Неточные совпадения
Смеркалось; на столе, блистая,
Шипел вечерний самовар,
Китайский чайник нагревая;
Под ним клубился легкий пар.
Разлитый Ольгиной рукою,
По чашкам темною струею
Уже душистый чай бежал,
И сливки
мальчик подавал;
Татьяна пред окном стояла,
На стекла хладные дыша,
Задумавшись, моя душа,
Прелестным пальчиком
писалаНа отуманенном стекле
Заветный вензель О да Е.
— Корвин, — прошептал фельетонист, вытянув шею и покашливая; спрятал руки в карманы и уселся покрепче. — Считает себя потомком венгерского короля Стефана Корвина; негодяй, нещадно бьет мальчиков-хористов, я о нем
писал; видите, как он агрессивно смотрит на меня?
— Это — не вышло. У нее, то есть у жены, оказалось множество родственников, дядья — помещики, братья — чиновники, либералы, но и то потому, что сепаратисты, а я представитель угнетающей народности, так они на меня… как шмели, гудят, гудят! Ну и она тоже. В общем она — славная. Первое время даже грустные письма
писала мне в Томск. Все-таки я почти три года жил с ней. Да. Ребят — жалко. У нее —
мальчик и девочка, отличнейшие! Мальчугану теперь — пятнадцать, а Юле — уже семнадцать. Они со мной жили дружно…
Сначала —
мальчиком при доме, потом — в конторе сидел,
писал; потом — рассердился крестный на меня, разжаловал в рабочие, три года с лишком кожи квасил я.
—
Пишу другой:
мальчика заставили пасти гусей, а когда он полюбил птиц, его сделали помощником конюха. Он полюбил лошадей, но его взяли во флот. Он море полюбил, но сломал себе ногу, и пришлось ему служить лесным сторожем. Хотел жениться — по любви — на хорошей девице, а женился из жалости на замученной вдове с двумя детьми. Полюбил и ее, она ему родила ребенка; он его понес крестить в село и дорогой заморозил…
Нехлюдов подошел к нему, но
мальчик таким строгим, страдальческим взглядом взглянул на него, что Нехлюдов не стал тревожить его расспросами, а посоветовал старшему купить хины и
написал ему на бумажке название лекарства.
В этом ваше спасение, а главное, для вашего
мальчика — и знаете, поскорее бы, до зимы бы, до холодов, и
написали бы нам оттуда, и остались бы мы братьями…
Молодые поповичи и мещанские
мальчики сидят на надгробных памятниках около церкви с чернильницей и кричат: «Кому памятцы
писать?
Если бы я
писал беллетристический рассказ, то мне было бы очень соблазнительно связать этот вопрос с судьбой описанных выше двух «купленных
мальчиков»…
И тем более странно, что он иногда так несправедливо, почти озлобленно
писал об этих русских
мальчиках, особенно в «Бесах».
Вольховского биографию мне прислал Малиновский давно. Спасибо ему, что он напечатал, но напрасно тут слишком много казенного формуляра. Я и после смерти доброй моей Марьи не перестаю
писать к Малиновскому и к его сыну. Кажется,
мальчик умный и способный. Что-то его ждет впереди?
Жаль только, что наше премудрое министерство просвещения не тем занимает этих парней, чем бы следовало: им преподают курс уездного училища, который долбится и потом без всякой пользы забывается, между тем как редкий
мальчик умеет хорошо читать и
писать при выходе из училища. Та же история и у вас; многое и тут требует изменения, ко, видно, еще не пришла пора.
Вызываемые
мальчики подходили к доске и должны были
писать мелом требуемые цифры и считать их как-то от правой руки к левой, повторяя: «Единицы, десятки, сотни».
