Неточные совпадения
При этом
живая человеческая личность оказывается раздавленной, от нее отнимается все богатство содержания жизни во имя
божества — революции.
То есть просто, вам я говорю, точно я не слова слышу, а вода
живая мимо слуха струит, и я думаю: «Вот тебе и пьяничка! Гляди-ка, как он еще хорошо может от
божества говорить!» А мой баринок этим временем перестал егозиться и такую речь молвит...
И вот звучный дифирамб, благоговейная молитва, восторженный гимн
божеству исходит из младенческих уст, представляя себе все чудесным и таинственным, связывая все явления природы с высшими неведомыми силами; человек любит в это время слушать фантастические рассказы, вносящие элемент чудесного во все, им видимое, одушевляющие для него всю природу, возводящие все частные явления к невидимому, но вечно
живому и неизменному началу —
божества.
Человек, как
живая икона
Божества, и есть этот бого-мир, абсолютно-относительное.
Всякая подлинная,
живая религия знает свою объективность и опирается на нее, — она имеет дело с
Божеством, произносит Ему ЕСИ; психологизмом является лишь «религия настроения», т. е. религиозность, бессильная подняться до религии и светящая чужим, отраженным светом.
Вся история человечества, что касается религиозного его самосознания, превращается в какую-то совершенно неразрешимую загадку или просто нелепость, если не признать, что она опирается на
живой религиозный опыт, т. е. если не принять, что все народы как-то видели и знали свои
божества, знали о них не из одного «катехизиса».
При некотором внешнем сходстве христология Беме отличается от христианской, для которой ипостасность не есть «выводимый» момент в
Божестве, но его
живая сущность.
Итак, на предварительный и общий вопрос «как возможна религия?» отвечаем: религия есть непосредственное опознание
Божества и
живой связи с Ним, она возможна благодаря религиозной одаренности человека, существованию религиозного органа, воспринимающего
Божество и Его воздействие.
Вера в теократическую помазанность власти в язычестве связывалась с общим его религиозным натурализмом: как в
живых ликах природы оно видело иконы
Божества, так и в естественной иконе власти усматривало уже явное присутствие силы
Божества, тем совершая благочестивое идолопоклонство.
Однако это промыслительство не следует понимать в смысле механической предетерминированности, уничтожающей творчество и свободу и превращающей мир в часовой механизм, а
Божество в своевольного и капризного тирана, создающего себе
живые игрушки.
Во всех этих предметах поклонения язычник видит лишь
живые иконы
Божества, весь мир исполнен для него божественной силой: πάντα πλήρη θεών [Все полно богов (греч.).
И то, что загорелось в душе впервые со дней Кавказа, все становилось властнее и ярче, а главное — определеннее: мне нужна была не «философская» идея
Божества, а
живая вера в Бога, во Христа и Церковь.
Напротив, как непрестанно совершающееся творение Божие, как
живая риза
Божества, мир незакономерен — в смысле механического детерминизма.
По глубочайшему смыслу учения Платона, мир идей есть не что иное, как София, т. е. хотя и
живое откровение
Божества, но еще не само
Божество.
Гомер видит в них проявление
живой воли
божества, действия реально существующей Судьбы.
Живая жизнь есть страдание и унижение
божества, есть его растерзание; тело — темница, в которой томится душа, отторгнутая от своей родной, божественной стихии, тяжко страдающая в своем обособлении.