Неточные совпадения
Его отношение к Тагильскому в этот день колебалось особенно резко и утомительно. Озлобление против гостя истлело, не успев разгореться, неприятная мысль о том, что Тагильский нашел что-то сходное между ним и собою, уступило
место размышлению: почему Тагильский уговаривает переехать в Петербург? Он не первый раз демонстрирует доброжелательное отношение ко мне, но — почему? Это так волновало, что даже мелькнуло намерение: поставить вопрос вслух, в лоб товарищу
прокурора.
Приехав в суд, Нехлюдов в коридоре еще встретил вчерашнего судебного пристава и расспросил его, где содержатся приговоренные уже по суду арестанты, и от кого зависит разрешение свидания с ними. Судебный пристав объяснил, что содержатся арестанты в разных
местах, и что до объявления решения в окончательной форме разрешение свиданий зависит от
прокурора.
— Еще я хотел спросить вас:
прокурор дал мне пропуск в тюрьму к этому лицу, в тюрьме же мне сказали, что нужно еще разрешение губернатора для свиданий вне условных дней и
места. Нужно ли это?
Действительно, Екатерина Маслова находилась там.
Прокурор забыл, что месяцев шесть тому назад жандармами, как видно, было возбуждено раздутое до последней степени политическое дело, и все
места дома предварительного заключения были захвачены студентами, врачами, рабочими, курсистками и фельдшерицами.
Здесь опять послышались одобрительные смешки в публике, и все по адресу
прокурора. Не буду приводить всей речи защитника в подробности, возьму только некоторые из нее
места, некоторые главнейшие пункты.
К тому же мое описание вышло бы отчасти и лишним, потому что в речах
прокурора и защитника, когда приступили к прениям, весь ход и смысл всех данных и выслушанных показаний были сведены как бы в одну точку с ярким и характерным освещением, а эти две замечательные речи я, по крайней мере
местами, записал в полноте и передам в свое время, равно как и один чрезвычайный и совсем неожиданный эпизод процесса, разыгравшийся внезапно еще до судебных прений и несомненно повлиявший на грозный и роковой исход его.
Налево, сбоку от Мити, на
месте, где сидел в начале вечера Максимов, уселся теперь
прокурор, а по правую руку Мити, на
месте, где была тогда Грушенька, расположился один румяный молодой человек, в каком-то охотничьем как бы пиджаке, и весьма поношенном, пред которым очутилась чернильница и бумага.
Он упал на свое
место, ломая руки в отчаянии.
Прокурор и защитник стали предлагать перекрестные вопросы, главное в том смысле: «что, дескать, побудило вас давеча утаить такой документ и показывать прежде совершенно в другом духе и тоне?»
В юридическом мире над этим несколько смеялись, ибо наш
прокурор именно этим качеством своим заслужил даже некоторую известность, если далеко не повсеместно, то гораздо большую, чем можно было предположить ввиду его скромного
места в нашем суде.
По натуре он был более поэт, рыболов, садовод и охотник; вообще мирный помещик, равнодушный ко всем приманкам почести и тщеславия, но служил весь свой век, был
прокурором в столице, потом губернатором в провинции, потом сенатором в несравненной Москве, и на всяком
месте он стремился быть человеком и был им, насколько позволяли обстоятельства.
В том
месте, где муж героини едет в деревню к своей любовнице, и даже описывается самое свидание это, — Виссарион посмотрел на сестру, а потом — на брата; та немножко сконфузилась при этом, а по лицу
прокурора трудно было догадаться, что он думал.
Губернатор и m-me Пиколова не отвечали даже на поклон Вихрова, но
прокурор ему дружески и с небольшой улыбкой пожал руку, а Юлия, заблиставшая вся радостью при его появлении, показывала ему глазами на
место около себя. Он и сел около нее.
— Очень просто! Просто очень! — отвечал
прокурор. — До выбора еще два года с лишком; он кандидата на это
место, судью, очернит чем-нибудь — и взамен его представит определить от короны господина Пиколова.
Месяц тому назад я уведомлял вас, что получил
место товарища
прокурора при здешнем окружном суде. С тех пор я произнес уже восемь обвинительных речей, и вот результат моей деятельности: два приговора без смягчающих вину обстоятельств;шесть приговоров, по которым содеянное преступление признано подлежащим наказанию, но с допущением смягчающих обстоятельств; оправданий — ни одного. Можете себе представить, в каком я восторге!!
Когда судебная реформа была объявлена, он был еще молод, но уже воинствовал в рядах дореформенной магистратуры. Ему предложили
место товарища
прокурора, с перспективой на скорое возвышение. Он прикинулся обиженным, но, в сущности, рассчитал по пальцам, какое положение для него выгоднее. Преимущество оказалось за адвокатурой. Тут тысяча… там тысяча… тысяча, тысяча, тысяча… А кроме того,"обратим взоры на Запад"… Кто может угадать, что случится… га!
«Ну, заварили вы кашу! Сейчас один из моих агентов вернулся. Рабочие никак не успокоятся, а фабрикантам в копеечку влетит. Приехал сам
прокурор судебной палаты на
место. Лично ведет строжайшее следствие. За укрывательство кое-кто из властей арестован; потребовал перестройки казарм и улучшения быта рабочих, сам говорил с рабочими, это только и успокоило их. Дело будет разбираться во Владимирском суде».
— Не шумите, сударыня, здесь не
место выражать ваше негодование! — вздумал было ее остановить ехавший невдалеке от нее
прокурор.
