Неточные совпадения
Однажды мужичок соседней деревни привез к Василию Ивановичу своего брата, больного тифом.
Лежа ничком
на связке
соломы, несчастный умирал; темные пятна покрывали его тело, он давно потерял сознание. Василий Иванович изъявил сожаление о том, что никто раньше не вздумал обратиться к помощи медицины, и объявил, что спасения нет. Действительно, мужичок не довез своего брата до дома: он так и умер в телеге.
Вахрушка
лежал на полу,
на какой-то
соломе.
Бедность и недостаток во всем поразительные: кроме ветхого стола и обрубка дерева вместо стула, никаких следов мебели; кроме жестяного чайника из керосиновой банки, никаких признаков посуды и домашней утвари; вместо постели кучка
соломы,
на которой
лежит полушубок и вторая рубаха; по мастерству тоже ничего, кроме нескольких игол, нескольких серых ниток, нескольких пуговиц и медного наперстка, служащего вместе с тем и трубкой, так как портной, просверлив в нем отверстие, по мере надобности вставляет туда тоненький мундштучок из местного камыша: табаку оказалось не больше как
на полнаперстка» (приказ № 318, 1889 г.).]
Евсеич опять рассмеялся, сказав: «А, увидали, сороки!»
На одной из десятин был расчищен ток, гладко выметенный;
на нем, высокою грядой,
лежала гречневая
солома, по которой ходили взад и вперед более тридцати цепов.
Лежи целый день
на свежей, пахучей
соломе подле кучек, еще более, чем
солома, пахучих падали ярового и зимового яблока, поглядывай, не забрались ли где ребята за яблоками, посвистывай и распевай песни, А песни петь Василий был мастер.
— Не шутили! В Америке я
лежал три месяца
на соломе, рядом с одним… несчастным, и узнал от него, что в то же самое время, когда вы насаждали в моем сердце бога и родину, — в то же самое время, даже, может быть, в те же самые дни, вы отравили сердце этого несчастного, этого маньяка, Кириллова, ядом… Вы утверждали в нем ложь и клевету и довели разум его до исступления… Подите взгляните
на него теперь, это ваше создание… Впрочем, вы видели.
С той самой ночи, как он был схвачен в царской опочивальне и брошен в тюрьму, угрызения совести перестали терзать его. Он тогда же принял ожидающую его казнь как искупление совершенных им некогда злодейств, и,
лежа на гнилой
соломе, он в первый раз после долгого времени заснул спокойно.
День уже совсем обогрелся, и в вытоптанном жнивье, в котором
лежал Ахилла, уткнувшись головой в
солому омета, показались последние запоздалые жильцы умершей нивы:
на сапог Ахиллы всползла жесткая чернокожая двухвостка, а по его бороде, едва плетясь и вздрагивая, поднялся полуокоченевший шмель.
Пять минут спустя Глеб
лежал на лавке, устланной
соломой.
Доктор зажег стеариновый огарок и, шагая через спавших людей, пошел в дальний угол, где
на смятой
соломе лежали две бессильно вытянутые фигуры. Наше появление разбудило одного из спавших бурлаков. Он с трудом поднял голову и, видимо, не мог понять, что происходило кругом.
В ответ грянула тяжелая железная цепь и послышался стон. Арефа понял все и ощупью пошел
на этот стон. В самом углу к стене был прикован
на цепь какой-то мужик. Он
лежал на гнилой
соломе и не мог подняться. Он и говорил плохо. Присел около него Арефа, ощупал больного и только покачал головой: в чем душа держится. Левая рука вывернута в плече, правая нога плеть плетью, а спина, как решето.
Между тем хозяйка молча подала знак рукою, чтоб они оба за нею следовали, и вышла;
на цыпочках они миновали темные сени, где спал стремянный Палицына, и осторожно спустились
на двор по четырем скрыпучим и скользким ступеням;
на дворе всё было тихо; собаки
на сворах
лежали под навесом и изредка лишь фыркали сытые кони, или охотник произносил во сне бессвязные слова, поворачиваясь
на соломе под теплым полушубком.
Шагах в шести от него, у тротуара,
на мостовой, прислонясь спиной к тумбочке, сидел молодой парень в синей пестрядинной рубахе, в таких же штанах, в лаптях и в оборванном рыжем картузе. Около него
лежала маленькая котомка и коса без черенка, обернутая в жгут из
соломы, аккуратно перекрученный веревочкой. Парень был широкоплеч, коренаст, русый, с загорелым и обветренным лицом и с большими голубыми глазами, смотревшими
на Челкаша доверчиво и добродушно.
Одрик стоял тут же. Это была небольшая старая кроватка, плотно засыпанная по углам клоповыми яйцами;
на кроватке
лежал сноп
соломы и кусок редкого миткалю с грубо выведенным красками крестом, копием и тростию. Проводник ловкою рукою распушил соломку, чтобы
на все стороны с краев свешивалась, положили
на нее желтого расслабленного, покрыли миткалем и понесли.
Тогда откуда-то из-за цепи вскачь подлетели запряженные в одну лошадь простые навозные дровни,
на которых
лежала куча сухой ржавой
соломы.
А зима все
лежала и
лежала на полях мертвым снегом, выла в трубах, носилась по улицам, гудела в лесу. Куршинские мужики кормили скот
соломой с крыш и продавали лошадей
на шкуры заезжим кошатникам.
Ермил, которого мне пришлось разбудить — он
лежал на задворке, возле телеги,
на охапке
соломы, — Ермил довольно равнодушно, не без некоторого даже колебания принял мой подарок, не поблагодарил меня, тут же уткнул голову в
солому и снова заснул.
Дом священника снаружи ничем не отличался от крестьянских изб, только
солома на крыше
лежала ровнее да
на окнах белели занавесочки.
Старик
лежал по-прежнему
на соломе; ему как-будто опять отлегло.
Тряпицы, веники, весь сор,
солому,
на которой до положения во гроб
лежала покойница, горшок, из которого ее обмывали, гребень, которым расчесывали ей волосы, все собрала Никитишна, с молитвой вынесла за околицу и бросила там
на распутье…
Перед домом во всю улицу
лежали снопы
соломы, дня через три либо через четыре накладываемые по приказанию городничего, все окна в доме были закрыты наглухо, а вокруг него и
на дворе тишина стояла невозмутимая, не то что прежде, когда день-деньской, бывало, стоном стоят голоса, то веселые, то пьяные и разгульные.
Путь нам теперь
лежит через хуторный домик Александры Ивановны Синтяниной, где бледною ручкой глухонемой нимфы Веры повешены
на желтых перевеслах золотистой
соломы, сохнут и вялятся пучки душистого чебра, гулявицы, калуфера и горькой руты.
Эта мысль не давала теперь покоя юноше.
Лежа в углу
на ворохе
соломы и прислушиваясь к тому, что происходило за стеной избушки, он ломал голову, как найти способ помочь делу. Но делать было нечего, никакого выхода он придумать не мог. Неожиданно раздались шаги нескольких человек, входивших
на крыльцо его «тюрьмы», зазвенели шпоры и сдержанный гул голосов загудел
на дворе и под дверью, в сенях.
Раненых вносили в палаты, клали
на кханы, устланные
соломою. Они
лежали и сидели — обожженные, с пробитыми головами и раздробленными конечностями. Многие были оглушены,
на вопросы не отвечали и сидели, неподвижно вытаращив глаза.
Послали помощника смотрителя купить чумизной
соломы, а больные остались пока
лежать на голых досках.
Наконец, эвакуируемая партия была отправлена. Привезли
солому, начали набивать матрацы. В двери постоянно ходили, окна плохо закрывались; по огромной палате носился холодный сквозняк.
На койках без матрацев
лежали худые, изможденные солдаты и кутались в шинели.
В углу подвала,
на соломе,
лежало тело Фрица, покрытое солдатским плащом, награда за верность!
Император Франц, например, через шесть недель после битвы признался, что не знает плана битвы; затем
на австрийцах
лежала обязанность заготовления магазинов для союзной армии, но они об этом не позаботились, и наши лошади несколько суток должны были питаться одной
соломой.
Фимка
лежала прямо
на голой земле,
на том месте, куда была брошена Кузьмой, так как, видимо, не имела сил, а быть может, и не желала добраться до более удобного ложа
на соломе.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился за нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся
на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье. Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядывал
на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые
лежали там
на полу,
на соломе и шинелях.