Укротительница змей

Анна Балакина, 2021

«Укротительница змей» – это история о детстве, взрослении и поиске себя смелой девочкой с непростым характером в период последних лет существования СССР и в ельцинской России. Взрослые не любят ее искренности в сочетании с упрямством. Да и с ровесниками из-за этого нелегко ладить. Зато ее смелость, богатая фантазия и чувство юмора помогают спокойнее пережить и карантин в инфекционной больнице, и конфликты с учителями, и тяжелые периоды в жизни семьи, и первую влюбленность. Почему одни твои сверстники любят вредничать и дразниться, а с другими легко находить общий язык? Что важнее – получать одобрение взрослых или держать данное другу слово и оставаться собой? Зачем мальчиков и девочек по-разному воспитывают, и детям всегда запрещают злиться? – на эти и другие актуальные вопросы находит ответы главная героиня. Книга актуальна для детей, подростков и их родителей!

В карантине (1989)

Температура держалась почти неделю, я даже мультики по телевизору смотреть не могла, потому что все время хотелось спать. А сейчас стало получше, правда сегодня ночью у меня почему-то болел живот. В школу уже очень хочется, дома скучно. Да и на улице скоро весна, и когда солнце, по подоконнику стучит капель.

Пришла наш участковый доктор Анна Николаевна, которая может выписать в школу. Она хотела просто померить мне температуру, но узнала, что у меня болел живот, и стала мне его щупать, а потом сказала, что это может быть гастрит или аппендицит, и лучше в больницу. Она куда-то позвонила, и потом приехали другие врачи, на машине скорой помощи, и мы с мамой прямо на ней поехали в соседний район Тушино.

Больница — это такое многоэтажное серое здание с большими окнами, как в таких домах, которые не дома, а общежития всякие. Мы позвонили в звонок над коричневой дверью и вошли. Внутри было как в районной поликлинике, и так же пахло каким-то лекарством, и стояли красно-коричневые кушетки, на которых надо было сесть и ждать. Мне дали градусник, и мы с мамой ждали в коридоре, где был еще мальчик с родителями, он перед нами приехал. А потом позвали нас в кабинет врача, и врач стал мне опять живот щупать, так сильно, что он у меня снова начал болеть. И еще врач что-то у мамы про ОРВИ спрашивал.

Я устала, и хотелось скорее домой: все-таки я еще болею, немного кашляю и есть ужасно хочется. Но врач вдруг сказал, что надо оставить меня в больнице — понаблюдать! И мы снова ждали. Мама сказала мне одеться, а потом пришла какая-то седая тетенька, в белом халате и пальто поверх палата, и мы с ней и мамой вышли на улицу, обошли здание и зашли в другую дверь.

Только мы-то с тетенькой остались внутри, а маму она сразу на улицу выставила и сказала строгим голосом: «Мама дорогая, это бокс, сюда нельзя посторонним, инфекция. Потом с дочкой увидитесь, она у вас уже не маленькая». И мама чуть не заплакала, хотя я даже не испугалась, а она мне на прощание сказала: «Ты не волнуйся, это ненадолго, завтра или послезавтра мы тебя заберем. Тут врачи хорошие, они позаботятся о тебе». А тетенька мне сказала снять куртку и ботинки и потом куда-то их унесла, а дверь захлопнула и заперла изнутри на ключ.

Мы вошли в большую комнату, больше чем моя, в квартире, но меньше, чем школьный класс. Дверей у нее было две: одна — на улицу, а другая — в углу комнаты, и она вела в такую кабинку, как у машиниста в метро. А там из кабинки была еще третья дверь — в коридор! Вместо стен у комнаты были большие окна с трех сторон. А с четвертой стороны было настоящее окно, на улицу, и я знаю, там мама стояла, но кто-то между двух стекол повесил белую шторку, и ее нельзя было отдернуть, и улицы не было видно, только кусочек серого неба.

