Неточные совпадения
В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным пано
стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор, в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе,
на отодвинутой от
стены кровати
лежало покрытое одеялом тело. Одна рука этого тела была сверх одеяла, и огромная, как грабли, кисть этой руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до средины длинной цевке. Голова
лежала боком
на подушке. Левину видны были потные редкие волосы
на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.
В то самое время, когда Чичиков в персидском новом халате из золотистой термаламы, развалясь
на диване, торговался с заезжим контрабандистом-купцом жидовского происхождения и немецкого выговора, и перед ними уже
лежали купленная штука первейшего голландского полотна
на рубашки и две бумажные коробки с отличнейшим мылом первостатейнейшего свойства (это было мыло то именно, которое он некогда приобретал
на радзивилловской таможне; оно имело действительно свойство сообщать нежность и белизну щекам изумительную), — в то время, когда он, как знаток, покупал эти необходимые для воспитанного человека продукты, раздался гром подъехавшей кареты, отозвавшийся легким дрожаньем комнатных окон и
стен, и вошел его превосходительство Алексей Иванович Леницын.
Комната была, точно, не без приятности:
стены были выкрашены какой-то голубенькой краской вроде серенькой, четыре стула, одно кресло, стол,
на котором
лежала книжка с заложенною закладкою, о которой мы уже имели случай упомянуть, несколько исписанных бумаг, но больше всего было табаку.
Мебель соответствовала помещению: было три старых стула, не совсем исправных, крашеный стол в углу,
на котором
лежало несколько тетрадей и книг; уже по тому одному, как они были запылены, видно было, что до них давно уже не касалась ничья рука; и, наконец, неуклюжая большая софа, занимавшая чуть не всю
стену и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь в лохмотьях, и служившая постелью Раскольникову.
Я приехал в Казань, опустошенную и погорелую. По улицам, наместо домов,
лежали груды углей и торчали закоптелые
стены без крыш и окон. Таков был след, оставленный Пугачевым! Меня привезли в крепость, уцелевшую посереди сгоревшего города. Гусары сдали меня караульному офицеру. Он велел кликнуть кузнеца. Надели мне
на ноги цепь и заковали ее наглухо. Потом отвели меня в тюрьму и оставили одного в тесной и темной конурке, с одними голыми
стенами и с окошечком, загороженным железною решеткою.
В большой комнате
на крашеном полу крестообразно
лежали темные ковровые дорожки, стояли кривоногие старинные стулья, два таких же стола;
на одном из них бронзовый медведь держал в лапах стержень лампы;
на другом возвышался черный музыкальный ящик; около
стены, у двери, прижалась фисгармония, в углу — пестрая печь кузнецовских изразцов, рядом с печью — белые двери...
На пороге одной из комнаток игрушечного дома он остановился с невольной улыбкой: у
стены на диване
лежал Макаров, прикрытый до груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия;
на столе стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние стекла окон, освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова. В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Клим почувствовал себя умиленным. Забавно было видеть, что такой длинный человек и такая огромная старуха живут в игрушечном домике, в чистеньких комнатах, где много цветов, а у
стены на маленьком, овальном столике торжественно
лежит скрипка в футляре. Макарова уложили
на постель в уютной, солнечной комнате. Злобин неуклюже сел
на стул и говорил...
Он ловко обрил волосы
на черепе и бороду Инокова, обнажилось неузнаваемо распухшее лицо без глаз, только правый, выглядывая из синеватой щели, блестел лихорадочно и жутко.
Лежал Иноков вытянувшись, точно умерший, хрипел и всхлипывающим голосом произносил непонятные слова; вторя его бреду, шаркал ветер о
стены дома, ставни окон.
Подскакал офицер и, размахивая рукой в белой перчатке, закричал
на Инокова, Иноков присел, осторожно положил человека
на землю, расправил руки, ноги его и снова побежал к обрушенной
стене; там уже копошились солдаты, точно белые, мучные черви, туда осторожно сходились рабочие, но большинство их осталось сидеть и
лежать вокруг Самгина; они перекликались излишне громко, воющими голосами, и особенно звонко, по-бабьи звучал один голос...
