Неточные совпадения
Степан Аркадьич знал, что когда Каренин
начинал говорить о том, что делают и думают они, те самые, которые не хотели принимать его проектов и были причиной всего
зла в России, что тогда уже близко было к концу; и потому охотно отказался теперь от принципа свободы и вполне согласился. Алексей Александрович замолк, задумчиво перелистывая свою рукопись.
Но каждый раз, как он
начинал говорить с ней, он чувствовал, что тот дух
зла и обмана, который владел ею, овладевал и им, и он говорил с ней совсем не то и не тем тоном, каким хотел говорить.
— Расскажите нам что-нибудь забавное, но не
злое, — сказала жена посланника, великая мастерица изящного разговора, называемого по-английски small-talk обращаясь к дипломату, тоже не знавшему, что теперь
начать.
— Говорят, что это очень трудно, что только
злое смешно, —
начал он с улыбкою. — Но я попробую. Дайте тему. Всё дело в теме. Если тема дана, то вышивать по ней уже легко. Я часто думаю, что знаменитые говоруны прошлого века были бы теперь в затруднении говорить умно. Всё умное так надоело…
Он пошел к печке, отворил ее и
начал шарить в
золе: кусочки бахромы от панталон и лоскутья разорванного кармана так и валялись, как он их тогда бросил, стало быть никто не смотрел!
— Соня, у меня сердце
злое, ты это заметь: этим можно многое объяснить. Я потому и пришел, что
зол. Есть такие, которые не пришли бы. А я трус и… подлец! Но… пусть! все это не то… Говорить теперь надо, а я
начать не умею…
Почти все время, как читал Раскольников, с самого
начала письма, лицо его было мокро от слез; но когда он кончил, оно было бледно, искривлено судорогой, и тяжелая, желчная,
злая улыбка змеилась по его губам.
Ново и неприятно было и то, что мать
начала душиться слишком обильно и такими крепкими духами, что, когда Клим, уходя спать, целовал ей руку, духи эти щипали ноздри его, почти вызывая слезы, точно
злой запах хрена.
— «Люди любят, чтоб их любили, — с удовольствием
начала она читать. — Им нравится, чтоб изображались возвышенные и благородные стороны души. Им не верится, когда перед ними стоит верное, точное, мрачное,
злое. Хочется сказать: «Это он о себе». Нет, милые мои современники, это я о вас писал мой роман о мелком бесе и жуткой его недотыкомке. О вас».
Самгин был чрезвычайно удивлен обилием и жестокостью
злых насмешек, которыми Любаша
начала истязать Диомидова.
Взмахнув руками, он сбросил с себя шубу и
начал бить кулаками по голове своей; Самгин видел, что по лицу парня обильно текут слезы, видел, что большинство толпы любуется парнем, как фокусником, и слышал восторженно
злые крики человека в опорках...
Глафира Исаевна брала гитару или другой инструмент, похожий на утку с длинной, уродливо прямо вытянутой шеей; отчаянно звенели струны, Клим находил эту музыку
злой, как все, что делала Глафира Варавка. Иногда она вдруг
начинала петь густым голосом, в нос и тоже злобно. Слова ее песен были странно изломаны, связь их непонятна, и от этого воющего пения в комнате становилось еще сумрачней, неуютней. Дети, забившись на диван, слушали молча и покорно, но Лидия шептала виновато...
— Христос с вами! Живите на здоровье! Кто вам
зла желает? — ворчал Захар в совершенном смущении от трагического оборота, который
начинала принимать речь.
Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье,
злую и холодную болтовню, пустоту, глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил силы с Миной: платил ей больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, — на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и ум, переезжая из города на дачу, с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь — ленивой и покойной дремотой, как другие…
Тушин молча подал ему записку. Марк пробежал ее глазами, сунул небрежно в карман пальто, потом снял фуражку и
начал пальцами драть голову, одолевая не то неловкость своего положения перед Тушиным, не то ощущение боли, огорчения или
злой досады.
Начинало рассветать. Он окинул взглядом деревья, и
злая улыбка осветила его лицо. Он указывал, какие цветы выбрать для букета Марфеньки: в него вошли все, какие оставались. Садовник сделал букет на славу.
