Неточные совпадения
Движенья более. В
деревню, в теплый
край.
Будь чаще на коне.
Деревня летом — рай.
И какие бы страсти и предприятия могли волновать их? Всякий знал там самого себя. Обитатели этого
края далеко жили от других людей. Ближайшие
деревни и уездный город были верстах в двадцати пяти и тридцати.
А в этом
краю никто и не знал, что за луна такая, — все называли ее месяцем. Она как-то добродушно, во все глаза смотрела на
деревни и поле и очень походила на медный вычищенный таз.
— Да, помните, в вашей программе было и это, — заметила она, — вы посылали меня в чужие
края, даже в чухонскую
деревню, и там, «наедине с природой»… По вашим словам, я должна быть теперь счастлива? — дразнила она его. — Ах, cousin! — прибавила она и засмеялась, потом вдруг сдержала смех.
Деревня и город построены на самом
краю утеса.
Многие из теснившихся к нему женщин заливались слезами умиления и восторга, вызванного эффектом минуты; другие рвались облобызать хоть
край одежды его, иные что-то причитали. Он благословлял всех, а с иными разговаривал. Кликушу он уже знал, ее привели не издалека, из
деревни всего верст за шесть от монастыря, да и прежде ее водили к нему.
Мелкие речки прибрежного района. — Корейская фанза. — Водяная толчея. — Река Найна. — Корейская соболиная ловушка. — Влияние колонизации на
край. — Мыс Арка. — Река Квандагоу. — Река Кудя-хе. — Старообрядческая
деревня. — Удэгейцы. — Климат прибрежного района. — Фенология. — Ботанические и зоогеографические границы. — Река Амагу. — Лось.
От
деревни Кокшаровки дорога идет правым берегом Улахе, и только в одном месте, где река подмывает утесы, она удаляется в горы, но вскоре опять выходит в долину. Река Фудзин имеет направление течения широтное, но в низовьях постепенно заворачивает к северу и сливается с Улахе на 2 км ниже левого
края своей долины.
Деревня Нотохоуза — одно из самых старых китайских поселений в Уссурийском
крае. Во времена Венюкова (1857 год) сюда со всех сторон стекались золотопромышленники, искатели женьшеня, охотники и звероловы. Старинный путь, которым уссурийские манзы сообщались с постом Ольги, лежал именно здесь. Вьючные караваны их шли мимо Ното по реке Фудзину через Сихотэ-Алинь к морю. Этой дорогой предстояло теперь пройти и нам.
Мальчик вышел, весело спрыгнул с крыльца и пустился бегом, не оглядываясь, через поле в Кистеневку. Добежав до
деревни, он остановился у полуразвалившейся избушки, первой с
края, и постучал в окошко; окошко поднялось, и старуха показалась.
В тридцати верстах от него находилось богатое поместие князя Верейского. Князь долгое время находился в чужих
краях, всем имением его управлял отставной майор, и никакого сношения не существовало между Покровским и Арбатовым. Но в конце мая месяца князь возвратился из-за границы и приехал в свою
деревню, которой отроду еще не видал. Привыкнув к рассеянности, он не мог вынести уединения и на третий день по своем приезде отправился обедать к Троекурову, с которым был некогда знаком.
Среди селения большая площадь, на ней деревянная церковь и кругом по
краю не лавки, как у нас в
деревнях, а тюремные постройки, присутственные места и квартиры чиновников.
Люди начали бегать из
краю в
край по
деревне.
Обычные виды: былая краса
Пустынного русского
края,
Угрюмо шумят строевые леса,
Гигантские тени бросая;
Равнины покрыты алмазным ковром,
Деревни в снегу потонули,
Мелькнул на пригорке помещичий дом,
Церковные главы блеснули…
Только смею доложить, что если эти скиты не будут опять в скором времени сформированы, так можно поручиться, что и весь этот
край разврата не минует, по той причине, что эти «матери» по всем
деревням, можно сказать, как вороны разлетелись и всюду падаль клюют-с.
Летом овраг, разделяющий
деревню на две половины, совсем засыхает; но в весеннее половодье он наполняется до
краев водою, бурлит и шумит.