Только при этом порядке он, как губернатор,
прокурор, сенатор, член разных советов, может получать свои несколько тысяч жалованья, без которых он тотчас же погиб бы с своей семьей, так как, кроме как на том
месте, которое он занимает, он, по своим способностям, трудолюбию и знаниям, не мог бы получать и 0,001 того, что он получает.
— Ну заварили вы кашу. Сейчас один из моих агентов вернулся… Рабочие никак не успокоятся, а фабрикантам в копеечку влетит… приехал сам
прокурор судебной палаты на
место… Сам ведет строжайшее следствие… За укрывательство кое-кто из властей арестован, потребовал перестройки казармы и улучшения быта рабочих, сам говорил с рабочими, и это только успокоило их. Дело будет разбираться во Владимирском суде.
Потом выйдет на сцену
прокурор, скажет для проформы:"Ах, какое негодование возбуждает в душе моей этот ужасный преступник, который даже не понимает, что сознайся он — давно бы его сослали на поселение в Сибирь, в
места не столь отдаленные!" — и сядет.
Дело шло о службе где-то в палате в губернии, о
прокурорах и председателях, о кое-каких канцелярских интригах, о разврате души одного из повытчиков, о ревизоре, о внезапной перемене начальства, о том, как господин Голядкин-второй пострадал совершенно безвинно; о престарелой тетушке его, Пелагее Семеновне; о том, как он, по разным интригам врагов своих,
места лишился и пешком пришел в Петербург; о том, как он маялся и горе мыкал здесь, в Петербурге, как бесплодно долгое время
места искал, прожился, исхарчился, жил чуть не на улице, ел черствый хлеб и запивал его слезами своими, спал на голом полу и, наконец, как кто-то из добрых людей взялся хлопотать о нем, рекомендовал и великодушно к новому
месту пристроил.
Он был уже старым
прокурором, отказавшимся от некоторых перемещений, ожидая более желательного
места, когда неожиданно случилось одно неприятное обстоятельство, совсем было нарушившее его спокойствие жизни.
— Не доказать, а доказывать-с. Три системы доказательств будут иметь
место в этом деле: одна со стороны
прокурора, другая со стороны гражданского истца и, наконец, третья — со стороны защиты обвиняемых. Какая из этих систем окажется более убедительною, та и выиграет дело.
Но радость
прокурора была напрасна: скоро мы нашли много кустов с поломанными ветками и ощипанными листьями; оказалось, что через
место преступления проходил скот.
Пришли какие-то молодые люди с равнодушными лицами, запечатали лавку и описали в доме всю мебель. Подозревая в этом интригу и по-прежнему не чувствуя за собой никакой вины, оскорбленный Авдеев стал бегать по присутственным
местам и жаловаться. По целым часам ожидал он в передних, сочинял длинные прошения, плакал, бранился. В ответ на его жалобы
прокурор и следователь говорили ему равнодушно и резонно...
Палтусов вошел наконец в кабинет. Околоточный поднял голову и тотчас же встал. Ему было плохо видно с его
места. Он мог принять Палтусова за следователя или товарища
прокурора.
Нечто подобное представлял из себя и
прокурор Хламовского окружного суда, Алексей Тимофеевич Балбинский, когда после третьего звонка спешил занять
место в вагоне.
Заняв после долгих странствований по вагонам
место и свалив на скамьи багаж,
прокурор вытер со лба пот и направился к выходу.
— Сначала мне сообщили со станции николаевской железной дороги о прибытии вашем с этапом, а затем, полчаса тому назад, еще из двух
мест: от
прокурора и из пересыльной тюрьмы, откуда вы были отправлены. Да мы и раньше знали, что вы к нам сегодня прибудете, во всех газетах было сообщение о вашем выезде из Москвы.
Когда наконец режиссер — судебный пристав — пришел за подсудимыми, то они уже были готовы для отражения всякой атаки со стороны их общего врага —
прокурора — и спокойно, даже торжественно, вошли в зал заседания, где и заняли
места впереди своих защитников.
Составив протокол о своих следственных действиях, пристав заключил следствие и вновь представил его
прокурору, который, со своей стороны признав дело полным, препроводил его на решение в губернский суд, составлявший в Сибири такое же судебное
место, каким в центральной России были в дореформенное время «палаты гражданского и уголовного суда».
Надо заметить, что вскоре по получении
места обер-прокурора 3-го департамента сената, Иван Сергеевич, перетащил Осипа Федоровича Гречихина в обер-секретари.
Взбешенный этим, князь написал тогда же Николаю Леопольдовичу второе, уже дерзкое письмо, в котором объявил, что окончательно разрывает с ним всякое знакомство и постарается упечь его в Сибирь, где таким, как он, самое подходящее
место. Этим разрывом Шестова с Николаем Леопольдовичем воспользовался барон Розен и продиктовал князю донос на Гиршфельда, который и был послан
прокурору. Барон выдал за это своему опекаемому не в зачет сто рублей, конечно из опекунских сумм.
Андрей Николаевич, поссорившись с синодальным обер-прокурором графом Протасовым, потерял свое
место в синоде и остался при небольшом жалованье в тысячу рублей, которое ему отпускали из сумм министерства иностранных дел.
Тут и выдвигается на вид сошедшая с первого плана личность синодального обер-прокурора гр. Д. А. Толстого, и становится необходимым сделать некоторую характеристику общих отношений к делу духовного суда, недостатки коего бывший обер-прокурор гр. Толстой, конечно, понимал и настойчиво желал учредить иной суд, где было бы менее
места произволу и более законности.
В обширной и многосторонней полемике, возбужденной в печати выходом в отставку бывшего министра народного просвещения и обер-прокурора святейшего синода, графа Толстого, далеко не последнее
место занимает спор о заслугах этого сановника по духовному ведомству.