Неточные совпадения
— Штука в том: я
задал себе один раз такой
вопрос: что, если бы, например, на моем месте случился Наполеон и не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы
другого выхода не было?
У ней лицо было
другое, не прежнее, когда они гуляли тут, а то, с которым он оставил ее в последний раз и которое
задало ему такую тревогу. И ласка была какая-то сдержанная, все выражение лица такое сосредоточенное, такое определенное; он видел, что в догадки, намеки и наивные
вопросы играть с ней нельзя, что этот ребяческий, веселый миг пережит.
Веревкин для такого сорта поручений был самый золотой человек, потому что, несмотря на величайшие затруднения и препятствия при их выполнении, он даже не
задавал себе
вопроса, для чего нужен был Антониде Ивановне Привалов, нужен именно сегодня, а не в
другое время.
Странное дело: у кряковных и
других больших уток я никогда не нахаживал более девяти или десяти яиц (хотя гнезд их нахаживал в десять раз более, чем чирячьих), а у чирков находил по двенадцати, так что стенки гнезда очень высоко бывали выкладены яичками, и невольно представляется тот же
вопрос, который я
задавал себе, находя гнезда погоныша: как может такая небольшая птица согреть и высидеть такое большое количество яиц?
Но, с
другой стороны, как натура живая и деятельная, и Подхалюзин
задает себе некоторые жизненные
вопросы и задачи.
Размышляя тогда и теперь очень часто о ранней смерти
друга, не раз я
задавал себе
вопрос: «Что было бы с Пушкиным, если бы я привлек его в наш союз и если бы пришлось ему испытать жизнь, совершенно иную от той, которая пала на его долю».
— Ах, боже мой! Какие странные
вопросы задаешь ты сегодня! Но ведь все же платят деньги! Не я, так
другой заплатил бы, — не все ли тебе равно?
Вообще, кажется, весь божий мир занимал его более со стороны ценности, чем какими-либо
другими качествами; в детском своем умишке он
задавал себе иногда такого рода
вопрос: что, сколько бы дали за весь земной шар, если бы бог кому-нибудь продал его?
Другой офицер, подпоручик Епифанов, любил
задавать своему денщику мудреные, пожалуй, вряд ли ему самому понятные
вопросы.
«Что, ежели я не поеду сегодня к Юлии?» —
задал себе
вопрос Александр, проснувшись на
другой день поутру.
Очень остался доволен Н.И. Пастухов,
задавал вопросы, касающиеся описания местностей, но когда я ему рассказал все отзывы, услышанные мною о Чуркине, и много еще
других подробностей, характеризующих его как шпану и воришку, Н.И. Пастухов, уже ранее нарисовавший в своем воображении будущего героя по Ринальди Ринальдино, изменился в лице, его длинные брови и волосы, каемкой окружавшие лысину, встали — признак, что он злится.
Скрыть это происшествие от пани Вибель Аггей Никитич нашел невозможным, и на
другой день, придя после обеда в аптеку, он рассказал ей все и
задал тот же
вопрос, который делал самому себе, о том, кто же могли быть эти два человека?
Помню, что тогда же я вдруг и нетерпеливо стал вникать во все подробности этих новых явлений, слушать разговоры и рассказы на эту тему
других арестантов, сам
задавал им
вопросы, добивался решений.
«
Друг ли я его или самое гнуснейшее из насекомых?» — вот
вопрос, который я
задал себе нынче утром!
Многие из нас думали: как, однако ж, постыдно, как глубоко оскорбительно положение человека, который постоянно должен
задавать себе
вопрос: за что? — и не находить
другого ответа, кроме: будь готов.
Вошел Мерцалов. Он был в летнем пальто, летней войлочной шляпе и без калош. Его руки взбухли и посинели от мороза, глаза провалились, щеки облипли вокруг десен, точно у мертвеца. Он не сказал жене ни одного слова, она ему не
задала ни одного
вопроса. Они поняли
друг друга по тому отчаянию, которое прочли
друг у
друга в глазах.
После этой дружеской беседы, которая кончилась только в полночь, Лаптев стал бывать у Ярцева почти каждый день. Его тянуло к нему. Обыкновенно он приходил перед вечером, ложился и ждал его прихода терпеливо, не ощущая ни малейшей скуки. Ярцев, вернувшись со службы и пообедав, садился за работу, но Лаптев
задавал ему какой-нибудь
вопрос, начинался разговор, было уже не до работы, а в полночь приятели расставались, очень довольные
друг другом.
Чуждая всякой спеси и всякой подозрительности, княгиня никогда не
задавала себе
вопроса: зачем к ней приедет тот или
другой человек? — едет, да и только; но тут у нее этот
вопрос не шел из головы.
Я, Петр Игнатьевич и Николай говорим вполголоса. Нам немножко не по себе. Чувствуешь что-то особенное, когда за дверью морем гудит аудитория. За тридцать лет я не привык к этому чувству и испытываю его каждое утро. Я нервно застегиваю сюртук,
задаю Николаю лишние
вопросы, сержусь… Похоже на то, как будто я трушу, но это не трусость, а что-то
другое, чего я не в состоянии ни назвать, ни описать.
Помилуйте, священный председатель!
Вы столько
задали вопросов вдруг,
Что с памятью сперва собраться надо,
Чтоб по ряду на все вам отвечать.
