Неточные совпадения
Рождалось какое-то совсем особенное
чувство, в котором первенствующее значение принадлежало не столько инстинкту
личного самосохранения, сколько опасению за человеческую природу вообще.
Левин часто любовался на эту жизнь, часто испытывал
чувство зависти к людям, живущим этою жизнью, но нынче в первый paз, в особенности под впечатлением того, что он видел в отношениях Ивана Парменова к его молодой жене, Левину в первый раз ясно пришла мысль о том, что от него зависит переменить ту столь тягостную, праздную, искусственную и
личную жизнь, которою он жил, на эту трудовую, чистую и общую прелестную жизнь.
Сердясь на самого себя за это гадкое
чувство, Левин сбежал в переднюю. Как только он вблизи увидал брата, это
чувство личного разочарования тотчас же исчезло и заменилось жалостью. Как ни страшен был брат Николай своей худобой и болезненностью прежде, теперь он еще похудел, еще изнемог. Это был скелет, покрытый кожей.
Тяжело за двести рублей всю жизнь в гувернантках по губерниям шляться, но я все-таки знаю, что сестра моя скорее в негры пойдет к плантатору или в латыши к остзейскому немцу, чем оподлит дух свой и нравственное
чувство свое связью с человеком, которого не уважает и с которым ей нечего делать, — навеки, из одной своей
личной выгоды!
«Что меня смутило? — размышлял он. — Почему я не сказал мальчишке того, что должен был сказать? Он, конечно, научен и подослан пораженцами, большевиками. Возможно, что им руководит и
чувство личное — месть за его мать. Проводится в жизнь лозунг Циммервальда: превратить войну с внешним врагом в гражданскую войну, внутри страны. Это значит: предать страну, разрушить ее… Конечно так. Мальчишка, полуребенок — ничтожество. Но дело не в человеке, а в слове. Что должен делать я и что могу делать?»
— Безошибочное чутье на врага. Умная душа. Вы — помните ее? Котенок. Маленькая, мягкая. И — острое
чувство брезгливости ко всякому негодяйству. Был случай: решили извинить человеку поступок весьма дрянненький, но вынужденный комбинацией некоторых драматических обстоятельств
личного характера. «Прощать — не имеете права», — сказала она и хотя не очень логично, но упорно доказывала, что этот герой товарищеского отношения — не заслуживает. Простили. И лагерь врагов приобрел весьма неглупого негодяя.
Я их видел; в них мало чего-нибудь
личного; напротив, по возможности одни только торжественные извещения о самых общих событиях и о самых общих
чувствах, если так можно выразиться о
чувствах: извещения прежде всего о своем здоровье, потом спросы о здоровье, затем пожелания, торжественные поклоны и благословения — и все.
Он испытывал к ней теперь
чувство такое, какого он никогда не испытывал прежде ни к ней ни к кому-либо другому, в котором не было ничего
личного: он ничего не желал себе от нее, а желал только того, чтобы она перестала быть такою, какою она была теперь, чтобы она пробудилась и стала такою, какою она была прежде.
Рыцарство кует
чувство личного достоинства и чести, создает закал личности.
Иногда случается, что горы и лес имеют привлекательный и веселый вид. Так, кажется, и остался бы среди них навсегда. Иногда, наоборот, горы кажутся угрюмыми, дикими. И странное дело!
Чувство это не бывает
личным, субъективным, оно всегда является общим для всех людей в отряде. Я много раз проверял себя и всегда убеждался, что это так. То же было и теперь. В окружающей нас обстановке чувствовалась какая-то тоска, было что-то жуткое и неприятное, и это жуткое и тоскливое понималось всеми одинаково.
Прямо он сам нисколько не мог разъяснить эту загадку: пока
чувство было темно для нее, для него оно было еще темнее; ему трудно было даже понять, как это возможно иметь недовольство, нисколько не омрачающее
личного довольства, нисколько не относящееся ни к чему
личному.
Природа с своими вечными уловками и экономическими хитростями дает юность человеку, но человека сложившегося берет для себя, она его втягивает, впутывает в ткань общественных и семейных отношений, в три четверти не зависящих от него, он, разумеется, дает своим действиям свой
личный характер, но он гораздо меньше принадлежит себе, лирический элемент личности ослаблен, а потому и
чувства и наслаждение — все слабее, кроме ума и воли.
