Неточные совпадения
— Что ты мелешь, опомнись… —
остановила его
мать.
Я призвал извозчика и с его помощью вытащил из квартиры мои вещи. Никто из домашних не противоречил мне и не
остановил меня. Я не зашел проститься с
матерью, чтоб не встретиться с Версиловым. Когда я уже уселся на извозчика, у меня вдруг мелькнула мысль.
Его оригинальный ум, его любопытный характер, какие-то там его интриги и приключения и то, что была при нем моя
мать, — все это, казалось, уже не могло бы
остановить меня; довольно было и того, что моя фантастическая кукла разбита и что я, может быть, уже не могу любить его больше.
…Куда природа свирепа к лицам. Что и что прочувствовалось в этой груди страдальца прежде, чем он решился своей веревочкой
остановить маятник, меривший ему одни оскорбления, одни несчастия. И за что? За то, что отец был золотушен или
мать лимфатична? Все это так. Но по какому праву мы требуем справедливости, отчета, причин? — у кого? — у крутящегося урагана жизни?..
… С ужасом открывается мало-помалу тайна, несчастная
мать сперва старается убедиться, что ей только показалось, но вскоре сомнение невозможно; отчаянием и слезами сопровождает она всякое движение младенца, она хотела бы
остановить тайную работу жизни, вести ее назад, она ждет несчастья, как милосердия, как прощения, а неотвратимая природа идет своим путем, — она здорова, молода!
Ротшильд согласился принять билет моей
матери, но не хотел платить вперед, ссылаясь на письмо Гассера. Опекунский совет действительно отказал в уплате. Тогда Ротшильд велел Гассеру потребовать аудиенции у Нессельроде и спросить его, в чем дело. Нессельроде отвечал, что хотя в билетах никакого сомнения нет и иск Ротшильда справедлив, но что государь велел
остановить капитал по причинам политическим и секретным.
Это измученно-восторженное лицо, эту радость, летающую вместе с началом смерти около юного чела родильницы, я узнал потом в Фан-Дейковой мадонне в римской галерее Корсини. Младенец только что родился, его подносят к
матери; изнеможенная, без кровинки в лице, слабая и томная, она улыбнулась и
остановила на малютке взгляд усталый и исполненный бесконечной любви.
По одному виду можно было понять, что каждому из них ничего не стоит
остановить коня на полном карьере, прямо с седла ринуться на
матерого волка, задержанного на лету доспевшей собакой, налечь на него всем телом и железными руками схватить за уши, придавить к земле и держать, пока не сострунят.
Несколько раз
мать перерывала мой рассказ; глаза ее блестели, бледное ее лицо вспыхивало румянцем, и прерывающимся от волнения голосом начинала она говорить моему отцу не совсем понятные мне слова; но отец всякий раз
останавливал ее знаком и успокаивал словами: «Побереги себя, ради бога, пожалей Сережу.
Мать не стала спорить, но через несколько дней, при мне, когда тетушка кинулась подать ей скамеечку под ноги,
мать вдруг ее
остановила и сказала очень твердо: «Прошу вас, сестрица, никогда этого не делать, если не хотите рассердить меня.
Согласны ли вы?» Татьяна Степановна давно разливалась в слезах и несколько раз хотела было броситься обнимать «матушку сестрицу», а может быть, и поклониться в ноги, но
мать всякий раз
останавливала ее рукой.
Здесь ни
мать, ни отец не могли досмотреть или
остановить своей дочери, ни муж даже жены своей, потому что темно было: гуляй, душа, как хочется!..
Мать провела рукой по лицу, и мысль ее трепетно поплыла над впечатлениями вчерашнего дня. Охваченная ими, она сидела долго,
остановив глаза на остывшей чашке чая, а в душе ее разгоралось желание увидеть кого-то умного, простого, спросить его о многом.
Сидя на полу, хохол вытянул ноги по обе стороны самовара — смотрел на него.
Мать стояла у двери, ласково и грустно
остановив глаза на круглом затылке Андрея и длинной согнутой шее его. Он откинул корпус назад, уперся руками в пол, взглянул на
мать и сына немного покрасневшими глазами и, мигая, негромко сказал...
Людмила быстро обернулась, взглянула на нее как бы в испуге и торопливо заговорила, протянув руки к
матери, точно желая
остановить нечто.