«Ну, устраивайся, белье постелено. Что тебе там мама дала, пакет открой? Зубную щетку вот сюда положи, расчески — на тумбочку. И тапочки надевай», — это мне больничная тётенька говорила. В комнате стояли две кровати, обе застеленные, и тумбочка белая между ними, и столик. Тётенька сказала: «Жди, скоро врач придет». И ушла! Я совсем одна осталась. Совсем-совсем.

Тут в окно стук раздался. Я ничего не видела через шторку, но там мама стучала. «Доченька, не волнуйся. Мы завтра приедем к тебе, привезем еще игрушек и книг почитать, а ты сейчас разденься и ложись, потом, наверное, к тебе доктор придет». Я разревелась. Мама продолжала стоять там: «Ты не плачь. Скоро мы тебя домой заберем. Это ненадолго, одна-две ночи. Завтра я к тебе приеду». Она еще стояла, и ждала, пока я плакать перестану. А когда я перестала, она спросила, можно ли ей домой уехать. И я сказала, что да.

Но когда она уехала, я села на кровать и опять стала плакать.

Тут как раз пришла врач, зашла через ту дверь, которая была в кабинке машиниста, а с ней еще ее помощница. У врача была трубочка-стетоскоп, как моей бабушки, бывшего-доктора, и маска на лице, как бабушка носит, когда у нас дома кто-то болеет, и еще папка. Врач была очень красивая — кудрявые белые волосы в хвосте и добрые карие глаза за очками. И голос у нее был добрый. Мне сразу веселее стало. Она спросила, что у меня болит, пощупала живот, и сказала: «Вылечим скоро, и домой поедешь», — и что-то записала в своей папке. А потом вдруг сказала той второй, помощнице своей: «Сегодня без ужина. Только чай». А та довольно ответила: «Хорошо», как будто обрадовалась!

* * *

Начался вечер. Свет в боксе был тусклый, вместо люстр — плафоны, как в школе, от них становилось грустно. В школе мне нравится, и в музыкалке тоже. Когда я заболела, я как раз пришла с фортепиано и была в новом полосатом платье с поясом, импортном, таком красивом…

Мне сейчас не хотелось спать, и очень-очень хотелось есть и живот заболел снова. Я стала ходить из стороны в сторону и смотреть, что тут в этом боксе. Сбоку в углу был унитаз, умывальник с мылом и ванная, немного ржавая. А через окно, которое вместо стены, видно было чуть-чуть туалет в соседней комнате, а дальше сама комната, как у меня.

Я хотела уже уйти на кровать, но вдруг услышала, как кто-то стучит в стекло из той комнаты соседней. Я увидела там мальчика, чуть постарше меня, может, класса из четвертого. Его было очень плохо слышно, только «бубубу». Я показала себе на уши: плохо слышу. Тогда он ушел, потом принес кусок бумаги и написал на нем:

«А чего у тебя за болезнь?»

Мне тоже с собой дали блокнот, и я ему написала:

«Подозрение на гастрит. А у тебя?»

«Сотрясение мозга. Я 10 дней здесь. Я Коля».

«А меня скоро выпишут».

«Мне тоже говорили, скоро. А чего тебе ужина не дали?»

«Врач не разрешила».

Тут Коля понимающе кивнул через стекло, а потом долго что-то писал:

«Ужин не очень. Рыба костлявая», — и рыбий скелет нарисован в конце. Но я бы сейчас что угодно съела.

Тут в комнате погас свет, а в коридоре он еще светил. Коля быстро написал что-то на бумажке и стал делать знаки руками — мол, спать идем.

«Отбой!!!!!» — прочитала я.

Я увидела, что по коридору идет та помощница, что с врачом приходила, заглядывает через стекло в мой бокс и на меня смотрит. Я скорее побежала в постель и сделала вид, что сплю, потому что она уже открыла дверь в углу. «Градусник берем, держим, а потом уже спать», — услышала я. Я лежала, мерила температуру, и от подушки пахло чем-то чужим и недомашним, и наволочка была очень жесткая, из белой больничной ткани. Потом медсестра забрала градусник и пошла дальше. Свет в коридоре так и не погас, как будто здесь все время день, но я с ним даже быстрее, чем дома, заснула.

