Неточные совпадения
Лидия вывихнула ногу и одиннадцать дней
лежала в постели. Левая рука ее тоже была забинтована.
Перед отъездом Игоря толстая, задыхающаяся Туробоева, страшно выкатив
глаза, привела его проститься с Лидией, влюбленные, обнявшись, плакали, заплакала и мать Игоря.
Нет, она так сознательно покоряется ему. Правда,
глаза ее горят, когда он развивает какую-нибудь идею или обнажает душу
перед ней; она обливает его лучами взгляда, но всегда видно, за что; иногда сама же она говорит и причину. А в любви заслуга приобретается так слепо, безотчетно, и в этой-то слепоте и безотчетности и
лежит счастье. Оскорбляется она, сейчас же видно, за что оскорблена.
Перед глазами, в трех милях,
лежит масса бурых холмов, один выше другого; разнообразные глыбы земли и скал, брошенных в кучу, лезут друг через друга все выше и выше.
В то время когда Маслова, измученная длинным переходом, подходила с своими конвойными к зданию окружного суда, тот самый племянник ее воспитательниц, князь Дмитрий Иванович Нехлюдов, который соблазнил ее,
лежал еще на своей высокой, пружинной с пуховым тюфяком, смятой постели и, расстегнув ворот голландской чистой ночной рубашки с заутюженными складочками на груди, курил папиросу. Он остановившимися
глазами смотрел
перед собой и думал о том, что предстоит ему нынче сделать и что было вчера.
Солнце давно уже освещало постелю, на которой
лежал гробовщик. Наконец открыл он
глаза и увидел
перед собою свою работницу, раздувавшую самовар. С ужасом вспомнил Адриан все вчерашние происшествия. Трюхина, бригадир и сержант Курилкин смутно представились его воображению. Он молча ожидал, чтоб работница начала с ним разговор и объявила о последствиях ночных приключений.
В шалаше, из которого вышла старуха, за перегородкою раненый Дубровский
лежал на походной кровати.
Перед ним на столике
лежали его пистолеты, а сабля висела в головах. Землянка устлана и обвешана была богатыми коврами, в углу находился женский серебряный туалет и трюмо. Дубровский держал в руке открытую книгу, но
глаза его были закрыты. И старушка, поглядывающая на него из-за перегородки, не могла знать, заснул ли он, или только задумался.
Утром я бросился в небольшой флигель, служивший баней, туда снесли Толочанова; тело
лежало на столе в том виде, как он умер: во фраке, без галстука, с раскрытой грудью; черты его были страшно искажены и уже почернели. Это было первое мертвое тело, которое я видел; близкий к обмороку, я вышел вон. И игрушки, и картинки, подаренные мне на Новый год, не тешили меня; почернелый Толочанов носился
перед глазами, и я слышал его «жжет — огонь!».
Я поднялся на своей постели, тихо оделся и, отворив дверь в переднюю, прошел оттуда в гостиную… Сумерки прошли, или
глаза мои привыкли к полутьме, но только я сразу разглядел в гостиной все до последней мелочи. Вчера не убирали, теперь прислуга еще не встала, и все оставалось так, как было вчера вечером. Я остановился
перед креслом, на котором Лена сидела вчера рядом со мной, а рядом на столике
лежал апельсин, который она держала в руках.
Говорили, что он все законы знает наизусть, и я этому верил, потому что сам слыхал, как он, бывало, начнет приводить указы, их годы, числа, пункты, параграфы, самые выражения — и так бойко, как будто разогнутая книга
лежала перед его не слепыми, а зрячими
глазами.
Он торопливо, мелкими, путающимися шажками перебежал через мост и поднялся вверх по шоссе, не переставая звать собаку.
Перед ним
лежало видное
глазу на полверсты, ровное, ярко-белое полотно дороги, но на нем — ни одной фигуры, ни одной тени.