И тут-то этакую гадость гложешь и вдруг вздумаешь: эх, а дома у нас теперь в
деревне к празднику уток, мол, и гусей щипят, свиней режут, щи с зашеиной варят жирные-прежирные, и отец Илья, наш священник, добрый-предобрый старичок, теперь скоро пойдет он Христа славить, и с ним дьяки, попадьи и дьячихи идут, и с семинаристами, и все навеселе, а сам отец Илья много пить не может: в господском доме ему дворецкий рюмочку поднесет; в конторе тоже управитель с нянькой вышлет попотчует, отец Илья и раскиснет и ползет к нам на дворню, совсем чуть ножки волочит пьяненький: в первой с
краю избе еще как-нибудь рюмочку прососет, а там уж более не может и все под ризой в бутылочку сливает.
Крепости, в том
краю выстроенные, были не что иное, как
деревни, окруженные плетнем или деревянным забором.
Дядя был богат, то есть он имел вдвое больше
деревень и земель, чем имели, например, мы, считавшиеся в своем
краю вообще в числе очень состоятельных дворян.
— Ах, боже мой! представьте себе, какая дистракция! [рассеянность! (от франц. distraction)] Я совсем забыла, что вы помолвлены. Теперь понимаю: вы едете к вашей невесте. О, это другое дело! Вам будет весело и в Москве, и в
деревне, и на
краю света. L'amour embellit tout. [Любовь все украшает. (Прим. автора)]
Тут утром и вечером по длинным
деревням, в которых каждый двор исполнял должность постоялого, происходила одна и та же проделка: кибитка останавливалась перед крыльцом двора, и Афанасий или Илья, отстегивая
край кожи, сняв шапку, спрашивал отца: «Прикажете спросить?» «Спроси, — говорил отец, — да смотри, чтоб не было угару».
После десятилетнего пребывания в Оренбургском
крае на вольном сельском воздухе, где не только весною, летом и осенью, но даже и зимой я, как страстный охотник, никогда не сидел взаперти, восьмимесячная жизнь безвыездно в Москве, несмотря на множество интересов, сильно меня занимавших, произвела на меня тяжелое впечатление; а весеннее тепло и роскошно распустившиеся в Москве сады и бульвары живо напомнили мне весну в
деревне, и я с величайшим удовольствием принял предложение Кокошкина — уехать на несколько дней в его подмосковную вместе с ним, с Писаревым, кн.
Беспрестанно читаешь в русских книгах и даже в некоторых журналах: то «белорусский
край щедро наделен всеми дарами природы»; то «в русских
деревнях между крестьянками сплошь да рядом встретишь таких красавиц, какие и в Италии чрезвычайно редки»; то «довольные сердца русского народа так сильно бьются, что бой их заглушает звуки колоколов московских».
Барин этот, отлучавшийся летом из Петербурга не иначе как куда-нибудь на воды, за границу, конечно, и на этот раз предпочел бы чужие
края скучной своей
деревне, если б управляющий, собравшись наконец с духом, не решился доложить ему о плохом состоянии финансов и вообще о постепенном уменьшении доходов с имений. Известие это, как следует, привело барина в глубокое огорчение.
На Успенье, в одиннадцатом часу вечера, девушки и парни, гулявшие внизу на лугу, вдруг подняли крик и визг и побежали по направлению к
деревне; и те, которые сидели наверху, на
краю обрыва, в первую минуту никак не могли понять, отчего это.
Однако прошло еще времени с месяц, познакомились. Сойдутся Семен с Василием на полотне, сядут на
край, трубочки покуривают и рассказывают про свое житье-бытье. Василий все больше помалчивал, а Семен и про
деревню свою и про поход рассказывал.
К вечеру «преданный малый» привез его в гостиницу des Trois Monarques — а в ночь его не стало. Вязовнин отправился в тот
край, откуда еще не возвращалось ни одного путешественника. Он не пришел в себя до самой смерти и только раза два пролепетал: «Я сейчас вернусь… это ничего… теперь в
деревню…» Русский священник, за которым послал хозяин, дал обо всем знать в наше посольство — и «несчастный случай с приезжим русским» дня через два уже стоял во всех газетах.
Деревня Гаи была все та же, только построились с
краю новые дома, каких не было прежде. И из деревянных домов стали кирпичные. Его каменный дом был такой же, только постарел. Крыша была давно не крашена, и на угле выбитые были кирпичи, и крыльцо покривилось.
Один из самых крупных тысячников жил за Волгой в
деревне Осиповке. Звали его Патапом Максимычем, прозывали Чапуриным. И отец так звался и дедушка. За Волгой и у крестьян родовые прозванья ведутся, и даже свои родословные есть, хотя ни в шестых, ни в других книгах они и не писаны.
Край старорусский, кондовый, коренной, там родословные прозвища встарь бывали и теперь в обиходе.
