Неточные совпадения
Они никогда не смущали себя никакими туманными умственными или нравственными вопросами: оттого всегда и цвели
здоровьем и весельем, оттого там
жили долго; мужчины в сорок лет походили
на юношей; старики не боролись с трудной, мучительной смертью, а, дожив до невозможности, умирали как будто украдкой, тихо застывая и незаметно испуская последний вздох. Оттого и говорят, что прежде был крепче народ.
«А что, — спросил он меня в другой раз, — у тебя своя вотчина есть?» — «Есть». — «Далеко отсюда?» — «Верст сто». — «Что же ты, батюшка,
живешь в своей вотчине?» — «
Живу». — «А больше, чай, ружьем пробавляешься?» — «Признаться, да». — «И хорошо, батюшка, делаешь; стреляй себе
на здоровье тетеревов, да старосту меняй почаще».
— Положение среднее. Жалованье маленькое, за битую посуду больше заплатишь. Пурбуарами
живем. Дай Бог
здоровья, русские господа не забывают. Только раз одна русская дама, в Эмсе, повадилась ко мне в отделение утром кофе пить, а тринкгельду [
на чай (от нем. Trinkgeld).] два пфеннига дает. Я было ей назад: возьмите, мол,
на бедность себе! — так хозяину, шельма, нажаловалась. Чуть было меня не выгнали.
— А я тебе вот что скажу, Никита Яковлевич, — ответила старуха, —
жить живи себе
на здоровье, а только боюсь я…
Зачем вы хвораете? Вам следует быть в полном смысле слова здоровым:,
живя на деятельном поприще, нужны все силы. Я думаю, тайга должна прибавить
здоровья; не худо летом быть
на воздухе и поездить верхом. Пейте холодную воду, и все будет хорошо.
Когда он встал
на ноги, то оказалось (Вихров до этого видел его только сидящим)… оказалось, что он был необыкновенно худой, высокий, в какой-то длинной-предлинной ваточной шинели, надетой в рукава и подпоясанной шерстяным шарфом; уши у него были тоже подвязаны, а
на руках надеты зеленые замшевые перчатки; фамилия этого молодого человека была Мелков; он был маменькин сынок, поучился немного в корпусе, оттуда она по расстроенному
здоровью его взяла назад, потом он
жил у нее все в деревне — и в последнюю баллотировку его почти из жалости выбрали в члены суда.
— А для народа я еще могу принести пользу как свидетель преступления… Вот, поглядите
на меня… мне двадцать восемь лет, но — помираю! А десять лет назад я без натуги поднимал
на плечи по двенадцати пудов, — ничего! С таким
здоровьем, думал я, лет семьдесят пройду, не спотыкнусь. А
прожил десять — больше не могу. Обокрали меня хозяева, сорок лет жизни ограбили, сорок лет!
—
Здоровье — это первое наше благо! — подтверждал отец, — ну, Христос с тобой!
живи; я
на тебя надеюсь!
— И как это ты
проживешь, ничего не видевши! — кручинилась она, — хотя бы у колонистов
на лето папенька с маменькой избушку наняли. И недорого, и, по крайности, ты хоть настоящую траву, настоящее деревцо увидал бы, простор узнал бы,
здоровья бы себе нагулял, а то ишь ты бледный какой! Посмотрю я
на тебя, — и при родителях ровно ты сирота!
Аграфена Кондратьевна. Кушай, батюшко,
на здоровье! Садиться милости просим: как живете-можете?
— Кушай
на здоровье. Будешь есть — будешь
жив… Главное, ешь больше. Здесь все в еде…
Стоя за конторкой, она перелистывала книгу дневной выручки и говорила о том, как приятно
жить в деревне, как это дёшево стоит и хорошо действует
на здоровье.
Ей хотелось работать,
жить самостоятельно,
на свой счет, и она говорила, что пойдет в учительницы или в фельдшерицы, как только позволит
здоровье, и будет сама мыть полы, стирать белье.
Проекту предпослано вступление, в котором автор объясняет, что хотя он, со времени известного происшествия,
живет в деревне не у дел, но
здоровье его настолько еще крепко, что он и
на другом поприще мог бы довольно многое «всеусерднейше и не к стыду» совершить.
— Страшно простудился… ужасно!.. — говорил Грохов и затем едва собрался с силами, чтобы продолжать рассказ: — Супруг ваш опять было
на дыбы, но она прикрикнула
на него: «Неужели, говорит, вам деньги дороже меня, но я минуты с вами не останусь
жить, если жена ваша вернется к вам»… О господи, совсем
здоровье расклеилось…
— Да, ну прекрасно, — продолжала Домна Осиповна, окончательно овладевшая собой. — Я вот, подумать страшно,
на какую ужасную жизнь себя обреку… может быть, всем
здоровьем моим пожертвую тут; а муж, получив наследство, вдруг раскапризничается, опять предложит мне
жить отдельно, не вознаградив меня ничем.
