Неточные совпадения
«Не надо бы и крылышек,
Кабы нам только хлебушка
По полупуду в день, —
И так бы мы Русь-матушку
Ногами перемеряли!» —
Сказал угрюмый Пров.
Пришел с тяжелым молотом
Каменотес-олончанин,
Плечистый, молодой:
— И я живу — не жалуюсь, —
Сказал он, — с женкой, с
матушкойНе знаем мы нужды!
Простаков (Скотинину). Правду
сказать, мы поступили с Софьюшкой, как с сущею сироткой. После отца осталась она младенцем. Тому с полгода, как ее
матушке, а моей сватьюшке, сделался удар…
Еремеевна. Да во здравие,
матушка. Я вить
сказала это для Митрофана же Терентьевича. Протосковал до самого утра.
—
Матушка, Аксинья Егоровна! извольте меня разрешить! —
сказал он твердым голосом.
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть,
матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе
скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
«И теперь я жду, как особенного счастья, приезда
матушки из Петербурга»,
сказал он.
— Да нельзя же,
матушка, —
сказала Агафья Михайловна, почти всегда присутствовавшая в детской. — Надо в порядке его убрать. Агу, агу! — распевала она над ним, не обращая внимания на мать.
— О, нет, —
сказала она, — я бы узнала вас, потому что мы с вашею
матушкой, кажется, всю дорогу говорили только о вас, —
сказала она, позволяя наконец просившемуся наружу оживлению выразиться в улыбке. — А брата моего всё-таки нет.
— Послушай,
матушка, —
сказал он, выходя из брички, — что барин?..
— Вы,
матушка, —
сказал он, — или не хотите понимать слов моих, или так нарочно говорите, лишь бы что-нибудь говорить… Я вам даю деньги: пятнадцать рублей ассигнациями. Понимаете ли? Ведь это деньги. Вы их не сыщете на улице. Ну, признайтесь, почем продали мед?
— У вас,
матушка, блинцы очень вкусны, —
сказал Чичиков, принимаясь за принесенные горячие.
— Нет,
матушка, другого рода товарец:
скажите, у вас умирали крестьяне?
— Послушайте,
матушка… эх, какие вы! что ж они могут стоить? Рассмотрите: ведь это прах. Понимаете ли? это просто прах. Вы возьмите всякую негодную, последнюю вещь, например, даже простую тряпку, и тряпке есть цена: ее хоть, по крайней мере, купят на бумажную фабрику, а ведь это ни на что не нужно. Ну,
скажите сами, на что оно нужно?
— На все воля Божья,
матушка! —
сказал Чичиков, вздохнувши, — против мудрости Божией ничего нельзя
сказать… Уступите-ка их мне, Настасья Петровна?
Старушка хотела что-то
сказать, но вдруг остановилась, закрыла лицо платком и, махнув рукою, вышла из комнаты. У меня немного защемило в сердце, когда я увидал это движение; но нетерпение ехать было сильнее этого чувства, и я продолжал совершенно равнодушно слушать разговор отца с
матушкой. Они говорили о вещах, которые заметно не интересовали ни того, ни другого: что нужно купить для дома? что
сказать княжне Sophie и madame Julie? и хороша ли будет дорога?
Когда я потом спрашивал у Натальи Савишны о последних минутах
матушки, вот что она мне
сказала...
Феклуша. Нельзя,
матушка, без греха: в миру живем. Вот что я тебе
скажу, милая девушка: вас, простых людей, каждого один враг смущает, а к нам, к странным людям, к кому шесть, к кому двенадцать приставлено; вот и надобно их всех побороть. Трудно, милая девушка!
Вожеватов. Не глупа, а хитрости нет, не в
матушку. У той все хитрость да лесть, а эта вдруг, ни с того ни с сего, и
скажет, что не надо.
Иван Кузмич оборотился к жене и
сказал ей: «А слышь ты,
матушка, и в самом деле, не отправить ли вас подале, пока не управимся мы с бунтовщиками?»
Отец мой потупил голову: всякое слово, напоминающее мнимое преступление сына, было ему тягостно и казалось колким упреком. «Поезжай,
матушка! —
сказал он ей со вздохом. — Мы твоему счастию помехи сделать не хотим. Дай бог тебе в женихи доброго человека, не ошельмованного изменника». Он встал и вышел из комнаты.
— Не забудь, Андрей Петрович, —
сказала матушка, — поклониться и от меня князю Б.; я, дескать, надеюсь, что он не оставит Петрушу своими милостями.
Тут Савельич сплеснул руками с видом изумления неописанного. «Жениться! — повторил он. — Дитя хочет жениться! А что
скажет батюшка, а матушка-то что подумает?»
Отпусти мне, коли в чем я тебе досадила!» — «Прощай, прощай,
матушка! —
сказал комендант, обняв свою старуху.
«Слышь ты, Василиса Егоровна, —
сказал он ей покашливая. — Отец Герасим получил, говорят, из города…» — «Полно врать, Иван Кузмич, — перервала комендантша, — ты, знать, хочешь собрать совещание да без меня потолковать об Емельяне Пугачеве; да лих, [Да лих (устар.) — да нет уж.] не проведешь!» Иван Кузмич вытаращил глаза. «Ну,
матушка, —
сказал он, — коли ты уже все знаешь, так, пожалуй, оставайся; мы потолкуем и при тебе». — «То-то, батька мой, — отвечала она, — не тебе бы хитрить; посылай-ка за офицерами».
— Ничего,
матушка, не беспокойся. Ему хорошо. Господи, помилуй нас грешных, — продолжал он вполголоса свою молитву. Василий Иванович пожалел свою старушку; он не захотел
сказать ей на ночь, какое горе ее ожидало.