Толкали ее. Но это не
останавливало мать; раздвигая людей плечами и локтями, она медленно протискивалась все ближе к сыну, повинуясь желанию встать рядом с ним.
Он шептал долго, то понижая голос так, что
мать едва слышала его слова, то сразу начинал гудеть сильно и густо. Тогда женщина
останавливала его...
Ах, надо же и Пафнутьева пожалеть… ничего-то ведь он не знает! Географии — не знает, истории — не знает. Как есть оболтус. Если б он знал про Тацита — ужели бы он его к чертовой
матери не услал? И Тацита, и Тразею Пета, и Ликурга, и Дракона, и Адама с Евой, и Ноя с птицами и зверьми… всех! Покуда бы начальство за руку не
остановило: стой! а кто же, по-твоему, будет плодиться и множиться?
— Что ж ты перестал играть на своих струнах? ну, милый, и подлинно глупа твоя Софья, если сделает такую штуку; надеюсь, у нее есть
мать или кто-нибудь, кто бы мог
остановить ее?
— Я… — отвечала Сусанна Николаевна, как бы боясь
остановить свой взгляд на чем-нибудь попристальнее. Комната была освещена только горевшей перед образом казанской божьей
матери лампадкой. — Я, — повторила Сусанна Николаевна, — видела вот его… — И она указала при этом рукой на портрет Егора Егорыча, — и того!..
— Позвольте, позвольте! —
остановил Егора Егорыча отец Василий. — Вас, вашего племянника и его
мать, вашу сестрицу, я знаю давно, с Москвы еще, и знаю хорошо… Сестрица ваша, скажу это при всем моем уважении к ней, умела только любить сына и желала баловать его.
— Тс! тс! тс! —
останавливала сына, плача, просвирня и начала громко хлопать у него под носом в ладони, чтобы не слыхать его отречений. Но Варнава кричал гораздо громче, чем хлопала его
мать. Тогда она бросилась к образу и, махая пред иконой растопыренными пальцами своих слабых рук, в исступлении закричала...
— Перестань, Олеся… Это меньше всего меня
останавливает. Что мне за дело до твоей родни, если ты сама для меня дороже отца и
матери, дороже целого мира? Нет, все это мелочи, все это пустые отговорки!..
Бельтов ласкал Яшу; но что за взор, исполненный нежности и страсти, он
остановил на
матери!
Мать попыталась налить ему в уши яду, но он
остановил ее...
Елена, полагая, что он приехал к ней по случаю смерти ее
матери, послала было сказать ему, что она никакой надобности и никакого желания не имеет принимать его, но Елпидифора Мартыныча не
остановил такой ответ ее.
Громкий хохот всех присутствующих
остановил меня, но
матери моей не понравилась эта шутка: материнское сердце возмутилось испугом своего дитяти; она бросилась ко мне, обняла меня, ободрила словами и ласками, и, поплакав, я скоро успокоился.
В пятницу с утра был возле
матери. Странно было то, что Елена Петровна, словно безумная или околдованная, ничего не подозревала и радовалась любви сына с такой полнотой и безмятежностью, как будто и всю жизнь он ни на шаг не отходил от нее. И даже то бросавшееся в глаза явление, что Линочка сидит в своей комнате и готовится к экзамену, а Саша ничего не делает, не
остановило ее внимания. Уж даже и Линочка начала что-то подозревать и раза два ловила Сашу с тревожным вопросом...
Старшая девица Шмидт хотела было блеснуть образованностью и выговорила «et moi aussi», [И я тоже (франц.).] но
мать ее тотчас
остановила и сказала...
Нагнала Настя мальчика,
остановила лошадь — и посадила ребенка в телегу. Дитя ей показалось будто знакомым.
Мать, услышав, что ребенок перестал плакать, оглянулась. Настя узнала в ней Степанову жену.
Бедная девочка кричала и плакала; на голос ее выходила
мать и
останавливала шалуна, но по уходе ее преследования сестры начинались снова, так что я нередко вступался за девочку.
Длинный переезд в такую распутицу был сопряжен с большою опасностию; но отца и
мать это не
остановило, они пустились в дорогу немедленно.
Наташа (
останавливает мать). Maman! подождите… так скоро!.. ей богу! я всё это вижу как во сне… как можно в одну минуту. (Слезы показываются на глазах; она закрывает их руками.) Я не могу! разве непременно сейчас?