Здоровье, правда, никогда не может потерять своей цены в глазах человека, потому что и в довольстве и в роскоши плохо
жить без
здоровья — вследствие того румянец
на щеках и цветущая
здоровьем свежесть продолжают быть привлекательными и для светских людей; не болезненность, слабость, вялость, томность также имеют в глазах их достоинство красоты, как скоро кажутся следствием роскошно-бездейственного образа жизни.
Живя в деревне, она приходила в состояние полного отчаяния: ходила в весеннее время по сырой земле в одних башмаках с целью получить горячку; ездила верхом
на невыезженных лошадях — и вот теперь расстроила свое
здоровье совершенно.
Марья Дмит<ревна>. Мне должно, моя воля — ехать в деревню. Там у меня тридцать семейств мужиков
живут гораздо спокойнее, чем графы и князья. Там, в уединении,
на свежем воздухе мое
здоровье поправится — там хочу я умереть. Ваши посещения мне более не нужны: благодарю за всё… позвольте вручить вам последний знак моей признательности…
— Ну, так и любите себе
на здоровье, когда она будет за подсыпкой. Вот теперь и моей речи конец: вот вы все трое и будете
жить на одной мельнице, а четвертый дурень не в счет… Ага! теперь поняли, чем я вас угощаю, медом или дегтем? Нет! Харька били не по голове, а куда следует, оттого и умный вышел: знает, кому достанется орех, кому скорлупа, а кому новые сапоги…
Пусть бы
жил, кушал бы у нас наше яство мужицкое
на здоровье, пусть бы лежал — ничего б не сказали, и… слова не молвили б; да нечистый попутал, хворый я человек, да и хозяйка моя хворая — что будешь делать!
Алёша свободен от трудов, занятия свои с подростками ему пришлось сократить — и у них нет времени. Он
живёт со мною,
на дворе в сарайчике, как бы под видом работника моего, самовары ставит, комнату метёт, ревностно гложет книжки и, нагуливая
здоровье, становится более спокоен, менее резок. Ходит в уездный городок — тридцать две версты места, — книги, газеты приносит от указанных мною людей, и глаза у него смотрят
на мир всё веселее.
— Поднимут мужика, поставят
на ноги, а он опять валится. Так и отлежались. Отец мой помер от побоев-то, а дядя — Корнеем звали, могучий был мужик — навсегда
здоровья лишился и тоже недолго
прожил — года два али три. Оба они были из главных водителей, им больше других и попало.
— Что туман нá поле, так сынку твоему помоленному, покрещенному счастье-талан
на весь век его! Дай тебе Бог сынка воспоить, воскормить,
на коня посадить! Кушай за
здоровье сынка, свет родитель-батюшка, опростай горшочек до последней крошечки —
жить бы сынку твоему
на белом свете подольше, смолоду отца с матерью радовать,
на покон жизни поить-кормить, а помрете когда — поминки творить!
— Я наперед это знал, — молвил Смолокуров. — И чего ты не наплел! И у самого-то царя в доме
жил, и жены-то царские в ситцевых платьишках ходят, и стряпка-то царем ворочает, и министров-то скалкой по лбу колотит!.. Ну, кто поверит тебе? Хоша хивинский царь и басурманин, а все же таки царь, — стать ли ему из-за пирогов со стряпкой дружбу водить. Да и как бы она посмела министров скалкой колотить? Ври, братец,
на здоровье, да не завирайся. Нехорошо, любезный!
Сестра его, нежная, белокурая девочка, болезненная и хрупкая
на взгляд, с худенькими ручонками и впалыми щеками, казалась много моложе своих одиннадцати лет. Леночка была очень слабого
здоровья и постоянно ее лечили то от того, то от другого. Ради неё-то и проводила Нина Владимировна безвыездно зиму и лето в своем имении «Райском». Доктора единогласно запретили Леночке
жить в городе и про город и его удовольствия дети знали лишь понаслышке.
— Не смейте ко мне показываться в спальню! Слышите!.. Ни спасать вас, ни
жить с вами не желаю! И стращать меня не извольте. Хоть сейчас пулю в лоб…
на здоровье! Но ко мне ни ногой! Слышите!
— Ты рассчитываешь
на то, что я не знаю английского языка. Да, я не знаю, но у меня есть словарь. Это телеграмма от Риса, он пьет
здоровье своей возлюбленной и тысячу раз целует тебя. Но оставим, оставим это… — продолжал доктор торопливо. — Я вовсе не хочу упрекать тебя или делать сцену. Довольно уже было и сцен, и попреков, пора кончить… Вот что я тебе хочу сказать: ты свободна и можешь
жить, как хочешь.