Каких он лет? Я думаю, ему
Лет двадцать пять, а может быть, и боле,
Какие у него
друзья? Их много,
Но, кажется, он им не очень верит…
И хорошо он делает! Что дружба?!
Вот этот господин меня сейчас
Пуляркой угостил; теперь же он
Показывает на меня. Диего!
Признайся, брат, что скверно?
Лиза. Я знаю, что не скажет. Я думала об этом и
задавала себе этот
вопрос. Я думала и говорила ему. Но что ж я могу сделать, когда он говорит, что не хочет жить без меня. Я говорила: будем
друзьями, но устройте себе свою жизнь, не связывайте свою чистую жизнь с моей несчастной. Он не хочет.
У Рыбникова опять задергались губы. Эту привычку уже успел за ним заметить Щавинский. Во все время разговора, особенно когда штабс-капитан
задавал вопрос и, насторожившись, ждал ответа или нервно оборачивался на чей-нибудь пристальный взгляд, губы у него быстро дергались то в одну, то в
другую сторону в странных гримасах, похожих на судорожные злобные улыбки. И в то же время он торопливо облизывал концом языка свои потрескавшиеся сухие губы, тонкие, синеватые, какие-то обезьяньи или козлиные губы.
Решившись таким образом из пламенного обожателя преобразовать себя в смиренного и нетребовательного
друга, я
задал себе
вопрос: что за человек Марасеев?
Никитин и Манюся молча бегали по аллеям, смеялись,
задавали изредка
друг другу отрывистые
вопросы, на которые не отвечали, а над садом светил полумесяц, и на земле из темной травы, слабо освещенной этим полумесяцем, тянулись сонные тюльпаны и ирисы, точно прося, чтобы и с ними объяснились в любви.
Тетя ласкала нас — более руками и взглядами — и в то же время
задавала отцу
вопросы, требовавшие немедленного исполнения ее просьб или приказаний, которые вытекали из каждого обстоятельства и шли одно за
другим в быстром, но стройном порядке.
Тургенев вообще не
задавал вам
вопросов, и я не помню, чтобы он когда-либо (и впоследствии, при наших встречах) имел обыкновение сколько-нибудь входить в ваши интересы. Может быть, с
другими писателями моложе его он иначе вел себя, но из наших сношений (с 1864 по 1882 год) я вынес вот такой именно вывод. Если позднее случалось вызывать в нем разговорчивость, то опять-таки на темы его собственного писательства, его переживаний, знакомств и встреч, причем он выказывал себя всегда блестящим рассказчиком.
И только тогда я оценил всю талантливость Крепелина, когда его сменил на кафедре
другой профессор: суетится вокруг больного,
задает бесконечное количество бестолковейших
вопросов, туманится голова от скуки; конец демонстрации, а картина болезни нисколько не стала яснее, чем вначале.
Таня Берестова слушала внимательно и, видимо, сочувственно относилась к своей барышне, которой скоро суждено сделаться из княжны княгиней. Она рассудительно высказывала свои мнения по тем или
другим вопросам, которые
задавала княжна, и спокойно обсуждала со своей госпожой ее будущую жизнь в Петербурге. Чего стоили ей эта рассудительность и это спокойствие, знала только ее жесткая подушка, которую она по ночам кусала, задыхаясь от злобных слез.
— Ой, как у нас плохо с девчатами! Робкие какие, — мнутся, молчат. Большую нужно работу развернуть. И не с докладами. Доклады что, — скука! Всего больше пользы дают
вопросы и прения. А они боятся. Ты больно скоро перестала их тянуть, нужно было подольше приставать, пока не раскачаются. Знаешь, что? Давай так будем делать. Я нарочно стану
задавать разные
вопросы, как будто сама не понимаю. Один
задам,
другой, третий. И буду стараться втягивать девчат.
Князь позвонил. С помощью явившегося камердинера он начал переодеваться, не переставая
задавать вопросы усевшемуся в покойном кресле приезжему
другу.
Вы человек особенный, вы не то что
другие: вы разговариваете с отсутствующими, с давно умершими, но мы этого не можем, поэтому вы будете
задавать им наши
вопросы и передавать нам их ответы.
Этот
вопрос она
задали друг другу одновременно.
Один с простреленной грудью, из раны которого течет столько крови, что кажется затопит всю комнату,
другой в арестантской шапке на полуобритой голове смотрит на него с упреком и
задает ему роковые
вопросы.
Она
задавала себе мысленно
вопросы: остался ли он верен своей любви к ней или же променял ее на
другую зазнобушку?
Федор Дмитриевич отвечал и
задавал вопросы машинально. Он хорошо понял, что граф везет его к своей содержанке, где принимает своих и ее
друзей и подруг.
В то время, когда на юбилее московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах
задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и дорогах; в то время, когда ораторские таланты так быстро развились в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь сильные, что блюстители порядка должны были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда в самом аглицком клубе отвели особую комнату для обсуждения общественных дел; когда появились журналы под самыми разнообразными знаменами, — журналы, развивающие европейские начала на европейской почве, но с русским миросозерцанием, и журналы, исключительно на русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько журналов, что, казалось, все названия были исчерпаны: и «Вестник», и «Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «Звезда», и «Орел» и много
других, и, несмотря на то, все являлись еще новые и новые названия; в то время, когда появились плеяды писателей, мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников; в то время, когда со всех сторон появились
вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в которых никто не мог добиться толку), явились
вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много
других; все старались отыскивать еще новые
вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге.