Неточные совпадения
И Базаров и Аркадий ответили ей безмолвным поклоном, сели в экипаж и, уже нигде не останавливаясь, отправились домой, в Марьино,
куда и прибыли благополучно на следующий день вечером. В продолжение всей дороги
ни тот,
ни другой не упомянул даже имени Одинцовой; Базаров в особенности почти не раскрывал рта и все
глядел в сторону, прочь от дороги, с каким-то ожесточенным напряжением.
— А ты уступи, Клим Иванович! У меня вот в печенке — камни, в почках — песок, меня скоро черти возьмут в кухарки себе, так я у них похлопочу за тебя, ей-ей! А? Ну,
куда тебе, козел в очках, деньги? Вот,
гляди, я свои грешные капиталы семнадцать лет все на девушек трачу, скольких в люди вывела, а ты — что, а? Ты, поди-ка, и на бульвар
ни одной не вывел, праведник!
Ни одной девицы не совратил, чай?
«Как это они живут?» — думал он,
глядя, что
ни бабушке,
ни Марфеньке,
ни Леонтью никуда не хочется, и не смотрят они на дно жизни, что лежит на нем, и не уносятся течением этой реки вперед, к устью, чтоб остановиться и подумать, что это за океан,
куда вынесут струи? Нет! «Что Бог даст!» — говорит бабушка.
— Как это вы делали, расскажите! Так же сидели,
глядели на все покойно, так же, с помощью ваших двух фей, медленно одевались, покойно ждали кареты, чтоб ехать туда,
куда рвалось сердце? не вышли
ни разу из себя, тысячу раз не спросили себя мысленно, там ли он, ждет ли, думает ли? не изнемогли
ни разу, не покраснели от напрасно потерянной минуты или от счастья, увидя, что он там? И не сбежала краска с лица, не являлся
ни испуг,
ни удивление, что его нет?
Райский начал мысленно
глядеть,
куда глядит Васюков, и видеть, что он видит. Не стало никого вокруг:
ни учеников,
ни скамей,
ни шкафов. Все это закрылось точно туманом.
Плод полей и грозды сладки
Не блистают на пирах;
Лишь дымятся тел остатки
На кровавых алтарях.
И
куда печальным оком
Там Церера
ни глядит —
В унижении глубоком
Человека всюду зрит!
Услужливые старухи отправили ее было уже туда,
куда и Петро потащился; но приехавший из Киева козак рассказал, что видел в лавре монахиню, всю высохшую, как скелет, и беспрестанно молящуюся, в которой земляки по всем приметам узнали Пидорку; что будто еще никто не слыхал от нее
ни одного слова; что пришла она пешком и принесла оклад к иконе Божьей Матери, исцвеченный такими яркими камнями, что все зажмуривались, на него
глядя.
— Правда, чиновник! — ответил Рогожин, — правда, пьяная душа! Эх,
куда ни шло. Настасья Филипповна! — вскричал он,
глядя на нее как полоумный, робея и вдруг ободряясь до дерзости, — вот восемнадцать тысяч! — И он шаркнул пред ней на столик пачку в белой бумаге, обернутую накрест шнурками. — Вот! И… и еще будет!
— Это чтобы обмануть, обвесить, утащить — на все первый сорт. И не то чтоб себе на пользу — всё в кабак! У нас в М. девятнадцать кабаков числится — какие тут прибытки на ум пойдут! Он тебя утром на базаре обманул, ан к полудню, смотришь, его самого кабатчик до нитки обобрал, а там, по истечении времени,
гляди, и у кабатчика либо выручку украли, либо безменом по темю — и дух вон. Так оно колесом и идет. И за дело! потому, дураков учить надо. Только вот что диво:
куда деньги деваются,
ни у кого их нет!
— Знаю я, сударь, что начальство пристроить вас куда-нибудь желает. Да вряд ли. Не туда вы
глядите, чтоб к какому
ни на есть делу приспособиться!
Куда! на него едва
глядят, морщатся, извиняются занятиями; если есть дело, так назначают такой час, когда не обедают и не ужинают, а адмиральского часу вовсе не знают —
ни водки,
ни закуски.
Куда, бывало,
ни пойдет начальник — всюду статский советник на цыпочках за ним следует;
куда, бывало,
ни взглянет начальник — на всяком месте статский советник против него очутится: сидит, скрестивши на груди руки, и на него
глядит.
Кругом,
куда бы
ни глядел глаз, была одна и та же тусклая, мертвая, белесая муть, в которой сливались однотонно снег и небо.
И на этом он проснулся… Ирландцы спешно пили в соседней комнате утренний кофе и куда-то торопливо собирались. Дыма держался в стороне и не
глядел на Матвея, а Матвей все старался вспомнить, что это ему говорил кто-то во сне, тер себе лоб и никак не мог припомнить
ни одного слова. Потом, когда почти все разошлись и квартира Борка опустела, он вдруг поднялся наверх, в комнату девушек.
— Это, — говорит, — ничего не доказует. Ты
гляди: шла по улице женщина — раз! Увидал её благородный человек — два!
Куда изволите идти, и — готово! Муж в таком минутном случае вовсе
ни при чём, тут главное — женщина, она живёт по наитию, ей, как земле, только бы семя получить, такая должность: давай земле соку, а как — всё едино. Оттого иная всю жизнь и мечется, ищет, кому жизнь её суждена, ищет человека, обречённого ей, да так иногда и не найдёт, погибает даже.