Должно быть, потому, что в тюрьме были три заболевания тифом, уголовных с утра выпускали
на двор, и, серые, точно камни тюремной
стены, они, сидя или
лежа, грелись
на весеннем солнце, играли в «чет-нечет», покрякивали, пели песни.
Но парень неутомимо выл, визжал, кухня наполнилась окриками студента, сердитыми возгласами Насти, непрерывной болтовней дворника. Самгин стоял, крепко прислонясь к
стене, и смотрел
на винтовку; она
лежала на плите, а штык высунулся за плиту и потел в пару самовара под ним, — с конца штыка падали светлые капли.
За магазином, в небольшой комнатке горели две лампы, наполняя ее розоватым сумраком; толстый ковер
лежал на полу,
стены тоже были завешаны коврами, высоко
на стене — портрет в черной раме, украшенный серебряными листьями; в углу помещался широкий, изогнутый полукругом диван, пред ним
на столе кипел самовар красной меди, мягко блестело стекло, фарфор. Казалось, что магазин, грубо сверкающий серебром и золотом, — далеко отсюда.
В углу двора, между конюшней и каменной
стеной недавно выстроенного дома соседей, стоял, умирая без солнца, большой вяз, у ствола его были сложены старые доски и бревна, а
на них, в уровень с крышей конюшни,
лежал плетенный из прутьев возок дедушки. Клим и Лида влезали в этот возок и сидели в нем, беседуя. Зябкая девочка прижималась к Самгину, и ему было особенно томно приятно чувствовать ее крепкое, очень горячее тело, слушать задумчивый и ломкий голосок.
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или
лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него
на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со
стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
По
стенам, около картин, лепилась в виде фестонов паутина, напитанная пылью; зеркала, вместо того чтоб отражать предметы, могли бы служить скорее скрижалями, для записывания
на них, по пыли, каких-нибудь заметок
на память. Ковры были в пятнах.
На диване
лежало забытое полотенце;
на столе редкое утро не стояла не убранная от вчерашнего ужина тарелка с солонкой и с обглоданной косточкой да не валялись хлебные крошки.
Но беззаботность отлетела от него с той минуты, как она в первый раз пела ему. Он уже жил не прежней жизнью, когда ему все равно было,
лежать ли
на спине и смотреть в
стену, сидит ли у него Алексеев или он сам сидит у Ивана Герасимовича, в те дни, когда он не ждал никого и ничего ни от дня, ни от ночи.
Они прошли через сени, через жилую избу хозяев и вошли в заднюю комнатку, в которой стояла кровать Марка.
На ней
лежал тоненький старый тюфяк, тощее ваточное одеяло, маленькая подушка.
На полке и
на столе
лежало десятка два книг,
на стене висели два ружья, а
на единственном стуле в беспорядке валялось несколько белья и платья.
— Слушай, Софья, — сказала она вдруг, переменяя разговор, — чем иконе
лежать — не поставить ли ее
на столе же, прислоня к
стене, и не зажечь ли пред ней лампадку?
На столе
лежала Библия и другие книги, рукоделья, тетради и т. п., у
стены стояло фортепиано.
Окон в хижинах не было, да и не нужно: оттуда сквозь
стены можно видеть, что делается наруже, зато и снаружи видно все, что делается внутри. А внутри ничего не делается: малаец
лежит на циновке или ребятишки валяются, как поросята.
Вечером я
лежал на кушетке у самой
стены, а напротив была софа, устроенная кругом бизань-мачты, которая проходила через каюту вниз. Вдруг поддало, то есть шальной или, пожалуй, девятый вал ударил в корму. Все ухватились кто за что мог. Я, прежде нежели подумал об этой предосторожности, вдруг почувствовал, что кушетка отделилась от
стены, а я отделяюсь от кушетки.
Стены номера и весь пол были покрыты ташкентскими коврами; слабая струя света едва пробивалась сквозь драпировки окон, выхватывая из наполнявшего комнату полумрака что-то белое, что
лежало на складной американской кровати, как узел вычищенного белья.
Пошел я в угол искать и у
стены на Григория Васильевича лежащего и наткнулся, весь в крови
лежит, в бесчувствии.
К утру ветер начал стихать. Сильные порывы сменялись периодами затишья. Когда рассвело, я не узнал места: одна фанза была разрушена до основания, у другой выдавило
стену; много деревьев, вывороченных с корнями,
лежало на земле. С восходом солнца ветер упал до штиля; через полчаса он снова начал дуть, но уже с южной стороны.
