Неточные совпадения
И ему действительно
казалось, что он всегда это видел; он припоминал подробности их прошедшей жизни, которые прежде не
казались ему чем-либо
дурным, — теперь эти подробности ясно показывали, что она всегда была испорченною.
— Чтобы
казаться лучше пред людьми, пред собой, пред Богом; всех обмануть. Нет, теперь я уже не поддамся на это! Быть
дурною, но по крайней мере не лживою, не обманщицей!
Он находил это естественным, потому что делал это каждый день и при этом ничего не чувствовал и не думал, как ему
казалось,
дурного, и поэтому стыдливость в девушке он считал не только остатком варварства, но и оскорблением себе.
Мне
казалось, что она это сделала потому, что ей надоело читать такие
дурные и криво написанные стихи, и для того, чтобы папа мог сам прочесть последний стих, столь явно доказывающий мою бесчувственность.
— Ну да, — улыбнулся с побеждающею откровенностью Свидригайлов. — Так что ж? Вы,
кажется, находите что-то
дурное, что я о женщинах так говорю?
Разумихин был еще тем замечателен, что никакие неудачи его никогда не смущали и никакие
дурные обстоятельства,
казалось, не могли придавить его.
Климу
показалось, что раньше она говорила о женщинах не так злостно, а как о дальних родственницах, от которых она не ждет ничего, ни хорошего, ни
дурного; они не интересны ей, полузабыты ею.
— Бог мой, это,
кажется, не очень приятная дама! — усталым голосом сказала она. — Еврейка? Нет? Как странно, такая практичная. Торгуется, как на базаре. Впрочем, она не похожа на еврейку. Тебе не
показалось, что она сообщила о Дмитрии с оттенком удовольствия? Некоторым людям очень нравится сообщать
дурные вести.
Кажется, и печалями и радостями он управлял, как движением рук, как шагами ног или как обращался с
дурной и хорошей погодой.
«Уменье жить» ставят в великую заслугу друг другу, то есть уменье «
казаться», с правом в действительности «не быть» тем, чем надо быть. А уменьем жить называют уменье — ладить со всеми, чтоб было хорошо и другим, и самому себе, уметь таить
дурное и выставлять, что годится, — то есть приводить в данный момент нужные для этого свойства в движение, как трогать клавиши, большей частию не обладая самой музыкой.
Он вынул платок, как бы опять собираясь заплакать. Он был сильно потрясен и,
кажется, в одном из самых своих
дурных «состояний», в каких я мог его запомнить за все время нашего знакомства. Обыкновенно и даже почти всегда он бывал несравненно свежее и бодрее.
— Сделайте одолжение, — прибавила тотчас же довольно миловидная молоденькая женщина, очень скромно одетая, и, слегка поклонившись мне, тотчас же вышла. Это была жена его, и,
кажется, по виду она тоже спорила, а ушла теперь кормить ребенка. Но в комнате оставались еще две дамы — одна очень небольшого роста, лет двадцати, в черном платьице и тоже не из
дурных, а другая лет тридцати, сухая и востроглазая. Они сидели, очень слушали, но в разговор не вступали.
И тут солнце светит не по-нашему, как-то румянее; тени оттого все резче, или уж мне так
показалось после продолжительной
дурной погоды.
Кажется, я миновал
дурную дорогу и не «хлебных» лошадей. «Тут уж пойдут натуральные кони и дорога торная, особенно от Киренска к Иркутску», — говорят мне. Натуральные — значит привыкшие, приученные, а не сборные. «Где староста?» — спросишь, приехав на станцию… «Коней ладит, барин. Эй, ребята! заревите или гаркните (то есть позовите) старосту», — говорят потом.
Есть тут своя хорошая и
дурная сторона, но,
кажется, больше хорошей.
Она
показалась Привалову и выше и полнее. Но лицо оставалось таким же, с оттенком той строгой красоты, которая смягчалась только бахаревской улыбкой. Серые глаза смотрели мягче и немного грустно, точно в их глубине залегла какая-то тень. Держала она себя по-прежнему просто, по-дружески, с той откровенностью, какая обезоруживает всякий
дурной помысел, всякое
дурное желание.
— Это, мама, только так
кажется, — заметила Надежда Васильевна. — И прежде было много
дурных людей, и нынче есть хорошие люди…
Этим, конечно, Хиония Алексеевна ничего не хотела сказать
дурного о Привалове, который стоит выше всех этих сплетен и разных толков, но ведь в провинции ему
покажется страшно скучно, и он может увлечься, а если попадет в такое общество…
Польский же народ должен почувствовать и понять душу России, освободиться от ложного и
дурного презрения, которому иной духовный склад
кажется низшим и некультурным.