— Друг мой, я с тобой согласен во всем вперед; кстати, ты о плече слышал от меня же, а стало быть, в сию минуту употребляешь во
зло мое же простодушие и мою же доверчивость; но согласись, что это плечо, право, было не так дурно, как оно кажется с первого взгляда, особенно для того времени; мы ведь только тогда
начинали. Я, конечно, ломался, но я ведь тогда еще не знал, что ломаюсь. Разве ты, например, никогда не ломаешься в практических случаях?
Как нарочно, кляча тащила неестественно долго, хоть я и обещал целый рубль. Извозчик только стегал и, конечно, настегал ее на рубль. Сердце мое замирало; я
начинал что-то заговаривать с извозчиком, но у меня даже не выговаривались слова, и я бормотал какой-то вздор. Вот в каком положении я вбежал к князю. Он только что воротился; он завез Дарзана и был один. Бледный и
злой, шагал он по кабинету. Повторю еще раз: он страшно проигрался. На меня он посмотрел с каким-то рассеянным недоумением.
В политике, которая в наше время играет господствующую роль, обычно говорят не об истине и лжи, не о добре и
зле, а о «правости» и «левости», о «реакционности» или «революционности», хотя такого рода критерий
начинает терять всякий смысл.
Бесспорно,
начало власти связано с существованием
зла.
С моей стороны я желаю доброму и даровитому юноше всего лучшего, желаю, чтоб его юное прекраснодушие и стремление к народным
началам не обратилось впоследствии, как столь часто оно случается, со стороны нравственной в мрачный мистицизм, а со стороны гражданской в тупой шовинизм — два качества, грозящие, может быть, еще большим
злом нации, чем даже раннее растление от ложно понятого и даром добытого европейского просвещения, каким страдает старший брат его».
— И
начну плакать, и
начну плакать! — приговаривала Грушенька. — Он меня сестрой своей назвал, и я никогда того впредь не забуду! Только вот что, Ракитка, я хоть и
злая, а все-таки я луковку подала.
Но вот на востоке появилась розовая полоска — занималась заря. Звезды быстро
начали меркнуть; волшебная картина ночи пропала, и в потемневшем серо-синем воздухе разлился неясный свет утра. Красные угли костра потускнели и покрылись
золой; головешки дымились, казалось, огонь уходил внутрь их.
Мерными шагами дошел он до печки, сбросил свою ношу, приподнялся, достал из заднего кармана табакерку, вытаращил глаза и
начал набивать себе в нос тертый донник, смешанный с
золой.
Я сердит на тебя за то, что ты так
зла к людям, а ведь люди — это ты: что же ты так
зла к самой себе. Потому я и браню тебя. Но ты
зла от умственной немощности, и потому, браня тебя, я обязан помогать тебе. С чего
начать оказывание помощи? да хоть с того, о чем ты теперь думаешь: что это за писатель, так нагло говорящий со мною? — я скажу тебе, какой я писатель.
Девушка
начинала тем, что не пойдет за него; но постепенно привыкала иметь его под своею командою и, убеждаясь, что из двух
зол — такого мужа и такого семейства, как ее родное, муж
зло меньшее, осчастливливала своего поклонника; сначала было ей гадко, когда она узнавала, что такое значит осчастливливать без любви; был послушен: стерпится — слюбится, и она обращалась в обыкновенную хорошую даму, то есть женщину, которая сама-то по себе и хороша, но примирилась с пошлостью и, живя на земле, только коптит небо.
В мире не было ничего противуположнее славянам, как безнадежный взгляд Чаадаева, которым он мстил русской жизни, как его обдуманное, выстраданное проклятие ей, которым он замыкал свое печальное существование и существование целого периода русской истории. Он должен был возбудить в них сильную оппозицию, он горько и уныло-зло оскорблял все дорогое им,
начиная с Москвы.
Сказавши это, высыпал он горячую
золу из трубки в пук соломы и
начал раздувать ее. Отчаяние придало в это время духу бедной свояченице, громко стала она умолять и разуверять их.
Когда в исторической перспективе
начинают говорить и писать об умерших дурно и даже считают долгом так говорить во имя правды, то потому, что умерший тут возвращается к земной истории, в которой добро перемешано со
злом, свет с тьмой.
