишь к Пугачу, он тебя есаулом сделает; а от меня вот пока получи полтину за терпенье. Люблю, кто речист порой, а еще больше люблю, кто молчать
мастер.
Она нарисована в своем альбанском наряде; живописец (
мастер!)
поместил виноградную ветку в ее волосах, черных, как смоль, с ярко-серыми отблесками: это вакхическое украшение идет как нельзя более к выражению ее лица.
Михайло Иваныч. За женщинами? Грешный человек… любитель и
мастер этого дела; только бы
заметил где-нибудь, уж не уйдет.
— Потому,
мол, сударь, что нам прежде всего надо иметь на подмен икону такую, чтоб она как две капли воды на настоящую походила, а таковых
мастеров здесь нет, да и нигде вблизи не отыщется.
И должен я вам
заметить, хотя мы и простые
мастера были, но пели мы по-настоящему, великолепно.
Даже Кузьма Косяк, новый засыпка, орловец, зубоскал и задира, молодой парень, могучий, с весёлыми и синими глазами и ровным рядом мелких белых зубов, всегда оскаленных задорной улыбкой, — даже этот Кузьма, с которым всегда было за что всласть поругаться, стал почтителен и услужлив; песен, на которые был большой
мастер, больше не пел, меткими прибаутками во все стороны не сыпал, и Тихон Павлович,
замечая за ним всё это, недовольно думал про себя: «Хорош, видно, я, чёрт, стал!» И, думая так, всё более подчинялся чему-то, неотвязно сосавшему его сердце.
Ведь старцы да старицы
мастера Бога
молить: только деньги давай да кормы посылай, любого грешника из ада вымолят…
— Ты только пойми эту подлость барскую! Мне, мне — Леониду Александровичу Печерникову, —
посмели сказать, что я захотел проехать на даровщинку! И все сразу полетело к черту, — все понимание нашей неоплатной задолженности перед трудовым народом, все благородно-либеральные фразы… Господа! Что Же это? Только на слова вы
мастера? А чуть до дела, — дрейфуем позорнейшим образом?
Он знал, что иноземцы искусные бойцы на
мечах (это недавно доказал один литвин, победивший в поле знаменитого русского бойца единственно ловкостью, отчего Иваном Васильевичем с того времени и строго запрещено было русским биться с иноземцами); он слышал, что в свите посла находится такой
мастер, и возымел неодолимое желание брать у него уроки.
И Антон, посадив переводчика на
мель, спешил от него к палатным
мастерам, с которыми приехал из Германии.
Разговаривать на улицах не
смеют: сейчас налетит подслушник, переведет беседу по-своему, прибавит, убавит, и, того гляди, собеседники отправляются в полицию, оттуда и подалее, соболей ловить или в школу заплечного
мастера.
Начавшие хвастливый разговор замолчали, пристыженные речью своего товарища. Вероятно, не
смели они затеять с ним спор, из уважения к его летам или дарованиям; а перед упреками Антона смирялись, потому что могли всегда иметь в нем нужду, да и рыцарский дух его не терпел жестоких возражений. Тот, который подал ему руку в знак своего удовольствия, был будущий строитель Грановитой палаты. [Алевиз.] Другие спутники были стенные и палатные
мастера и литейщики.
— Сколько их наехало теперь, этих сосланных! —
заметил другой. — Право, их меньше, кажется, было сослано, чем вернулось. Да, Жикинский, расскажи-ка эту историю за восемнадцатое число, — обратился он к офицеру стрелкового полка, слывшему за
мастера рассказывать.