Но, во-первых, деток можно любить даже и вблизи, даже и грязных, даже
дурных лицом (мне, однако же,
кажется, что детки никогда не бывают дурны лицом).
Правда, выпадали хорошие дни: возникшее в нем сомнение
казалось ему чепухой; он отгонял нелепую мысль, как назойливую муху, и даже смеялся над самим собою; но выпадали также дни
дурные: неотступная мысль снова принималась исподтишка точить и скрести его сердце, как подпольная мышь, — и он мучился едко и тайно.
Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны в жизни, и написаны другие книги, другими людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, — уж ей ли,
кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой
дурной, такие отношения дурны».
«…Представь себе
дурную погоду, страшную стужу, ветер, дождь, пасмурное, какое-то без выражения небо, прегадкую маленькую комнату, из которой,
кажется, сейчас вынесли покойника, а тут эти дети без цели, даже без удовольствия, шумят, кричат, ломают и марают все близкое; да хорошо бы еще, если б только можно было глядеть на этих детей, а когда заставляют быть в их среде», — пишет она в одном письме из деревни, куда княгиня уезжала летом, и продолжает: «У нас сидят три старухи, и все три рассказывают, как их покойники были в параличе, как они за ними ходили — а и без того холодно».
Дурень я! и позабыл, что теперь мне все
кажется тяжелее.
Но что
казалось мне всегда очень мучительным и
дурным, так это моя страшная брезгливость к жизни.
На что уходит у них время, которое здесь благодаря бедности,
дурной погоде, непрерывному звону цепей, постоянному зрелищу пустынных гор и шуму моря, благодаря стонам и плачу, которые часто доносятся из надзирательской, где наказывают плетьми и розгами,
кажется длиннее и мучительнее во много раз, чем в России?
Кажется, чего бы лучше: воспитана девушка «в страхе да в добродетели», по словам Русакова,
дурных книг не читала, людей почти вовсе не видела, выход имела только в церковь божию, вольнодумных мыслей о непочтении к старшим и о правах сердца не могла ниоткуда набраться, от претензий на личную самостоятельность была далека, как от мысли — поступить в военную службу…
Но про ваше лицо, Лизавета Прокофьевна, — обратился он вдруг к генеральше, — про ваше лицо уж мне не только
кажется, а я просто уверен, что вы совершенный ребенок, во всем, во всем, во всем хорошем и во всем
дурном, несмотря на то что вы в таких летах.
— Мне
кажется, вы ко мне несправедливы, — сказал он, — ведь я ничего не нахожу
дурного в том, что он так думал, потому что все склонны так думать; к тому же, может быть, он и не думал совсем, а только этого хотел… ему хотелось в последний раз с людьми встретиться, их уважение и любовь заслужить; это ведь очень хорошие чувства, только как-то всё тут не так вышло; тут болезнь и еще что-то! Притом же у одних всё всегда хорошо выходит, а у других ни на что не похоже…
Может, он и в самом деле спал нехорошо и видел
дурные сны; но днем, с людьми,
казался добрым и даже довольным, иногда только очень задумчивым, но это когда бывал один.
Ровинская, конечно, вспомнила и безумную эскападу [Выходку (от франц. Escapade)] того вечера и оригинальное, незабываемое лицо Тамары, но теперь, в
дурном настроении, при скучном прозаическом свете осеннего дня, это приключение
показалось ей ненужной бравадой, чем-то искусственным, придуманным и колюче-постыдным.
«Я,
кажется, не забывал молиться утром и вечером, так за что же я страдаю?» Положительно могу сказать, что первый шаг к религиозным сомнениям, тревожившим меня во время отрочества, был сделан мною теперь, не потому, чтобы несчастие побудило меня к ропоту и неверию, но потому, что мысль о несправедливости провидения, пришедшая мне в голову в эту пору совершенного душевного расстройства и суточного уединения, как
дурное зерно, после дождя упавшее на рыхлую землю, с быстротой стало разрастаться и пускать корни.
— Это не резон; он всегда должен быть здесь. Дети не мои, а ваши, и я не имею права советовать вам, потому что вы умнее меня, — продолжала бабушка, — но,
кажется, пора бы для них нанять гувернера, а не дядьку, немецкого мужика. Да, глупого мужика, который их ничему научить не может, кроме
дурным манерам и тирольским песням. Очень нужно, я вас спрашиваю, детям уметь петь тирольские песни. Впрочем, теперь некому об этом подумать, и вы можете делать, как хотите.