Я тоже встал и, положив связку шерсти и клубок на оконницу, вышел в гостиную и остановился в недоумении. Посредине комнаты
лежал, растопыря лапки, полосатый котенок; Зинаида стояла
перед ним на коленях и осторожно поднимала ему мордочку. Возле княгини, заслонив почти весь простенок между окнами, виднелся белокурый и курчавый молодец, гусар с румяным лицом и
глазами навыкате.
О, да, я помнил ее!.. Когда она, вся покрытая цветами, молодая и прекрасная,
лежала с печатью смерти на бледном лице, я, как зверек, забился в угол и смотрел на нее горящими
глазами,
перед которыми впервые открылся весь ужас загадки о жизни и смерти. А потом, когда ее унесли в толпе незнакомых людей, не мои ли рыдания звучали сдавленным стоном в сумраке первой ночи моего сиротства?
Петра Михайлыча они застали тоже в большом испуге. Он стоял, расставивши руки,
перед Настенькой, которая в том самом платье, в котором была вечером,
лежала с закрытыми
глазами на диване.
Молящихся было немного: две-три старухи-мещанки, из которых две
лежали вниз лицом; мужичок в сером кафтане, который стоял на коленях
перед иконой и, устремив на нее
глаза, бормотал какую-то молитву, покачивая по временам своей белокурой всклоченной головой.
Матвей Лозинский долго
лежал в темноте с открытыми
глазами и забылся сном уже
перед утром, в тот серый час, когда заснули совсем даже улицы огромного города.
Пришли товарищи Авдеева — Панов и Серёгин. Авдеев все так же
лежал, удивленно глядя
перед собою. Он долго не мог узнать товарищей, несмотря на то, что
глаза его смотрели прямо на них.
— Вот вам
перед глазами зато и
лежат плоды необдуманности.
Когда Егорушка вернулся к реке, на берегу дымил небольшой костер. Это подводчики варили себе обед. В дыму стоял Степка и большой зазубренной ложкой мешал в котле. Несколько в стороне, c красными от дыма
глазами, сидели Кирюха и Вася и чистили рыбу.
Перед ними
лежал покрытый илом и водорослями бредень, на котором блестела рыба и ползали раки.
Сидя где-нибудь в темном уголке сада или
лежа в постели, он уже вызывал пред собой образы сказочных царевен, — они являлись в образе Любы и других знакомых барышень, бесшумно плавали
перед ним в вечернем сумраке и смотрели в
глаза его загадочными взорами.
На другой день он долго не решался выйти из дома,
лежал в постели, глядя в потолок;
перед ним плавало свинцовое лицо Саши с тусклыми
глазами и венцом красных прыщей на лбу. Это лицо сегодня напоминало ему детство и зловещую луну, в тумане, над болотом.
Я перепрыгнул ров, не помня себя…
Перед самыми
глазами ослепил и оглушил меня выстрел, блеснул ятаган над головой и — фигура в красной феске… Я всадил штык в эту фигуру; сзади, вместе с ней, нас столкнули наступавшие, и мы оба полетели в ров… Урра!.. Алла!.. Стоны раненых, выстрелы ружей, хрип умирающих слышались мне, а я
лежал, придавленный окровавленной фигурой в красной феске… Вдали гремело: бау-бу, бу-бау!..
— Пожалуйте, сударь, вот тут порожек маленький, не оступитесь!.. — рассыпалась она
перед Бегушевым, вводя его в комнату больной жилицы, где он увидел… чему сначала
глазам своим не поверил… увидел, что на худой кроватишке, под дырявым, изношенным бурнусом,
лежала Елизавета Николаевна Мерова; худа она была, как скелет, на лице ее виднелось тупое отчаяние!
Лежит Арефа недалеко от проезжей дороги в кустах, а у самого темные круги
перед глазами начинают ходить.
У меня
перед глазами лежали часы на столике. Как сейчас помню, что поговорил я не более трех минут, и баба зарыдала. И я очень был рад этим слезам, потому что только благодаря им, вызванным моими нарочито жесткими и пугающими словами, стала возможна дальнейшая часть разговора...