* * *

Утром было солнце. Пришла новая медсестра, толстая и злая, тоже с градусником. И сказала, что будет брать кровь. Она еще прикатила специальную тележку, с двумя полочками, где стояли какие-то пузырьки и другие приспособления. Я кровь из пальца не боюсь сдавать, это совсем не больно, как укус комара. Но она сказала, что палец ей мой не нужен, и кровь она из вены будет брать! Подвела меня к белому столику между кроватями, завязала вокруг руки какой-то резиновый шнур и взяла шприц… Было дико больно, я стала кричать. А она знаете, что сказала? Что кровь не идет, потому что я много дергаюсь!

— Спала на руке, небось? Вот она и затекла. Давай-ка другую.

— А давайте я завтра сдам!

Она мне даже не ответила. Взяла другую руку, обвязала шнуром, и вколола в меня шприц.

Когда она уже воткнула его, то больше больно не было. В шприц потекла моя кровь, было страшно, что она ее совсем много заберет, и я умру. А из шприца кровь еще в пробирку шла. И медсестра их три набрала! А потом шприц выдернула, протерла мне дырочку в коже спиртом и уехала опять в коридор и в другую палату, наверное, к Коле.

Я подошла к первой двери в «кабину машиниста». Она была открыта, а вот та, наружная, в коридор — заперта. Но, наверное, если б и открыта была, я бы не вышла туда — было очень страшно, после этой крови из вены.

Но зато потом мне дали завтрак! Овсянку и кусок хлеба с сыром. Это не как дома, но еда.

А после завтрака приехали мама с дедушкой. Постучали в окно. Сказали, что передали мне всякие мои вещи, и мне привет от попугая, папы и бабушки. Мы долго болтали через стекло, но их совсем не было видно из-за белой шторки. Почему ее нельзя отодвигать, кто это придумал?

* * *

Я здесь уже давно-давно, четвертый день. Мама передала специальную тетрадь и сказала, чтобы я дневник вела и записывала свои мысли, так все писатели делали, и Пушкин тоже. Сегодня меня опять не выписали почему-то, все меня обманывают! А вот Колю вчера забрали, теперь там, где он, пустая палата. Утром и вечером мне приносят таблетки — и их надо сразу глотать. Есть одна большая, синяя, она мне совсем в горло не лезет, а она такая горькая, хотя красивого цвета, что разжевать ее тоже не получается. Я ее с третьего раза проглатываю. А есть одна кисло-сладкая, вкусная, и ее рассасывать надо, но ее дают только раз в день.

Днем приезжает мама. Мы с ней долго болтаем. Остальное время я веду дневник, читаю книжку и играю в школу. Придумала, что со мной здесь весь наш класс, записала все имена в тетрадь, и как бы вызываю их к доске и мы проходим материал по русскому языку. За каждого ученика я сама пишу диктант — иногда специально делаю ошибки, а потом исправляю, как учительница. Потому что кто-то должен делать ошибки, нельзя же всем пятерки ставить.

Но на самом деле здесь все равно скучно… Еще мне передали двух кукол, но они самые некрасивые, и с ними играть неинтересно: лысый пупс в голубом комбинезоне и стриженая мной Катя, у нее даже глаза не закрываются. И еще книжку «Следопыт» Фенимора Купера, но я ее быстро прочитала.