Тон общества менялся наглазно; быстрое нравственное падение служило печальным доказательством, как мало развито было между русскими аристократами
чувство личного достоинства. Никто (кроме женщин) не смел показать участия, произнести теплого слова о родных, о друзьях, которым еще вчера жали руку, но которые за ночь были взяты. Напротив, являлись дикие фанатики рабства, одни из подлости, а другие хуже — бескорыстно.
Это были люди умные, образованные, честные, состарившиеся и выслужившиеся «арзамасские гуси»; они умели писать по-русски, были патриоты и так усердно занимались отечественной историей, что не имели досуга заняться серьезно современностью Все они чтили незабвенную память Н. М. Карамзина, любили Жуковского, знали на память Крылова и ездили в Москве беседовать к И. И. Дмитриеву, в его дом на Садовой, куда и я езживал к нему студентом, вооруженный романтическими предрассудками,
личным знакомством с Н. Полевым и затаенным
чувством неудовольствия, что Дмитриев, будучи поэтом, — был министром юстиции.
Но я был
личным свидетелем другого исторического момента (войны 1853–1856 г.), близко напоминавшего собой двенадцатый год, и могу сказать утвердительно, что в сорокалетний промежуток времени патриотическое
чувство, за недостатком питания и жизненной разработки, в значительной мере потускнело.
Я приносил с собой свое
личное и русское катастрофическое
чувство жизни и истории, отношение к каждой теме по существу, а не через культурное отражение.
Я много раз задумывался над тем, действительно ли сильно во мне
чувство греха, греха
личного, греха человеческой природы вообще.
Вообще мне чуждо иерархическое
чувство, всякое различие людей по положению в обществе, вне
личных качеств людей.
У него было потрясающее
чувство вины, вины не только
личной, но и того класса, к которому он принадлежал.
Напряженное
чувство личности,
личного спасения (у монашества) и
личной чести (у рыцарства) утверждалось в эпоху, которую принято считать временем полного порабощения личности.
Если же в ком и после самодурной дрессировки еще останется какое-нибудь
чувство личной самостоятельности и ум сохранит еще способность к составлению собственных суждений, то для этой личности и ума готов торный путь: самодурство, как мы убедились, по самому существу своему, тупоумно и невежественно, следовательно ничего не может быть легче, как надуть любого самодура.
Надо заглушить в себе все симпатичные
чувства, притупить свою мысль, кроме того, — связать себя на несколько лет по рукам и ногам, и при всем этом уметь — и пожертвовать при случае своим самолюбием и
личными выгодами, и тонко обделать дельце, и ловкое коленце выкинуть…
Чувство любви может быть истинно хорошо только при внутренней гармонии любящих, и тогда оно составляет начало и залог того общественного благоденствия, которое обещается нам, в будущем развитии человечества водворением братства и
личной равноправности между людьми.
Но первое проснувшееся
чувство расширило душевный горизонт Луши, и она теперь старалась проверить детскую аксиому, принимая меркой свой
личный опыт.
«Вот их сто человек в нашей роте. И каждый из них — человек с мыслями, с
чувствами, со своим особенным характером, с житейским опытом, с
личными привязанностями и антипатиями. Знаю ли я что-нибудь о них? Нет — ничего, кроме их физиономий. Вот они с правого фланга: Солтыс, Рябошапка, Веденеев, Егоров, Яшишин… Серые, однообразные лица. Что я сделал, чтобы прикоснуться душой к их душам, своим Я к ихнему Я? — Ничего».
Продолжали жить, по-прежнему, со дня на день, с трудом сводя концы с концами, и — что всего хуже — постоянно испытывали то
чувство страха перед будущим, которое свойственно всем людям, живущим исключительно
личным трудом.
Место это приобрела и упрочила за мужем именно сама мадам исправница своими исключительно
личными исканиями и ходатайствами; а потому можете судить о
чувствах этой дамы, когда она узнала, что новым вице-губернатором назначен — и кто же? — душка Калинович!