Я лечу к тебе!» — Уже хотела она бежать за Эрастом, но мысль: «У меня есть
мать!» —
остановила ее.
Никита (бросается на нее). Уйди ты! Убью я тебя! (Схватывает ее за руку, она вырывается, он бежит за ней с скребкой. Матрена бросается к нему навстречу,
останавливает его. Анисья убегает на крыльцо. Матрена хочет отнять скребку. Никита на
мать.) Убью, и тебя убью, уйди! (Матрена убегает к Анисье на крыльцо. Никита останавливается.) Убью. Всех убью!
Когда я перечитал последнее письмо
матери и поднес его к свечке, невольная слеза зашевелилась в глазах. Мне представился ясно этот новый удар моей
матери, но что меня не
остановило. Здесь или за стеной — я для нее уже не существую. Листок загорелся, и мне казалось, что вместе с последним язычком пламени исчезло все мое прошлое. С этих пор я становился фактически чернским мещанином Иваном Ивановым. Мой план был готов и полон.
«Нечего смеяться, она права, — сухо
остановила мать.
Отец с
матерью бросились к ожившей дочери, но Андрей Богданыч
остановил их.
Матери низко поклонились и стали расходиться. Пошла было и Аркадия, но
мать Манефа
остановила ее.
Когда ассистент проходит, они
останавливают его и упрашивают отдать им без вскрытия умершего ребенка, мужа,
мать.
Ни слова не сказала она посланному, приезжавшему в Комаров звать ее на крестины новорожденного внучка, а когда вышел тот из игуменьиной кельи,
остановила его в сенях
мать уставщица Аркадия и гневно ему выговаривала, что, дескать, видно, с ума он спятил, затесавшись с таким зовом к игуменье.
На дворе он
остановил мальчика, проходившего к крылечку с левой стороны здания. Мальчик был в темном нанковом кафтанчике особого покроя, с кожаной лестовкой в руках; треугольник болтался на ее конце. Она ему сейчас же напомнила разговор с Серафимой о ее
матери, о поклонах до тысячи в день и переборке «бубенчиков» лестовки.
— Люба! — строго
остановила мать и покачала головой.
Это поведение дочери у гроба отца возмутило соседей и стало надолго предметом обсуждения обывателей Сивцева Вражка. Заметили также взгляды ненависти и презрения, которые подчас
останавливала неутешная вдова на своей единственной дочери, которая, казалось бы, в минуту потери мужа, должна бы была сделаться особенно дорогой для одинокой
матери. Все это подтвердило в глазах обывателей созданную уже целые годы легенду о происхождении этого «звереныша».
Первою ее мыслью было броситься к постели больной
матери, но почти панически обуявший ее страх
остановил и как бы приковал ее к креслу.
— Одна из пристяжных от моего бича лягнула ногой через постромку и пошла чесать. Сани немного на бок, мамаша струсила, вздумала выпрыгнуть, как русалка Леста, и прямо в снежный сугроб, почти под ноги лошади. С нами только тринадцатилетний мальчик. Я не потеряла головы,
остановила mes fiers coursiers, ввела буянку в постромочную дисциплину, усадила
мать и, как видите, предстою перед вами.
Этот вопрос несколько раз уже возникал в уме княжны, но оставался без ответа и забывался. Она хотела не раз задать его
матери, но какое-то странное чувство робости, не бывшее в натуре княжны,
останавливало ее. И теперь вопрос этот лишь на мгновенье возник в уме молодой девушки.
— О! кабы так, не помешкав приступил бы я к тебе с просьбою помочь моему детищу, которое, после смерти
матери своей и в разлуке с родиной, заменяло мне их. Я знаю, как ты доточен на эти дела. Давно ли ты избавил меня от смерти? Порезав себе косою ногу, я обливался кровью; сам господин Блументрост не мог
остановить ее: тебя подвели ко мне; ты обмакнул безымянный палец правой руки в кровь мою, текущую ручьем, написал ею на лбу моем какие-то слова…
Через несколько минут мальчик, весь бледный и трепещущий, появился на пороге кабинета. Его чуткое детское сердце угадывало, что здесь сейчас решится его судьба. Он обвел своими умными глазами отца и
мать и
остановил взгляд на Аврааме Петровиче. В этом взгляде смешивались и страх, и надежда.
Мы с
матерью отправились в Москву, но, чтобы
остановить продажу имения, надо было заехать в Приречье.