И здоров, а для чего
здоровье, если
жить не
на что?
— Я у вас был
на старой квартире, хотел вас к себе
на дачу пригласить. С вашим
здоровьем вам не мешало бы
пожить на чистом воздухе.
Богатств своих не раздает; как жуликоватый купец, подготавливающий злостное банкротство, переводит имущество
на имя жены; продолжает
жить в барской усадьбе прежнею роскошною жизнью, а из требований своего учения приспосабливает для себя то, что выгодно и приятно: занимается физическим трудом, — очень полезный моцион при умственной работе, носит удобную блузу вместо стеснительных сюртуков и крахмальных воротничков, бросил пить вино и курить, что весьма полезно для
здоровья.
Савва. Зачем помер?
Жив, матушка. (Приподнимаясь
на локоть.) Укрой-ка мне, убогонькая, ноги! Вот так. Правую больше. Вот так, матушка. Дай бог
здоровья.
Во-первых, мне надо просто-напросто отдохнуть месяца два, три,
пожить растительной жизнью. Говорила я вчера очень обстоятельно с Зильберглянцем. Он меня гонит за границу, как только исправится погода. Я знаю, что Степа согласен будет поехать со мной. Да если б даже и не
здоровье, так и то мне нужно вырваться из Петербурга, по крайней мере
на год, и где-нибудь в маленьком городке засесть и начать буки аз — ба, веди аз — ва…
Полчаса просидела я у кроватки. Я не бросилась целовать моего толстого бутуза… Зачем эти театральные пошлости!.. Если б он понимал меня, он бы уже страдал; а теперь он только для себя
живет…
На здоровье, голубок мой,
на здоровье!..
— Господь с вами, Петр Иннокентьевич, зачем помирать, еще
поживите на доброе
здоровье… — заговорили они почти все разом.
— Дай ему Бог сто лет
жить в доброе здравие… ангельской души человек Петр Иннокентьевич… И вам, ваша милость, дай Бог
здоровья, и вами рабочие
на приисках не нахвалятся.
Князь
жил безутешным вдовцом с своей единственной дочерью — Евпраксией Васильевной, цветущей молодостью,
здоровьем и красотой,
на которую старый князь перенес всю нежность своего любвеобильного сердца, уязвленного рановременной потерей своей любимой подруги жизни. Княжне в момент нашего рассказа шел шестнадцатый год, но по сложению и дородству она казалась уже совершенно взрослой девушкой, вполне и даже роскошно сформировавшейся.
Но Шумскому было и горя мало, он не обращал
на графа никакого внимания, промыслит, бывало, себе винца, да и утешается им
на досуге. Он уже начал надеяться, что будет себе
жить в Грузине, да попивать винцо
на доброе
здоровье, но вышло далеко не так.
Цветники, со вкусом расположенные и хорошо содержанные; небольшой плодовитый сад, в котором каждое дерево росло бодро и сильно, будто в соревновании одно перед другим, как члены юного, мужающего народа; зеленые пажити,
на которых ходили тучные коровы; стоки, проведенные с высот; исправные водохранилища; поля, обещающие богатую жатву; работники, непраздные, чисто одетые и наделенные дарами
здоровья, трудолюбия и свободы, — все показывало, что обладатель этого поместья любил
жить порядочно и приятно.
В силу этого-то граф плотоядными глазами стал поглядывать
на Екатерину Петровну Бахметьеву, но достижение цели в этом случае было сопряжено с риском светского скандала, чего граф боялся, как огня, а там, а Грузине,
жила красавица Настасья, полная
здоровья и страсти и он, граф, променял ее
на эту, сравнительно тщедушную женшину с почти восковым, прозрачным цветом лица, «святыми», как стал насмешливо называть Алексей Андреевич, глазами, далеко не сулящими утолить жажду плотских наслаждений — таковой вскоре после свадьбы сделалась Наталья Федоровна.
— Я сам об этом думал и даже составил план. Я, как вам известно,
живу на даче в Стрельне, в городе бываю лишь изредка. Дача у меня большая. Пусть он приедет ко мне гостить, все
на моих глазах будет, там же и Шестов
живет, а они кажется сошлись, да и
здоровье его не из крепких,
на чистом воздухе отгуляется. Здесь же вы, не ровен час, за ним не углядите!
Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего
пожить, молодецки расставив ноги и положив
на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о
здоровье, иногда
на русском, иногда
на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправлял редкие седые волосы
на лысине, и опять звал обедать.