Однажды пред купанием мы, сняв платье, все трое
лежали на берегу, чтобы, как говорится, очахнуть. Светло-голубое безоблачное небо, как раз
перед глазами лежащего навзничь дяди, внезапно вызвало у него мысли вслух...
На столе
перед воспаленными от чтения
глазами лежат вскрытый конверт и листок. На нем написано...
У Мишки развивалась мания взяточничества, и он по ночам, во время охватывавшей его бессонницы, по пальцам высчитывал все случаи, когда он мог взять и не взял, а также соображал те суммы, какие у него теперь
лежали бы голенькими денежками в кармане. Им овладевало настоящее бешенство, и Мишка готов был плакать, потому что у него
перед глазами стояли такие непогрешимые и недосягаемые идеалы, как протопоп Мелетий и столоначальник Угрюмов.
Как раз в минуту этого кратковременного затишья
перед глазами молодых людей, в небольшой ложбинке на траве явилась фигура Прошки. Жулик
лежал в самой беспечной и непринужденной позе, сладко потягивался и издавал легкий носовой свист. Чубаров, собиравшийся возразить что-то, при виде этого зрелища остановился как вкопанный. В его
глазах забегали веселые огоньки.
Сначала в воображении его носились впечатления метели, оглобель и лошади под дугой, трясущихся
перед глазами, и вспоминалось о Никите, лежащем под ним; потом стали примешиваться воспоминания о празднике, жене, становом, свечном ящике и опять о Никите, лежащем под этим ящиком; потом стали представляться мужики, продающие и покупающие, и белые стены, и дома, крытые железом, под которыми
лежал Никита; потом всё это смешалось, одно вошло в другое, и, как цвета радуги, соединяющиеся в один белый свет, все разные впечатления сошлись в одно ничто, и он заснул.
Она сидит, как испуганная птичка, закрыв лицо от сияния являющегося
перед ней солнца любви; быстро дышит она, вся дрожит; она еще трепетнее потупляет
глаза, когда входит он, называет ее имя; она хочет взглянуть на него и не может; он берет ее руку, — эта рука холодна,
лежит как мертвая в его руке; она хочет улыбнуться; но бледные губы ее не могут улыбнуться.
Затем, помню, я
лежал на той же софе, ни о чем не думал и молча отстранял рукой пристававшего с разговорами графа… Был я в каком-то забытьи, полудремоте, чувствуя только яркий свет ламп и веселое, покойное настроение… Образ девушки в красном, склонившей головку на плечо, с
глазами, полными ужаса
перед эффектною смертью, постоял передо мной и тихо погрозил мне маленьким пальцем… Образ другой девушки, в черном платье и с бледным, гордым лицом, прошел мимо и поглядел на меня не то с мольбой, не то с укоризной.
Фленушка сидела у стола, какое-то рукоделье
лежало перед ней, но она до него не дотрагивалась. Взглянул Петр Степаныч и едва узнал свою ненаглядную — похудела, побледнела,
глаза до красноты наплаканы…
И в ту же секунду отпрянула назад, подавив в себе крик испуга, готовый уже, было, сорваться с ее губ. Пятеро неприятельских солдат-австрийцев сидели и
лежали посреди сарая вокруг небольшого ручного фонаря, поставленного
перед ними на земле, На них были синие мундиры и высокие кепи на головах. Их исхудалые, обветренные и покрасневшие от холода лица казались озлобленными, сердитыми. Сурово смотрели усталые, запавшие глубоко в орбитах
глаза.
Ликуя и беснуясь, я вихрем помчалась к Юлико — рассказать ему о случившемся. Он
лежал бледный, как труп, в своей нарядной постельке и, увидя меня, протянул мне руки. Андро успел его предупредить обо всем, и теперь
глаза его выражали неподдельное восхищение
перед моим геройством.