Фанза была старенькая, покосившаяся; кое-где со
стен ее обвалилась глиняная штукатурка; старая, заплатанная и пожелтевшая от времени бумага в окнах во многих местах была прорвана;
на пыльных канах
лежали обрывки циновок, а
на стене висели какие-то выцветшие и закоптелые тряпки. Всюду запустение, грязь и нищета.
С обеих сторон,
на уступах, рос виноград; солнце только что село, и алый тонкий свет
лежал на зеленых лозах,
на высоких тычинках,
на сухой земле, усеянной сплошь крупным и мелким плитняком, и
на белой
стене небольшого домика, с косыми черными перекладинами и четырьмя светлыми окошками, стоявшего
на самом верху горы, по которой мы взбирались.
Труп Небабы
лежал у церковной
стены, а возле ружье. Он застрелился супротив окон своего дома,
на ноге оставалась веревочка, которой он спустил курок. Инспектор врачебной управы плавно повествовал окружающим, что покойник нисколько не мучился; полицейские приготовлялись нести его в часть.
Начиная с лестниц, ведущих в палатки, полы и клетки содержатся крайне небрежно, помет не вывозится, всюду запекшаяся кровь, которою пропитаны
стены лавок, не окрашенных, как бы следовало по санитарным условиям, масляного краскою; по углам
на полу всюду набросан сор, перья, рогожа, мочала… колоды для рубки мяса избиты и содержатся неопрятно, туши вешаются
на ржавые железные невылуженные крючья, служащие при лавках одеты в засаленное платье и грязные передники, а ножи в неопрятном виде
лежат в привешанных к поясу мясников грязных, окровавленных ножнах, которые, по-видимому, никогда не чистятся…
Странное было пробуждение Галактиона. Он с трудом открыл глаза. Голова была точно налита свинцом. Он с удивлением посмотрел кругом. Комната совершенно незнакомая, слабо освещенная одною свечой под зеленым абажуром. Он
лежал на широком кожаном диване. Над его головой
на стене было развешано всевозможное оружие.
Солнце склонилось
на запад к горизонту, по низине легла длинная тень,
на востоке
лежала тяжелая туча, даль терялась в вечерней дымке, и только кое-где косые лучи выхватывали у синих теней то белую
стену мазаной хатки, то загоревшееся рубином оконце, то живую искорку
на кресте дальней колокольни.
Рядом с спальней находилась образная, маленькая комнатка, с голыми
стенами и тяжелым киотом в угле;
на полу
лежал истертый, закапанный воском коверчик...
В часовне было почти темно. Осенний свет скупо проникал сквозь узенькое, как бы тюремное окошко, загороженное решеткой. Два-три образа без риз, темные и безликие. висели
на стенах. Несколько простых дощатых гробов стояли прямо
на полу,
на деревянных переносных дрогах. Один посредине был пуст, и открытая крышка
лежала рядом.
Один раз, бродя между этими разноцветными, иногда золотом и серебром вышитыми, качающимися от ветра, висячими
стенами или ширмами, забрел я нечаянно к тетушкину амбару, выстроенному почти середи двора, перед ее окнами; ее девушка, толстая, белая и румяная Матрена, посаженная
на крылечке для караула, крепко спала, несмотря
на то, что солнце пекло ей прямо в лицо; около нее висело
на сошках и
лежало по крыльцу множество широких и тонких полотен и холстов, столового белья, мехов, шелковых материй, платьев и т. п.
Кроме отворенных пустых сундуков и привешенных к потолку мешков,
на полках, которые тянулись по
стенам в два ряда, стояло великое множество всякой всячины, фаянсовой и стеклянной посуды, чайников, молочников, чайных чашек, лаковых подносов, ларчиков, ящичков, даже бутылок с новыми пробками; в одном углу
лежал громадный пуховик, или, лучше сказать, мешок с пухом; в другом — стояла большая новая кадушка, покрытая белым холстом; из любопытства я поднял холст и с удивлением увидел, что кадушка почти полна колотым сахаром.