За прошедший урок истории, которая всегда
казалась мне самым скучным, тяжелым предметом, Лебедев жаловался на меня St.-Jérôme’у и в тетради баллов поставил мне два, что считалось очень
дурным. St.-Jérôme тогда еще сказал мне, что ежели в следующий урок я получу меньше трех, то буду строго наказан. Теперь-то предстоял этот следующий урок, и, признаюсь, я сильно трусил.
Вообще, он был весьма циничен в отзывах даже о самом себе и,
казалось, нисколько не стыдился разных своих
дурных поступков. Так, в одно время, Павел стал часто видать у Салова какого-то молоденького студента, который приходил к нему, сейчас же садился с ним играть в карты, ерошил волосы, швырял даже иногда картами, но, несмотря на то, Салов без всякой жалости продолжал с ним играть.
— Я прожил ребенком без всякого надзора, — начал он неторопливо, — и то,
кажется, не сделал ничего
дурного, за что бы вы меня могли укорить.
Мне
кажется, этот ребенок никогда, даже и в шутку, не мог бы солгать, а если б и солгал, то, право, не подозревая в этом
дурного.
Нет, я никого не могу любить, кроме бога, ни в чем не могу найти утешения, кроме религии! Знаешь ли, иногда мне
кажется, что у меня выросли крылья и что я лечу высоко-высоко над этим
дурным миром! А между тем сердце еще молодо… зачем оно молодо, друг мой? зачем жестокий рок не разбил его, как разбил мою жизнь?
Старик начал,
кажется, с того, что Пушкин был весьма хороший стихотворец; потом, сбиваясь и мешаясь, перешел вдруг на то, что нужно вести себя хорошо и что если человек не ведет себя хорошо, то значит, что он балуется; что
дурные наклонности губят и уничтожают человека; исчислил даже несколько пагубных примеров невоздержания и заключил тем, что он с некоторого времени совершенно исправился и что теперь ведет себя примерно хорошо.
— Я как отец говорю вам это, — продолжал господин полицеймейстер (мне даже
показалось, что у пего слезы навернулись на глазах), — потому что вы человек молодой еще, неопытный, вы не знаете, как много значат
дурные примеры…
— Я не знаю, — продолжала она, — для музыки я,
кажется, просто не рождена, потому что у меня очень
дурной слух; но театр…
Мне
кажется, он просто глуп, да и
дурной человек».
Во все время моего с ней знакомства она мне
казалась — днями — то очень некрасивой, то не слишком
дурной девушкой, но я даже не спрашивал себя насчет ее ни разу: влюблен ли я или нет.
— Ты,
кажется, слишком уж в
дурном расположении приехала; что твои ноги? Вот тебе кофе несут, милости просим, кушай и не сердись.
— Ну, а я так нет!.. Я не таков! — возразил, смеясь, Ченцов. — Не знаю, хорошее ли это качество во мне или
дурное, но только для меня без препятствий, без борьбы, без некоторых опасностей, короче сказать, без того, чтобы это был запрещенный, а не разрешенный плод, женщины не существует: всякая из них мне
покажется тряпкой и травою безвкусной, а с женою, вы понимаете, какие же могут быть препятствия или опасности?!.
— Новопреставленному! вечная память! Ах, брат, брат, оставил ты нас! а кому бы,
кажется, и пожить, как не тебе.
Дурной ты, брат! нехороший!
— Ах, Петька, Петька! — говорил он, —
дурной ты сын! нехороший! Ведь вот что набедокурил… ах-ах-ах! И что бы,
кажется, жить потихоньку да полегоньку, смирненько да ладненько, с папкой да бабушкой-старушкой — так нет! Фу-ты! ну-ты! У нас свой царь в голове есть! своим умом проживем! Вот и ум твой! Ах, горе какое вышло!
Не был он и особенно религиозен, потому что благонравие,
казалось, поглотило в нем все остальные его человеческие дары и особенности, все страсти и желания,
дурные и хорошие.
Мне
кажется, что здесь, на живой реке, я все знаю, мне все близко и все я могу понять. А город, затопленный сзади меня, —
дурной сон, выдумка хозяина, такая же малопонятная, как сам он.
Владыке ответ сей
показался столь своеобразным, что он этого студиозуса за
дурня уже не хотел почитать, а напротив, интересуяся им, еще вопросил...