— Я сбираюсь покинуть ваш дом, полковник, — проговорил Фома самым спокойным голосом. — Я решился идти
куда глаза
глядят и потому нанял на свои деньги простую, мужичью телегу. На ней теперь лежит мой узелок; он не велик: несколько любимых книг, две перемены белья — и только! Я беден, Егор Ильич, но
ни за что на свете не возьму теперь вашего золота, от которого я еще и вчера отказался!..
— Да мало ли других таких птиц наберется, которые и живут неизвестно зачем!.. Скворцы, например, прилетят как сумасшедшие неизвестно откуда, проживут лето и опять улетят. Ласточки тоже, синицы, соловьи — мало ли такой дряни наберется.
Ни одной вообще серьезной, настоящей птицы… Чуть холодком пахнет, все и давай удирать
куда глаза
глядят.
Не помня себя, в стыде и в отчаянии, бросился погибший и совершенно справедливый господин Голядкин
куда глаза
глядят, на волю судьбы,
куда бы
ни вынесло; но с каждым шагом его, с каждым ударом ноги в гранит тротуара, выскакивало, как будто из-под земли, по такому же точно, совершенно подобному и отвратительному развращенностию сердца — господину Голядкину.
— Абер глупости… ничего. — У Дедушки было любимое словцо «абер», которое он без нужды совал в свою речь. — Потом
глядел я все на небо. Осень теперь, Стаканыч, и воздух на дворе как вино… Прежде, бывало, в такие ядреные дни все куда-то тянуло… на месте не усидишь… Бывало, нюхаешь, нюхаешь воздух, да
ни с того
ни с сего и закатишь из Ярославля в Одессу.
Куда бы
ни глядел глаз, всюду — налево, направо, впереди, позади — расстилалась бегущая, говорливая, плоская вода, из которой кое-где торчали верхушки кустов.
— Ну вот. Это ведь всегда так. Взять хоть скотину: гонят ее, например, по дороге к околице. Станет теленок брыкаться, с дороги соскакивать, сейчас его пастух опять на дорогу гонит. Он вправо — он его справа кнутиком, он влево — его и слева.
Глядишь — и привык, придет в возраст, уж он
ни вправо,
ни влево, а прямо идет,
куда требуется. Верно ли?
— Будет, не плачь, дедушка, —
глядя в сторону, суровым тоном проговорил Лёнька и, повернув к деду лицо, добавил: — Говорили обо всём уж ведь. Не пропаду. Поступлю в трактир
куда ни то…
И опять Мишка остался один, ему хотелось есть, и дом был страшно далек, и не было возле близких людей, — все это было так ужасно, что он поднялся, всхлипнул и, опустившись на четвереньки, пополз
куда глаза
глядят. Меркулов поднял его и понес; Мишка сразу успокоился и, покачиваясь на руках, сверху вниз, серьезно и самодовольно смотрел на страшную и теперь веселую улицу и
ни разу до самого дома не взглянул на незнакомого человека, спасшего его.
— Горько мне стало на родной стороне.
Ни на что бы тогда не
глядел я и не знай
куда бы готов был деваться!.. Вот уже двадцать пять лет и побольше прошло с той поры, а как вспомнишь, так и теперь сердце на клочья рваться зачнет… Молодость, молодость!.. Горячая кровь тогда ходила во мне… Не стерпел обиды, а заплатить обидчику было нельзя… И решил я покинуть родну сторону, чтоб в нее до гробовой доски не заглядывать…
К болоту тропа, загибаясь, ведёт,
Над ним,
куда око
ни глянет,
Вечерний туман свои нити прядет
И сизые полосы тянет.
Девушка в красном пропустила нас мимо себя, по-видимому, не обращая на нас
ни малейшего внимания. Глаза ее
глядели куда-то в сторону, но я, человек, знающий женщин, чувствовал на своем лице ее зрачки.
Иосаф Платонович сорвался с кровати, быстро бросился к окну и высунулся наружу.
Ни на террасе,
ни на балконе никого не было, но ему показалось, что влево, в садовой калитке, в это мгновение мелькнул и исчез клочок светло-зеленого полосатого платья. Нет, Иосафу Платоновичу это не показалось: он это действительно видел, но только видел сбоку, с той стороны,
куда не
глядел, и видел смутно, неясно, почти как во сне, потому что сон еще взаправду не успел и рассеяться.
Знойный и душный полдень. На небе
ни облачка… Выжженная солнцем трава
глядит уныло, безнадежно: хоть и будет дождь, но уж не зеленеть ей… Лес стоит молча, неподвижно, словно всматривается куда-то своими верхушками или ждет чего-то.
Бродяга бормочет и
глядит не на слушателей, а куда-то в сторону. Как
ни наивны его мечтания, но они высказываются таким искренним, задушевным тоном, что трудно не верить им. Маленький ротик бродяги перекосило улыбкой, а все лицо, и глаза, и носик застыли и отупели от блаженного предвкушения далекого счастья. Сотские слушают и
глядят на него серьезно, не без участия. Они тоже верят.
— Так нельзя, братец ты мой! Это не игра, не искусство! Это значит губить, резать искусство! Погляди ты на Савину… Что это такое?! Таланта —
ни боже мой, одна только напускная бойкость и игривость, которую нельзя допускать на серьезную сцену!
Глядишь на нее и просто, понимаешь ли ты, ужасаешься: где мы?
куда идем? к чему стремимся? Пра-а-пало искусство!
Не пойдет она
ни за что под венец, лучше сбежит
куда глаза
глядят или в монастырь затворится.