За другой стеной, не там, где Коля был, странная девочка появилась. Ее все время трясет — она даже когда просто сидит на кровати, трясется. А когда ей надо было сходить в туалет, ее целых две медсестры под руки туда вели и сажали! Наверное, у нее какая-то редкая болезнь. Может быть, это лихорадка? У нас всех имена и диагнозы, оказывается, написаны на бумажке, а бумажка приделана к стеклу со стороны коридора. Но мне не видно, что у нее написано. Жалко, очень интересно. Сегодня утром я хотела с девочкой пообщаться, но она сидела на кровати, тряслась и как-то противно на меня смотрела, как будто она тупая-тупая. Я ей показала язык. А она мне тоже! Фу. Ну и соседка. Нарисовала ее в тетради и написала: «Лена — дура»! Мне кажется почему-то, ее Лена зовут, ей бы подошло.

Мне очень нравится одна медсестра, которая у нас дежурит. Она рыжая, у нее длинные волосы и ее зовут Оля. Она даже лучше врача! Она меня спрашивает, чем я занимаюсь, в каком я классе учусь и во что люблю играть, и как моих подружек в школе зовут. Но она дежурит не каждый день, медсестры почти все время разные.

* * *

Сегодня утром я проснулась и поняла, что болит горло и шея. Я сказала врачу и той злой медсестре, которая во второй день тоже работала, она опять приходила. И врач стала мне шею щупать и сказала, что это железы. Там по бокам правда два шарика появились, и они у меня как раз и болели. Потом медсестра пришла еще раз, принесла бинт и какую-то жидкость вонючую в бутылочке и замотала мне бинт вокруг шеи, и сказала, больше лежать и не скакать, чтобы компресс не съехал.

Девочка за стеной так и трясется. Лихорадку ей пока не вылечили. Ей делают уколы, но пока это не очень помогает.

Вечером за окном стал выть ветер и слышно было, что снег бьется в окно. «Буря мглою небо кроет…» Я никогда раньше не слышала, чтобы была такая настоящая буря, со свистом. Хочу в школу, в музыкалку, и к попугаю, и просто к маме, и чтоб весна была… Ну почему здесь не пускают мам и вообще все по одному в палатах?

* * *

Сегодня железы стали меньше. Но самое главное, Оля приходила утром и сказала:

— После обеда соседку к тебе приведем, вдвоем вам веселее будет, а то ты совсем уж закисла!

Я стала очень ждать обеда, хотя переживала, что вдруг девочка какая-нибудь плохая окажется или совсем маленькая, как моя двоюродная сестра Юля.

А потом ко мне в комнату привели девочку с подушкой и пакетом в руках: у нее была стрижка, как у мальчика, но уши проколоты и по сережкам видно, что это девочка. Оказалось, ее тоже зовут Аня, и она на год и на класс старше меня, а вот ростом, как я!

Мы стали болтать. Оказалось, она на два дня раньше моего сюда приехала. И болеет она тоже ОРВИ с подозрением на гастрит, потому нас в одну палату и положили. К ней сегодня не приедут, к ней не каждый день приезжают.

Я ей показала девочку за стеной, с лихорадкой.

— Это у нее не лихорадка, — сказала Аня. — Это такая болезнь, называется детский паралич. Поэтому ее так и трясет.

— И чего ее не лечат, если паралич?

— Вот они может и придумывают, как ее лечить. Наверное, это долго очень лечится. Они, может, анализы собирают.

Мы смотрели на Лену, но она нас словно не замечала. Ну ладно, пусть лечится скорее.

Когда ко мне мама приехала с дедушкой, мне даже говорить с ними не хотелось, времени не было — с Аней же интереснее.

Потом мы пошли играть. В школу играли — по очереди друг друга вызывали.

А еще Аня показала мне, что умеет пИсать, как мальчик. Оказывается, девочки тоже так могут, все очень просто! Их специально взрослые учат, что они ничего не могут. А вот Аня всегда так только и писает, намного удобнее, между прочим.

Вечером медсестра пришла мне сделать еще один компресс на железы. А Аня сказала, что на всякий случай пусть ей тоже сделают. За компанию. И медсестра ей тоже сделала! Так мы и лежали обе с компрессами. Вместе было намного веселее!