Он увидал свою маленькую комнатку с земляным неровным полом и кривыми окнами, залепленными бумагой, свою старую кровать с прибитым над ней ковром, на котором изображена была амазонка, и висели два тульские пистолета, грязную, с ситцевым одеялом постель юнкера, который жил с ним; увидал своего Никиту, который с взбудораженными, сальными волосами, почесываясь, встал с полу; увидал свою старую шинель,
личные сапоги и узелок, из которого торчали конец мыльного сыра и горлышко портерной бутылки с водкой, приготовленные для него на бастьон, и с
чувством, похожим на ужас, он вдруг вспомнил, что ему нынче на целую ночь итти с ротой в ложементы.
По подразделению людей на comme il faut и не comme il faut они принадлежали, очевидно, ко второму разряду и вследствие этого возбуждали во мне не только
чувство презрения, но и некоторой
личной ненависти, которую я испытывал к ним за то, что, не быв comme il faut, они как будто считали меня не только равным себе, но даже добродушно покровительствовали меня.
Другое дело настоящий пожар: тут ужас и всё же как бы некоторое
чувство личной опасности, при известном веселящем впечатлении ночного огня, производят в зрителе (разумеется, не в самом погоревшем обывателе) некоторое сотрясение мозга и как бы вызов к его собственным разрушительным инстинктам, которые, увы! таятся во всякой душе, даже в душе самого смиренного и семейного титулярного советника…
Это
чувство отожествления
личной жизни с жизнью излюбленного дела так сильно и принимает с годами такие размеры, что заслоняет от глаз даже ту широкую, не знающую берегов жизнь, перед лицом которой все живущее представляет лишь безымянную величину, вечно стоящую под ударом случайности.
Я знал, что если бы я полюбил ее, то не посмел бы рассчитывать на такое чудо, как взаимность, но это соображение меня не беспокоило. В моем скромном, тихом
чувстве, похожем на обыкновенную привязанность, не было ни ревности к Орлову, ни даже зависти, так как я понимал, что
личное счастье для такого калеки, как я, возможно только в мечтах.
Из этого осадка в девушке развилось
чувство неудовлетворенности своей жизнью, стремление к
личной независимости, желание освободиться от тяжелой опеки отца, — но не было ни сил осуществить эти желания, ни представления о том, как осуществляются они.
На самой вершине своей славы и могущества Жегулев не раз ощущал в себе эту страшную пустоту, но, еще не догадываясь об истинных причинах, объяснял
чувство усталостью и
личным.
Но они не так скучны, как русские, и в них не редкость найти главный элемент творчества —
чувство личной свободы, чего нет у русских авторов.
Они охотно становятся ординаторами, ассистентами, лаборантами, экстернами и готовы занимать эти места до сорока лет, хотя самостоятельность,
чувство свободы и
личная инициатива в науке не меньше нужны, чем, например, в искусстве или торговле.
Чацкий породил раскол, и если обманулся в своих
личных целях, не нашел «прелести встреч, живого участия», то брызнул сам на заглохшую почву живой водой — увезя с собой «мильон терзаний», этот терновый венец Чацких — терзаний от всего: от «ума», а еще более от «оскорбленного
чувства».
Академия Художеств существовала в России едва ли не одним именем; Екатерина даровала ей истинное бытие, законы и права, взяв ее под
личное Свое покровительство, в совершенной независимости от всех других властей; основала при ней воспитательное училище, ободряла таланты юных художников; посылала их в отчизну Искусства, вникать в красоты его среди величественных остатков древности, там, где самый воздух вливает, кажется, в грудь
чувство изящного, ибо оно есть
чувство народное; где Рафаэль, ученик древних, превзошел своих учителей, и где Микель Анджело один сравнялся с ними во всех Искусствах.
Англичанин или американец, не крича о том, что его, например, служебная деятельность необходима для поддержания государства и для блага народа, — никогда, однако, не продаст своего служебного долга ради
личной выгоды: это запрещается ему
чувством его патриотизма.