Патап Максимыч в губернский город собрался. Это было не очень далеко от Осиповки: верст шестьдесят. С дороги своротил он в сторону, в
деревню Ключово. Там жила сватья его и крестная мать Насти, Дарья Никитишна, знаменитая по всему
краю повариха. Бойкая, проворная, всегда веселая, никогда ничем не возмутимая, доживала она свой век в хорошеньком, чистеньком домике, на самом
краю деревушки.
— По милости Господней всем я довольна, — сказала она. — Малое, слава Богу, есть, большего не надо. А вот что: поедешь ты завтра через
деревню Поляну, спроси там Артемья Силантьева, изба с самого
краю на выезде… Третьего дня коровенку свели у него, четверо ребятишек мал мала меньше — пить-есть хотят… Без коровки голодают, а новую купить у Артемья достатков нет… Помоги бедным людям Христа ради, сударыня.
Затомилась
деревня невесточкой —
Как-то милые в дальнем
краю?
Отчего не уведомят весточкой, —
Не погибли ли в жарком бою?
Это была эстафета от полковника Пшецыньского, который объяснял, что, вследствие возникших недоразумений и волнений между крестьянами
деревни Пчелихи и села Коршаны, невзирая на недавний пример энергического укрощения в селе Высокие Снежки, он, Пшецыньский, немедленно, по получении совместного с губернатором донесения местной власти о сем происшествии, самолично отправился на место и убедился в довольно широких размерах новых беспорядков, причем с его стороны истощены уже все меры кротости, приложены все старания вселить благоразумие, но ни голос совести, ни внушения власти, ни слова святой религии на мятежных пчелихинских и коршанских крестьян не оказывают достодолжного воздействия, — «а посему, — писал он, — ощущается необходимая и настоятельнейшая надобность в немедленной присылке военной силы; иначе невозможно будет через день уже поручиться за спокойствие и безопасность целого
края».
На картине, висевшей на аршин выше головы Дуни, действительно была изображена
деревня… Маленькая убогая деревенька приютилась на
краю поля… А за нею синел густой непроходимой стеной лес… Любимый лес Дуни!
Тотчас за столбами слева начинался деревенский порядок: сначала две-три плохеньких избенки, дальше избы из соснового леса, с полотенцами по
краям крыш, некоторые — пятистенные. По правую руку от проезда, спускающегося немного к усадьбе, расползлись амбары и мшенники.
Деревня смотрела не особенно бедной; по количеству дворов — душ на семьдесят, на восемьдесят.
Мы с детства всегда считали эту Обуховку благословенным
краем. Оттуда привозили всякие поборы — хлебом, баранами, живностью, маслом, медом; там были"дремучие"(как мы думали) леса, там мужики все считались отважными"медвежатниками", оттуда взяты были в двор несколько человек прислуги. И няня моей матери была также из Обуховки, и я был с младенческих лет полон ее рассказов про ее родную
деревню, ее приволье, ее урочища, ее обычаи и нравы.
Над рожью серели соломенные крыши
деревни. Лизар встрепенулся и сильнее задергал вожжами. Мы въехали в узкую, уже потемневшую улицу, заросшую ветлами. Избы, как вообще в этих
краях, были очень высокие, с окнами венцов на пятнадцать — двадцать от земли.
Деревня эта сгорела на половину прошлого года и не отстроилась. Те первые дворы с женщиной, молотившей овес, и другие 8 дворов сряду выселены на новое место на
край для исполнения правила страхования. Большинство так бедны, что до сих пор живут на квартирах. Так же слабы и остальные и непогоревшие, хотя погоревшие в общем несколько хуже. Положение
деревни таково, что из 30-ти дворов 12 безлошадных.
По
краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего-то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние
деревни или тащили из
деревень кур, баранов, сено или мешки, чем-то наполненные.
Князь Андрей в этот ясный, августовский вечер 25-го числа, лежал, облокотившись на руку в разломанном сарае
деревни Князькова, на
краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров — солдатских кухонь.
— Как только поправлюсь, — начал он, — я побываю в
деревне. Вы будете в тех же
краях всю осень?
Так ничтожно то, что могут сделать один, два человека, десятки людей, живя в
деревне среди голодных и по силам помогая им. Очень мало. Но вот что я видел в свою поездку. Шли ребята из-под Москвы, где они были в пастухах. И один заболел и отстал от товарищей. Он часов пять просидел и пролежал на
краю дороги, и десятки мужиков прошли мимо его. В обед ехал мужик с картофелем и расспросил малого и, узнав, что он болен, пожалел его и привез в
деревню.