На следующий день тоже было весело. Играли мы в семью. У Ани был один пупс, только больше моего и с ресницами, и у меня две мои некрасивых куклы. И Аня сказала, пусть ее второй пупс будет папой. И еще рассказала, что у нее не мама, а мачеха, поэтому пусть у пупса тоже будет в игре мачеха. Я сразу стала ей сочувствовать, в сказках мачехи злые всегда.

— Бьет она тебя?

— Вот еще! Зачем ей меня бить?

Я решила, что невоспитанно ее дальше расспрашивать, хотя мне ужасно интересно было, как она с мачехой живет.

В этот день нам после обеда сказали, что нас завтра обеих выпишут!

А вечером Аня мне показала ультрафиолетовую лампу. Она висела у нас на стене, и оказывается, можно было нажать на выключатель самим и ее зажечь! Ультрафиолетовая лампа убивает всех-всех микробов. Вот мы ее включили и стали ждать, чтобы она микробов убила. Она таким синим светом засветила, как реклама «Аэрофлот» на одном доме на Ленинградском шоссе, там еще ковер-самолет нарисован. Очень приятно было. И запахло озоном — это так после грозы пахнет, мне папа говорил, что озон очень полезный.

И тут вдруг из коридора медсестра прибежала, она мимо проходила, увидела, скорее к нам, лампу выключила и говорит:

— Вы что делаете, а? Кто вам разрешил?

— Мы инфекцию убить хотели, — сказал ей Аня. — Мы имеем право на дезинфекцию.

— Ну и деловая ты! — ответила медсестра. — А ты не знаешь, что это опасно? Глаза можно испортить, будешь слепая ходить. Маленькая еще, дезинфекцию делать.

А на следующий день нас выписали. И я так хотела, чтобы в этот день дежурила моя любимая Оля! Но была не она. Я очень хотела посмотреть на Анину мачеху, интересно же, как настоящие мачехи выглядят. Но за ней приехал папа. А за мной мама с папой. И Аня уехала в свой конец города, а мы в свой.

* * *

Дома наконец-то можно было вкусно поесть (только не много! а то опять в больницу заберут), надеть домашнюю одежду, и попугай меня ждал. Я придумывала, как теперь буду всем рассказывать, как лежала в больнице, и сколько всего видела, и про железы знаю, и даже как мальчик писать могу.

Вечером я позвонила своему соседу по подъезду и приятелю Андрею Туманову, узнать домашнее задание и что у нас в школе происходит, а он мне сказал, что завтра последний день четверти и викторина!

Викторины я очень люблю, они так редко проходят, вот прошлая еще осенью была. Мы читаем всякие книжки, готовимся, а потом делимся на команды, и к нам приходят библиотекари из местной библиотеки и задают нам всякие вопросы по книгам, и задачки на находчивость дают, и много всего еще. Прямо, как в игре «Что, где, когда». И чья команда выиграет, тому призы дарят всякие. А выигрывает всегда моя, потому что я почти на все вопросы ответы знаю. И в этот раз тема была — по всем частям «Незнайки» и моему любимому «Волшебнику изумрудного города»!

Я сказала своим домашним, что хочу завтра в школу пойти, я же теперь здорова. Но мама сказала, что мне участковый врач сначала справку должна дать, а так просто меня никто в школу не пустит.

С утра у меня было плохое настроение. А в обед в дверь позвонили — это пришел Андрей. Он стал мне рассказывать, как «зыко» у них все прошло. Зыко — значит классно, он это слово любит. И он был капитаном в команде, и они победили, и он почти все отгадал, и ему даже отдельный приз дали — компас на руку, настоящий! От расстройства я чуть не заплакала, но вида конечно не подала.

— Больница, это круто! А вот ты знаешь, для чего ультрафиолетовые лампы нужны? А ты бы мог один без родителей неделю прожить? А у нас у одной девочки была настоящая тропическая лихорадка! — вот что я ему говорила.