Неточные совпадения
Самгин молча отстранил его. На подоконнике сидел, покуривая, большой человек в полумаске, с широкой, фальшивой бородой; на нем костюм средневекового цехового мастера, кожаный передник; это делало его очень заметным среди пестрых фигур. Когда кончили танцевать и
китаец бережно усадил Варвару на стул, человек этот нагнулся к ней и, придерживая бороду,
сказал...
В зале снова гремел рояль, топали танцоры, дразнила зеленая русалка, мелькая в объятиях
китайца. Рядом с Климом встала монахиня, прислонясь плечом к раме двери, сложив благочестиво руки на животе. Он заглянул в жуткие щелочки ее полумаски и
сказал очень мрачно...
Наши съезжали сегодня на здешний берег, были в деревне у
китайцев, хотели купить рыбы, но те
сказали, что и настоящий и будущий улов проданы. Невесело, однако, здесь. Впрочем, давно не было весело: наш путь лежал или по английским портам, или у таких берегов, на которые выйти нельзя, как в Японии, или незачем, как здесь например.
Ездят они туда не с пустыми руками, но и не с данью, а с подарками — так
сказал нам миссионер, между тем как сами они отрекаются от дани японцам, а говорят, что они в зависимости от
китайцев.
Даже на наши вопросы, можно ли привезти к ним товары на обмен, они отвечали утвердительно.
Сказали ли бы все это японцы, ликейцы,
китайцы? — ни за что. Видно, корейцы еще не научены опытом, не жили внешнею жизнью и не успели выработать себе политики. Да лучше если б и не выработали: скорее и легче переступили бы неизбежный шаг к сближению с европейцами и к перевоспитанию себя.
«Позволь, ваше высокоблагородие, я их решу», —
сказал он, взяв одной рукой корзину, а другою энергически расталкивая
китайцев, и выбрался на берег.
Конечно, я не
скажу вам, что, видел я, ел один
китаец на рынке, всенародно…
Как им ни противно быть в родстве с
китайцами, как ни противоречат этому родству некоторые резкие отличия одних от других, но всякий раз, как поглядишь на оклад и черты их лиц,
скажешь, что японцы и
китайцы близкая родня между собою.
Китаец-слуга, нарядно одетый в национальный костюм,
сказал, что г-н Каннингам в своем кабинете, и мы отправились туда.
Я выше
сказал, что они моральную сторону заняли у
китайцев; не знаю, кто дал им вещественную.
Давно ли сарказмом отвечали японцы на совет голландского короля отворить ворота европейцам? Им приводили в пример
китайцев,
сказав, что те пускали европейцев только в один порт, и вот что из этого вышло: открытие пяти портов, торговые трактаты, отмена стеснений и т. п. «Этого бы не случилось с
китайцами, — отвечали японцы, — если б они не пускали и в один порт».
Китаец не много заботится об этом, потому что эта система там давно подорвана равнодушием к общему благу и эгоизмом; там один не боится другого: подчиненный, как я
сказал выше...
«Господин Каннингам желает выпить с вами рюмку вина», —
сказал чисто по-английски, наливая мне шампанского,
китаец, одетый очень порядочно и похожий в своем костюме немного на наших богатых ярославских баб.
На другой день
китайцы, уходя,
сказали, что если у нас опять не хватит продовольствия, то чтобы приходили к ним без стеснения.
На самом перевале, у подножия большого кедра, стояла маленькая кумирня, сложенная из корья. Старик
китаец остановился перед ней и сделал земной поклон. Затем он поднялся и, указывая рукой на восток,
сказал только 2 слова...
Китаец остановился и
сказал, что тут надо искать золото.
Китайцы в рыбной фанзе
сказали правду. Только к вечеру мы дошли до реки Санхобе. Тропа привела нас прямо к небольшому поселку. В одной фанзе горел огонь. Сквозь тонкую бумагу в окне я услышал голос Н.А. Пальчевского и увидел его профиль. В такой поздний час он меня не ожидал. Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков находились в соседней фанзе. Узнав о нашем приходе, они тотчас прибежали. Начались обоюдные расспросы. Я рассказывал им, что случилось с нами в дороге, а они мне говорили о том, как работали на Санхобе.
По дороге я спросил гольда, что он думает делать с женьшенем. Дерсу
сказал, что он хочет его продать и на вырученные деньги купить патронов. Тогда я решил купить у него женьшень и дать ему денег больше, чем дали бы
китайцы. Я высказал ему свои соображения, но результат получился совсем неожиданный. Дерсу тотчас полез за пазуху и, подавая мне корень,
сказал, что отдает его даром. Я отказался, но он начал настаивать. Мой отказ и удивил и обидел его.
Когда мы подходили к фанзе, в дверях ее показался хозяин дома. Это был высокий старик, немного сутуловатый, с длинной седой бородой и с благообразными чертами лица. Достаточно было взглянуть на его одежду, дом и людские, чтобы
сказать, что живет он здесь давно и с большим достатком.
Китаец приветствовал нас по-своему. В каждом движении его, в каждом жесте сквозило гостеприимство. Мы вошли в фанзу. Внутри ее было так же все в порядке, как и снаружи. Я не раскаивался, что принял приглашение старика.
Неожиданное появление военного отряда смутило
китайцев. Я велел Дерсу
сказать им, чтобы они не боялись нас и продолжали свои работы.
Дерсу остановился и
сказал, что тропа эта не конная, а пешеходная, что идет она по соболиным ловушкам, что несколько дней тому назад по ней прошел один человек и что, по всей вероятности, это был
китаец.
Китаец торопил нас. Ему хотелось поскорее добраться до другой фанзы, которая, по его словам, была еще в 12 км. И действительно, к полудню мы нашли эту фанзочку. Она была пустая. Я спросил нашего вожатого, кто ее хозяин. Он
сказал, что в верховьях Имана соболеванием занимаются
китайцы, живущие на берегу моря, дальше, вниз по реке, будут фанзы соболевщиков Иодзыхе, а еще дальше на значительном протяжении следует пустынная область, которая снова оживает немного около реки Кулумбе.
Когда на другое утро я проснулся и попросил у
китайцев чаю, они указали на спящего Анофриева и шепотом
сказали мне, что надо подождать, пока не встанет «сам капитан».
— Зачем ножи? —
сказал он Варваре. — Едят же
китайцы палочками.
Бухарский царь услыхал об этом, и ему захотелось достать червей и научиться этому делу. Он просил
китайцев дать ему семян и червей и деревьев. Они отказали. Тогда бухарский царь послал сватать за себя дочь у китайского императора и велел
сказать невесте, что у него всего много в царстве, нет только одного — шелковых тканей, — так чтобы она с собою потихоньку привезла семян шелковицы и червей, а то не во что ей будет наряжаться.
В тот же вечер Ашанин перебрался к французам в их анамитский дом. Середину его занимала, как почти во всех туземных домах, приспособленных для жилья французов, большая, открытая с двух сторон, так
сказать сквозная, комната, служившая столовой, а по бокам ее было несколько комнат. Дом был окружен рядом деревьев, дававших тень. Ашанину отвели одну из комнат и вообще устроили его хорошо, с истинно товарищеским радушием. Один из трех юношей китайцев-слуг был предоставлен к услугам Володи.
— Вовсе даже нехорошо, ваше благородие. Сколько на свете этого самого народу, который, значит, заместо того, чтобы жить способно, прямо
сказать — терпит… Вот хоть бы
китайца взять или негру эту самую… Вовсе собачья жизнь. Однако и за работу пора, ваше благородие! — промолвил Бастрюков, улыбаясь своей славной улыбкой, и снова принялся за прерванную разговором работу — сплеснивать веревку.
— Пойдем дальше, —
сказал я
китайцу.
От места скрещивания двух перекладинок шло сияние, вроде расходящихся во все стороны коротких лучей. Чжан-Бао
сказал, что это перья. Вот почему у «лоца севохини» всегда руки раскрыты и вот почему он улетел на небо. И опять начались разговоры про летающих людей, у которых на спине и руках вырастают крылья — и у
китайца и у удэхейца были свои аргументы. Первый обосновывал свои доказательства на мнениях древних мудрецов, а удэхеец ссылался на какого-то гольдского шамана, сильнее которого не было еще на земле.
Качки нет, и Павел Иваныч повеселел. Он уже не сердится. Выражение лица у него хвастливое, задорное и насмешливое. Он как будто хочет
сказать: «Да, сейчас я
скажу вам такую штуку, что вы все от смеха животы себе порвете». Круглое окошечко открыто, и на Павла Иваныча дует мягкий ветерок. Слышны голоса, шлепанье весел о воду… Под самым окошечком кто-то завывает тоненьким, противным голоском: должно быть,
китаец поет.
И слез.
Китаец тоже вышел и велел выйти Ивану Ильичу. Первый военный побледнел и срывающимся шепотом
сказал на ухо
китайцу...
— Как же ты попала сюда? — недоумевающе спросил Бобка. — Когда мы вошли в портретную, то у
китайца не было головы и Антон
сказал, что ее съели крысы.
Сказали мы это главному врачу, стали убеждать его взять китайца-проводника.
— Ну, получите! — торопливо
сказал главный врач и стал оделять обступивших его
китайцев. Кому дал полтинник, кому рубль. Нашему хозяину дал пятирублевку.
Мы ночевали в большой богатой фанзе у старика-китайца с серьезным, интеллигентным лицом. Главный врач, как он всегда делал на остановках, успокоительно потрепал хозяина по плечу и
сказал, чтоб он не беспокоился, что за все ему будет заплачено.
— А вот и я! — весело проговорил беленький, черноглазый
китаец. — Видишь, я не обманула,
сказав, что ты меня увидишь в портретной.
Главный врач нанял китайца-проводника, но, по своей торгашеской привычке, не условился предварительно о цене, а просто
сказал, что «моя тебе плати чен (деньги)».
Китаец повел нас. Снег все падал, было холодно и мокро. Подвигались мы вперед медленно. К ночи остановились в большой деревне за семь верст от железной дороги.
Ясно, что стащили те же старики-китайцы, обыкновенно самые отчаянные, оставленные сторожить деревню, а хозяевам
скажут, что ограбили русские.
— Эта деревня, —
сказал мне мой спутник, — замечательна недавним подвигом нашего невооружённого солдатика, который, войдя в одну из фанз, застал в ней двух японских солдат и
китайца в мирной беседе.
Сказать, что все
китайцы — торгаши, значит повторить общее место всех путешествий, но здесь, когда вы не сделаете шагу, чтобы не быть окружёнными китайскими торговцами, предлагающими вам самые разнообразные товары, начиная с живых птиц и змей, фарфоровой посуды, трубок, хлыстов, нагаек и кончая китайскими порнографическими фотографиями, у вас невольно вырывается эта фраза.
— Кто их разберёт, —
сказал он, — мирный ли он
китаец или хунхуз… На моих глазах был такой случай… Идёшь с разъездом мимо поля… На нём работают
китайцы… Только отошли на значительное расстояние, как сзади раздаются выстрелы… Это стреляют по нас те же
китайцы…
Так
сказал китаец, ученик Конфуция, и все бывшие в кофейной замолчали и не спорили больше о том, чья вера лучше.
— Поддержи хоть ты меня, добрый
китаец. Ты молчишь, но ты мог бы
сказать кое-что в мою пользу. Я знаю, что у вас в Китае вводятся теперь разные веры. Ваши торговцы не раз говорили мне, что ваши
китайцы из всех других вер считают магометанскую самой лучшей и охотно принимают ее. Поддержи же мои слова и
скажи, что ты думаешь об истинном боге и его пророке.