На третьей
стене предполагалась красного дерева дверь в библиотеку, для которой маэстро-архитектор изготовил было великолепнейший рисунок; но самой двери не появлялось и вместо ее висел запыленный полуприподнятый ковер, из-за которого виднелось, что в соседней комнате стояли растворенные шкапы; тут и там размещены были неприбитые картины и эстампы, и
лежали на полу и
на столах книги.
Он сидел в какой-то закоптелой гостиной: закоптели ее
стены,
на столе
лежала закоптелая салфетка, закоптели занавеси
на окнах, закоптела как будто бы сама мебель даже, — и
на всем были следы какого-то долгого и постоянного употребления.
Заморив наскоро голод остатками вчерашнего обеда, Павел велел Ваньке и Огурцову перевезти свои вещи, а сам, не откладывая времени (ему невыносимо было уж оставаться в грязной комнатишке Макара Григорьева), отправился снова в номера, где прямо прошел к Неведомову и тоже сильно был удивлен тем, что представилось ему там: во-первых, он увидел диван, очень как бы похожий
на гроб и обитый совершенно таким же малиновым сукном, каким обыкновенно обивают гроба; потом, довольно большой стол, покрытый уже черным сукном,
на котором
лежали: череп человеческий, несколько ручных и ножных костей, огромное евангелие и еще несколько каких-то больших книг в дорогом переплете, а сзади стола, у
стены, стояло костяное распятие.
Кругом всех
стен шли нары,
на которых арестанты
лежали и сидели.
Вот здесь,
на самом этом месте, стояла сплошная
стена леса; теперь по обеим сторонам дороги
лежат необозримые пространства, покрытые пеньками.
На углу — плотная кучка Иисус-Навинов стояла, влипши лбами в стекло
стены. Внутри
на ослепительно белом столе уже
лежал один. Виднелись из-под белого развернутые желтым углом босые подошвы, белые медики — нагнулись к изголовью, белая рука — протянула руке наполненный чем-то шприц.
Вдоль
стены у окна стояла узенькая, низкая, вся вогнувшаяся дугой кровать, такая тощая, точно
на ее железках
лежало одно только розовое пикейное одеяло; у другой
стены — простой некрашеный стол и две грубых табуретки.
В следующей комнате, куда привел хозяин гостя своего, тоже висело несколько картин такого же колорита; во весь почти передний угол стояла кивота с образами;
на дубовом некрашеном столе
лежала раскрытая и повернутая корешком вверх книга, в пергаментном переплете; перед столом у
стены висело очень хорошей работы костяное распятие; стулья были некрашеные, дубовые, высокие, с жесткими кожаными подушками.
Повернув в коридор, шагая через ноги спящих солдат, которые
лежали вдоль всей
стены батареи, они наконец пришли
на перевязочный пункт.
Александров стоял за колонкой, прислонясь к
стене и скрестив руки
на груди по-наполеоновски. Он сам себе рисовался пожилым, много пережившим человеком, перенесшим тяжелую трагедию великой любви и ужасной измены. Опустив голову и нахмурив брови, он думал о себе в третьем лице: «Печать невыразимых страданий
лежала на бледном челе несчастного юнкера с разбитым сердцем»…
Когда явился в редакцию «Здоровья» судебный пристав описывать за долги имущество И.И. Зарубина, то нашел его одного в единственной комнате с единственным столом, заваленным вырезками из газет, и с постелью, постланной
на кипах журнала, а кругом вдоль
стен вместо мебели
лежали такие же кипы.
Посредине стоял дубовый стол,
на котором
лежали, для увеселения клиентов, избранные сочинения Белло в русском переводе; вдоль трех
стен расставлены были стулья из цельного дуба с высокими резными спинками, а четвертая была занята громадным библиотечным шкафом, в котором, впрочем, не было иных книг, кроме"Полного собрания законов Российской империи".
Затем она сошла вниз по крутой железной лестнице во второй класс. Там заняты были все места; даже в обеденной зале
на диванах, шедших вдоль по
стенам,
лежали одетыми бледные, стонущие люди.
На палубе было пусто, только в проходах у
стен рубок, куда не достигали брызги,
лежали спящие люди.
Потолок был закопчен, обои
на стенах треснули и во многих местах висели клочьями, подоконники чернели под густым слоем табачной золы, подушки валялись
на полу, покрытом липкою грязью,
на кровати
лежала скомканная простыня, вся серая от насевших
на нее нечистот.