Венеровский. А у меня к вам свое
личное дельце есть. (Отводит в сторону.)Ведь сколько об общественном деле ни думай, иногда приходится об себе подумать, все-таки эгоистическое
чувство [1 неразоб.] остается во всяком человеке. Редко это со мной бывает, а вот теперь вышел такой казус… Как сказать, и не знаю! Так отвык, право, заботиться о своих интересах. (Усмехается.)Смешно, право…
Григорий усердствовал — потный, ошеломлённый, с мутными глазами и с тяжёлым туманом в голове. Порой
чувство личного бытия в нём совершенно исчезало под давлением впечатлений, переживаемых им. Зелёные пятна под мутными глазами на землистых лицах, кости, точно обточенные болезнью, липкая, пахучая кожа, страшные судороги едва живых тел — всё это сжимало сердце тоской и вызывало тошноту.
Бог его знает, заговорил ли в нем книжный разум, или сказалась неодолимая привычка к объективности, которая так часто мешает людям жить, но только восторги и страдание Веры казались ему приторными, несерьезными, и в то же время
чувство возмущалось в нем и шептало, что всё, что он видит и слышит теперь, с точки зрения природы и
личного счастья, серьезнее всяких статистик, книг, истин…
— Позвольте! Я писал не по
личной неприязни к вам, а из
чувства справедливости, — вздрагивая, проговорил учитель и, подняв тон, добавил, вспыхнув: — Вы не имеете никакого права говорить, что я написал потому, что был сердит…
Повсюду, каков бы ни был характер поэта, каковы бы ни были его
личные понятия о поступках своего героя, герой действует одинаково со всеми другими порядочными людьми, подобно ему выведенными у других поэтов: пока о деле нет речи, а надобно только занять праздное время, наполнить праздную голову или праздное сердце разговорами и мечтами, герой очень боек; подходит дело к тому, чтобы прямо и точно выразить свои
чувства и желания, — большая часть героев начинает уже колебаться и чувствовать неповоротливость в языке.
Если все семена, брошенные мною на вашу почву, не пропали бесследно, то я с полным моим уважением буду считать вас женщиной дела, а как женщина дела, вы не имеете даже права выставлять на первый план ваши
личные, эгоистические желания и
чувства и охотно покоритесь необходимости.
«Да, как поляк, я не имел права полюбить русскую женщину. Какое жестокое, ужасное положение!.. Будь проклята и эта пламенная, историческая вражда, и то, чтó породило ее! Благодаря ей, вся моя
личная жизнь (да и одна ли моя только!) построена на фальши, на противоестественном умерщвлении в себе самых лучших, самых святых и заветных
чувств во имя одной идеи.
— В настоящее время, — продолжал меж тем оратор-советник, — когда Россия, в виду изумленной Европы, столь быстро стремится по пути прогресса, общественного развития и всестороннего гражданского преуспеяния, по пути равенства
личных прав и как индивидуальной, так и социальной свободы; когда каждый из нас, милостивые государи, чувствует себя живым атомом этого громадного тела, этой великой машины прогресса и цивилизации, — что необходимо… я хочу сказать — неизбежно должно соединять нас здесь, за этой дружественной трапезой, в одну братскую, любящуюся семью, — какое
чувство, какая мысль должны руководить нами?
Писал тогда Полояров эту рукопись под впечатлением свежих ран, причиненных ему лишением питательного места, под наплывом яростной злости и
личного раздражения против либерала и патриота сольгородского, и следы сей злобы явно сказывались на всем произведении его, которое было преисполнено обличительного жара и блистало молниями благородного негодования и пафосом гражданских
чувств, то есть носило в себе все те новые новинки, которые познала земля Русская с 1857 года, — время, к коему относилась и самая рукопись.
Таким образом, все высшие карательные меры не дают преступнику вечного успокоения в могиле, именно того, что могло бы мирить мое
чувство со смертною казнью, а с другой стороны, пожизненность, сознание, что надежда на лучшее невозможна, что во мне гражданин умер навеки и что никакие мои
личные усилия не воскресят его во мне, позволяют думать, что смертная казнь в Европе и у нас не отменена, а только облечена в другую, менее отвратительную для человеческого
чувства форму.
Безнравственно рассматривать личность исключительно как средство для рода и эксплуатировать
личные влечения и
чувства ради родовых целей.