Андрей Иванович нетерпеливо повел головою и продолжал
лежать, закрыв
глаза. Коховские палочки… Всего два часа назад Андрей Иванович чувствовал себя в водовороте жизни, собирался бороться, мстить, радоваться победе… И вдруг все оборвалось и ушло куда-то далеко, а
перед глазами было одно — смерть беспощадная и неотвратимая.
Матрена Ниловна не
передала дочери своей наружности. Волос из-под надвинутого на лоб платка не было видно, но они у нее оставались по-прежнему русые, цвета орехового дерева, густые, гладкие и без седины. Брови, такого же цвета, двумя густыми кистями
лежали над выпуклостями глазных орбит. Проницательные и впалые
глаза, серые, тенистые, с крапинками на зрачках, особенно молодили ее. В крупном свежем рту сохранились зубы, твердые и белые, подбородок слегка двоился.
Глубоко вздохнула Катерина Петровна. Личико ее Таси выглянуло
перед ней; а она
лежит с закрытыми
глазами…
Юрик
лежал бледный и глубоко потрясенный этой сценой, отлично сознавая свою вину и
перед Гроссом, и
перед его несчастным любимцем. Умирающий попка еще слабо трепетал своими крылышками. Его круглые глазки смотрели прямо в
глаза своему хозяину.
А на пути
перед глазами лежали одни только давно знакомые, неинтересные картины…
— Убился, старик, убился… Не жив… — шептали его губы, и он с открытыми
глазами лежал на той самой лавке, на которой так спокойно улегся Петр Ананьев
перед заставившим вскочить его разговором с Кузьмой.
Между тем в описываемый нами день на ее лице
лежала печать тяжелой серьезной думы. Она полулежала в кресле, то открывая, то снова закрывая свои прекрасные
глаза. Картины прошлого неслись
перед ней, годы ее детства и юности восстали
перед ее духовным взором. Смутные дни, только что пережитые ею в Петербурге, напоминали ей вещий сон ее матери — императрицы Екатерины Алексеевны. Это и дало толчок воспоминаниям.
Ермак открыл
глаза и сосредоточенно устремил их в одну точку.
Перед ним проносится его прошлое. Кровавые картины разбоя и убийств так и мечутся в голове. Инда оторопь берет. Кругом все трупы, трупы. Волжская вода вокруг встреченных его шайкой стругов окрасилась алою кровью, стон и предсмертное хрипение раненых раздается в его ушах. Стычки со стрельцами и опять… смерть. Кругом
лежат мертвые его товарищи, а он один невредимым выходит из этих стычек — разве где маленько поцарапают.
Прошло еще несколько томительных секунд. Княгиня перестала биться. Княжна почувствовала под своей рукой холод.
Перед ней
лежал труп.
Глаза его пристально смотрели на нее.
Я открыл
глаза и увидал
перед собой старика-смотрителя Установской почтовой станции. Я
лежал на лежанке, и меня растирали снегом.
Она
лежала недвижимо, с устремленными в одну точку
глазами.
Перед ней неслись с поразительною рельефностью страшные картины ее прошлого.
Когда она опомнилась, она
лежала навзничь на траве. Какой-то человек, вроде мастерового, с бородкой, в разорванном пальто, сидел на корточках
перед нею и брызгал ей в лицо водою. Когда она открыла
глаза, человек этот перекрестился и выплюнул воду. Это был Емельян.
Гелия стояла
перед ним, возле нее была ее «верная служанка», и невдалеке от нее, глядя ей в
глаза,
лежал не менее верный Рапо.
— Кончилось?! — сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут, неподвижно, холодея,
лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые
глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, чтò было ближайшим воспоминанием о нем.
Вечером он ушел. Когда
перед тем он заглянул в кухню, тетка стояла на коленях и гладила сухой рукой шелковистую горячую голову. Вытянув ноги, как палки, собака
лежала тяжелой и неподвижной, и только наклонившись к самой ее морде, можно было услышать тихие и частые стоны.
Глаза ее, совсем посеревшие, устремились на вошедшего, и, когда он осторожно провел по лбу, стоны сделались явственнее и жалобнее.