Князь, который до сих пор, как уже упомянул я, ограничивался в сношениях с Николаем Сергеичем одной сухой, деловой перепиской,
писал к нему теперь самым подробным, откровенным и дружеским образом о своих семейных обстоятельствах: он жаловался на своего сына,
писал, что сын огорчает его дурным своим поведением; что, конечно, на шалости такого
мальчика нельзя еще смотреть слишком серьезно (он, видимо, старался оправдать его), но что он решился наказать сына, попугать его, а именно: сослать его на некоторое время в деревню, под присмотр Ихменева.
— Gnadige Frau, помнишь ты этого
мальчика, которого тогда убили, то я
написал письмо к Егору Егорычу?
Детей у него было много, и все они,
мальчики и девочки, уже обнаруживали зачатки разнообразных талантов: кто
писал стихи, кто рисовал, кто делал быстрые успехи в музыке.
Мальчик горячо схватился за эту мысль, попросил отца купить десть толстой бумаги, а дьячка — собственною его рукою
написать на первом листе песню о Венус.
— Это лес Шишкина, — объяснял ей муж. — Всегда он
пишет одно и то же… А вот обрати внимание: такого лилового снега никогда не бывает… А у этого
мальчика левая рука короче правой.
Мальчикам посчастливилось поступить в гимназию, а Нина так и осталась неученой, всю жизнь
писала каракулями и читала одни только исторические романы.
— Вот видишь! и я ему это говорила! А какой прекрасный
мальчик в кадетах был! Помнишь, оду на восшествие Баттенбергского принца
написал...
Я вспомнил, что у меня был товарищ, очень прыткий
мальчик, по фамилии Менандр Прелестнов, который еще в университете
написал сочинение на тему"Гомер как поэт, человек и гражданин", потом перевел какой-то учебник или даже одну страницу из какого-то учебника и наконец теперь, за оскудением, сделался либералом и публицистом при ежедневном литературно-научно-политическом издании"Старейшая Всероссийская Пенкоснимательница".
Открыть мне настоящее положение дел — ему сначала не хотелось: это значило войти в заговор с
мальчиком против своего начальства; он чувствовал даже, что я не пойму его, что не буду уметь
написать такого письма, какое мог бы одобрить Камашев; лишить мою мать единственного утешения получать мои задушевные письма — по доброте сердца он не мог.
Аркадина. Теперь оказывается, что он
написал великое произведение! Скажите пожалуйста! Стало быть, устроил он этот спектакль и надушил серой не для шутки, а для демонстрации… Ему хотелось поучить нас, как надо
писать и что нужно играть. Наконец это становится скучно. Эти постоянные вылазки против меня и шпильки, воля ваша, надоедят хоть кому! Капризный, самолюбивый
мальчик.
Следствием этого было то, что тринадцати лет
мальчик уже был совершенно развращен и, «влюбившись в комнатную дома нашего девку, сделался в короткое время невольником рабы своей», а потом, спознавшись с сыном соседнего помещика, воспитанным так же хорошо, принялся за игру, пьянство и др. Другой господчик
пишет во «Всякой всячине...
При его-то деле с
мальчиком способнее, — послать, прибрать, записку
написать и всякое прочее.
— «Ну, можно ли об этом спрашивать (
пишет Загоскин) не
мальчика, а литератора, уже давно получившего некоторую известность?
Отец его, видя, что
мальчик выучился уже читать,
писать и считать, решил, что более учиться ему совершенно не нужно, и взял его из училища для того, чтобы он удобнее и легче мог помогать ему в хозяйственных делах.
В низших классах он заставлял кого-нибудь из
мальчиков диктовать и, пока дети
писали, сидел на подоконнике с закрытыми глазами и мечтал; мечтал ли он о будущем, вспоминал ли о прошлом, — все у него выходило одинаково прекрасно, похоже на сказку.
А если был праздник, то он оставался дома и
писал красками или играл на фисгармонии, которая шипела и рычала; он старался выдавить из нее стройные, гармоничные звуки и подпевал или же сердился на
мальчиков...
— Он еще с детства себя не берег, оттого, что в баловстве родился и вырос; другие промышленники по этому же делу, еще в
мальчиках живши, в дома присылают, а наш все из дому
пишет да требует: посылали, посылали, наконец, сами в разоренье пришли.