— От судьбы,
матушка, не увернешься, — назидательно
сказала старуха, разглядывая лодочку огурца.
— Не хотел, а не — не мог. Я,
матушка, все могу
сказать.
Красавина. Нешто я,
матушка, не понимаю? У меня совесть-то чище золота, одно слово — хрусталь, да что ж ты прикажешь делать, коли такие оказии выходят? Ты рассуди, какая мне радость, что всякое дело все врозь да врозь. Первое дело — хлопоты даром пропадают, а второе дело — всему нашему званию мараль. А просто
сказать: «Знать, не судьба!» Вот и все тут. Ну да уж я вам за всю свою провинность теперь заслужу.
— А то, что и вы, вот и Татьяна Марковна, стоите того, чтоб пожурить вас обоих. Да, да, давно я хотел
сказать вам,
матушка… вы ее принимаете у себя…
— Ой, знаешь,
матушка! — лукаво заметил Нил Андреич, погрозя пальцем, — только при всех стыдишься
сказать. За это хвалю!
— Не мешайте ему,
матушка, —
сказал Нил Андреич, — на здоровье, народ молодой! Так как же вы понимаете людей, батюшка? — обратился он к Райскому, — это любопытно!
— Не мешайте, не мешайте,
матушка! Слава Богу, что вы
сказали про меня: я люблю, когда обо мне правду говорят! — вмешался Нил Андреич.
— Ах, этот «двойник»! — ломала руки Татьяна Павловна. — Ну, нечего тут, — решилась она вдруг, — бери шапку, шубу и — вместе марш. Вези нас,
матушка, прямо к ним. Ах, далеко! Марья, Марья, если Катерина Николаевна приедет, то
скажи, что я сейчас буду и чтоб села и ждала меня, а если не захочет ждать, то запри дверь и не выпускай ее силой.
Скажи, что я так велела! Сто рублей тебе, Марья, если сослужишь службу.
Хозяйка представила меня старушке: «My mother (
матушка)», —
сказала она.
«Maman vous fait dire que votre couvert vous attendra jusqu’à la nuit. Venez absolument à quelle heure que cela soit. [
Матушка велела вам
сказать, что ваш прибор будет ждать вас до ночи. Приходите непременно когда угодно.]
— И в мыслях, барин, не было. А он, злодей мой, должно, сам поджег. Сказывали, он только застраховал. А на нас с матерью
сказали, что мы были, стращали его. Оно точно, я в тот раз обругал его, не стерпело сердце. А поджигать не поджигал. И не был там, как пожар начался. А это он нарочно подогнал к тому дню, что с
матушкой были. Сам зажег для страховки, а на нас
сказал.
—
Скажите,
матушка, Аграфена Александровна у вас теперь? — вне себя от ожидания произнес Митя. — Давеча я ее сам проводил.
Да еще
скажу тебе,
матушка, что всякий из нас пред всеми во всем виноват, а я более всех».
«Я это,
матушка, собственно для вас делаю, чтоб обрадовать вас и успокоить», —
сказал он ей.
Глуп,
скажу я вам, один, как пара купеческих лошадей, а изволили бы вы поглядеть, как снисходительно он с нашим братом заговаривает, как великодушно изволит улыбаться на любезности наших голодных
матушек и дочек!..
Хозяйкин сын зашел к управляющему
сказать, что
матушка просит Павла Константиныча взять образцы разных обоев, потому что
матушка хочет заново отделывать квартиру, в которой живет.
Но если так, зачем же она не
скажет Марье Алексевне:
матушка, я хочу одного с вами, будьте спокойны!
— Когда я жила с
матушкой… я думала, отчего это никто не может знать, что с ним будет; а иногда и видишь беду — да спастись нельзя; и отчего никогда нельзя
сказать всей правды?.. Потом я думала, что я ничего не знаю, что мне надобно учиться. Меня перевоспитать надо, я очень дурно воспитана. Я не умею играть на фортепьяно, не умею рисовать, я даже шью плохо. У меня нет никаких способностей, со мной, должно быть, очень скучно.
— Сколько хотите… Впрочем, — прибавил он с мефистофелевской иронией в лице, — вы можете это дело обделать даром — права вашей
матушки неоспоримы, она виртембергская подданная, адресуйтесь в Штутгарт — министр иностранных дел обязан заступиться за нее и выхлопотать уплату. Я, по правде
сказать, буду очень рад свалить с своих плеч это неприятное дело.
Журналов не получалось вовсе, но с 1834 года
матушка начала выписывать «Библиотеку для чтения», надо
сказать правду, что от просьб прислать почитать книжку отбоя не было.
— Нечего
сказать, нещечко взял на себя Павлушка! — негодовала
матушка, постепенно забывая кратковременную симпатию, которую она выказала к новой рабе, — сидят с утра до вечера, друг другом любуются; он образа малюет, она чулок вяжет. И чулок-то не барский, а свой! Не знаю, что от нее дальше будет, а только ежели… ну уж не знаю! не знаю! не знаю!
Словом
сказать, уколы для помещичьего самолюбия встречались на каждом шагу, хотя я должен
сказать, что
матушку не столько огорчали эти уколы, сколько бестолковая земельная чересполосица, которая мешала приняться вплотную за управление.
И точно: Аннушка не заставила себя ждать и уже совсем было собралась
сказать приличное случаю слово, но едва вымолвила: «Милостив батюшка-царь! и об нас, многострадальных рабах, вспомнил…» — как
матушка уже налетела на нее.
— Имения, я вам
скажу, очень дело выгодное! — продолжает соблазнять
матушка, — пятнадцать — двадцать процентов шутя капитал принесет. А денежки все равно как в ломбарте лежат.