В апокалиптической литературе,
начиная с книги Эноха, меня очень отталкивала мстительная эсхатология, резкое разделение людей на добрых и
злых и жестокая расправа над
злыми и неверными.
Она есть предельное
зло, расставание, с которым нельзя примириться, и она есть потусторонний свет, откровение любви,
начало преображения.
— А как вы полагаете, откуда деньги у Болеслава Брониславича? Сначала он был подрядчиком и морил рабочих, как мух, потом он
начал спаивать мужиков, а сейчас разоряет целый край в обществе всех этих банковских воров. Честных денег нет, славяночка. Я не обвиняю Стабровского: он не лучше и не хуже других. Но не нужно закрывать себе глаза на окружающее нас
зло. Хороша и литература, и наука, и музыка, — все это отлично, но мы этим никогда не закроем печальной действительности.
Впрочем, и сам Галактион
начинал уже терять сознание разницы между промышленным добром и промышленным
злом. Это делалось постепенно, шаг за шагом. У Галактиона
начинала вырабатываться философия крупных капиталистов, именно, что мир создан специально для них, а также для их же пользы существуют и другие людишки.
Но совершенно верна была его мысль, что нельзя рассматривать то, что он называл «отвлеченными
началами», как
зло, грех и заблуждение.
Но он видит, что добро заражается
злом в борьбе и
начинает пользоваться
злыми средствами.
Бог и
зло ни в каком смысле не сравнимы и не сопоставимы; их нельзя признать ни равносильными
началами (дуализм), ни
зло подчиненным Богу (пантеизм); к их отношениям неприменима ни ответственность, ни конкуренция.
Начало зла и образ диавола не есть самобытная сила, конкурирующая с Богом, а — карикатура бытия, дух небытия.
Можно ли осмыслить происхождение
зла, осветить первородный грех, в котором дано
начало всемирной истории?
Возможно ли сознательно преодолеть персидский дуализм, манихейское допущение двух богов, двух равносильных
начал, и пантеистический монизм, отвергающий абсолютное различие между добром и
злом, видящий в
зле лишь несовершенство частей, лишь недостаточное добро?
Но
начало зла одинаково не находится ни в Боге, ни вне Бога (как бытие самостоятельное).
Диавол есть только первая в
зле тварь, в нем воплотилось
начало, противоположное Сыну Божьему, он есть образ творения, каким оно не должно быть.
Ответственность за
зло потому лишь возлагают на Бога, что считают возможным сопоставлять
злое с абсолютно добрым, сравнивать
начало зла и Бога.
Церковь освящает не христианское государство, а языческое государство, признает неизбежность
начала власти и закона против анархии и распада в мире природном и благословляет власть на служение добру, никогда не благословляя
злых деяний власти.
Зло не есть самобытное и абсолютное
начало бытия,
зло есть творение, отпавшее от Бога и обоготворившее себя и свои силы.
Наконец, превозможенная всеми тремя, принуждена была уступить силе; и уже сие скаредное чудовище
начинал исполнением умышленное, как жених, возвратившись из господского дома, вошел на двор и, увидя одного из господчиков у клети, усумнился о их
злом намерении.
Если бы древние персы управлялися всегда щедротою, не бы возмечтали быти Ариману или ненавистному
началу зла.
При сцеплении общем в этой огромной машине надо
начать с уменьшения
зла там [в России], тогда и здесь будет поселенец не тяжел для старожилов.
Она была порою очень весела, порою довольно
зла и презрительно
начала выражаться о чрезвычайно большом числе людей, и даже нередко подтрунивала и над общим человеческим смыслом.
— Ах! Ты не про то! — закричал Лихонин и опять высоким слогом
начал говорить ей о равноправии женщин, о святости труда, о человеческой справедливости, о свободе, о борьбе против царящего
зла.
Но воображение мое снова
начинало работать, и я представлял себя выгнанным за мое упрямство из дому, бродящим ночью по улицам: никто не пускает меня к себе в дом; на меня нападают
злые, бешеные собаки, которых я очень боялся, и
начинают меня кусать; вдруг является Волков, спасает меня от смерти и приводит к отцу и матери; я прощаю Волкова и чувствую какое-то удовольствие.