Когда же Карп Алексеич наотрез отказался
писать ту бумагу, Михайло Васильич позвал приказного
мальчика, велел ему
написать удостоверенье, подписал и своими руками казенную печать приложил.
Кто это
написал, — большой художник? Да. Но возможно также, что
написал это в своем дневнике восьмилетний
мальчик. И тот же
мальчик, описывая священника в ризе, скажет: «старик в парчовом мешке», и про городового
напишет: «человек с саблей и пистолетом на красном шнурке» (и именно пистолетом, а не револьвером).
Не стыдно признаваться, — я и в эту минуту, когда
пишу, плачу, как
мальчик.
Нынешние
мальчики и девочки едва гаммы играют, платят по четвертаку за урок, а уж не прочь музыкальные рецензии
писать…
После смерти их любимого
мальчика Ванечки Толстой
пишет одному из своих друзей: «Больше чем когда-нибудь, теперь, когда она так страдает, чувствую всем существом истину слов, что муж и жена не отдельные существа, а одно».
О пожаре им особенно не
писали, и только упомянули вскользь, что сгорела изба птичницы и что Аксинью с Митькой перевели в людскую. Весть о поступке Юрика и боязнь за его здоровье могли заставить Волгина ускорить свой приезд и сократить время лечения Лидочки, как думалось Фридриху Адольфовичу, и он предпочел скрыть о «событии» до поры до времени. Из писем отца
мальчики знали, что Лидочка лечится очень упорно в губернском городе, но о результатах леченья Юрий Денисович не
писал им ни слова.
Телеграммы с театра войны снова и снова приносили известия о крупных успехах японцев и о лихих разведках хорунжего Иванова или корнета Петрова. Газеты
писали, что победы японцев на море неудивительны, — японцы природные моряки; но теперь, когда война перешла на сушу, дело пойдет совсем иначе. Сообщалось, что у японцев нет больше ни денег, ни людей, что под ружье призваны шестнадцатилетние
мальчики и старики. Куропаткин спокойно и грозно заявил, что мир будет заключен только в Токио.
Подсохин, узнав об этом, порывался было
написать своего рода приветствие, но отделались от этого сочинения по той причине, что
мальчик не любит учить на память прозу.
Он
написал в Москву, и не прошло месяца, как на окне его магазина были уже выставлены перья, карандаши, ручки, ученические тетрадки, аспидные доски и другие школьные принадлежности. К нему стали изредка заходить
мальчики и девочки, и был даже один такой день, когда он выручил рубль сорок копеек. Однажды опрометью влетела к нему девка в кожаных калошах; он уже раскрыл рот, чтобы сказать ей с презрением, что она ошиблась дверью, но она крикнула...
Бабушка решила оставить его у себя,
написала родителям, и кончилось тем, что с
мальчиком поступили по первоначальному проекту Фанни Михайловны и несколько месяцев спустя, в декабре 1868 года, отвезли в Петербург, где он и поступил в императорский лицей.
Эликсир, видно, действовал не так сильно, как надеялся хилый старик. Он всю вину возложил на
мальчика, своего холопа, которого, по словам Варфоломея, поберег лекарь, и в сердцах огрешился… палкою по виску. Наместницы в том не судили и вины не имали, потому что закон
писали не рабы. Холопа похоронили, как водится. Через неделю, однако ж, судья высший призвал и господина к своему суду.
В тот же день, как схоронили Апреля Иваныча, литераторский сын стал
писать для матери ее прачечные счета и наблюдал, как читают
мальчик Абрамчик и девочка Пелагеичка.
Голубчик ты мой! Друг мой! Защитник мой! Лежишь ты и не слышишь. Ты
писал, что холодно тебе… взял бы я и обнял тебя крепко обеими руками моими, все тело бы твое закрыл, все тепло отдал бы тебе,
мальчик ты мой одинокий! И не узнать тебе, чем кончится эта война, а как ты интересовался…