Неточные совпадения
У каждого крестьянина
Душа что туча черная —
Гневна, грозна, — и надо бы
Громам греметь оттудова,
Кровавым лить дождям,
А все вином кончается.
Пошла по жилам чарочка —
И рассмеялась добрая
Крестьянская
душа!
Не горевать тут надобно,
Гляди кругом — возрадуйся!
Ай
парни, ай молодушки,
Умеют погулять!
Повымахали косточки,
Повымотали душеньку,
А удаль молодецкую
Про случай сберегли!..
—
Парня я выдеру сам в волости, а вот девку-то выворотить… Главная причина — вера у Кожиных другая. Грех великий я на
душу приму, ежели оставлю это дело так…
— А кто же, злодей, это с ней сделал? — вскричал вдруг Вихров бешеным голосом, вскочив перед
парнем и показывая рукой себе на горло — как
душат человека.
Напрасно буду я заверять, что тут даже вопроса не может быть, — моего ответа не захотят понять и даже не выслушают, а будут с настойчивостью, достойною лучшей участи, приставать:"Нет, ты не отлынивай! ты говори прямо: нужны ли армии или нет?"И если я, наконец, от всей
души, от всего моего помышления возопию:"Нужны!"и, в подтверждение искренности моих слов, потребую шампанского, чтоб провозгласить тост за процветание армий и флотов, то и тогда удостоюсь только иронической похвалы, вроде:"ну, брат, ловкий ты
парень!"или:"знает кошка, чье мясо съела!"и т. д.
Мать заметила, что
парни, все трое, слушали с ненасытным вниманием голодных
душ и каждый раз, когда говорил Рыбин, они смотрели ему в лицо подстерегающими глазами. Речь Савелия вызывала на лицах у них странные, острые усмешки. В них не чувствовалось жалости к больному.
— Можно! Помнишь, ты меня, бывало, от мужа моего прятала? Ну, теперь я тебя от нужды спрячу… Тебе все должны помочь, потому — твой сын за общественное дело пропадает. Хороший
парень он у тебя, это все говорят, как одна
душа, и все его жалеют. Я скажу — от арестов этих добра начальству не будет, — ты погляди, что на фабрике делается? Нехорошо говорят, милая! Они там, начальники, думают — укусили человека за пятку, далеко не уйдет! Ан выходит так, что десяток ударили — сотни рассердились!
— Жалко мне тебя, паренек!
парень ты добрый,
душа в тебе християнская, а поди каку сам над собой беду состроил! Чай, теперь и себя в полон отдай, так и то тутотка добром от начальников не отъедешь.
Мальчик без штанов. Говорю тебе, надоело и нам. С
души прет, когда-нибудь перестать надо. Только как с этим быть? Коли ему сдачи дать, так тебя же засудят, а ему, ругателю, ничего. Вот один
парень у нас и выдумал: в вечерни его отпороли, а он в ночь — удавился!
Вскоре густой веселый туман обволок
души, сознание и члены юнкеров. Они еще помнили кое-как мерное, упругое и усыпляющее качание
парных колясок на резиновых шинах. Остальное уплыло из памяти. Как сквозь сон, им мерещился приезд прямо на батальонную линию и сухой голос Хухрика...
— А Петрушка Посулов хороший
парень, с
душой!
Ему хотелось уложить все свои думы правильно и неподвижно, чтобы навсегда схоронить под ними тревожное чувство, всё более разраставшееся в груди. Хотелось покоя, тихой жизни, но что-то мешало этому. И, рассматривая сквозь ресницы крепкую фигуру Максима, он подумал, что, пожалуй, именно этот
парень и есть источник тревоги, что он будит в
душе что-то новое, непонятное ещё, но уже — обидное.
— Не горячись, слышь! — повторял слободской боец, прыгая, как мяч, около неуклюжего
парня, и вдруг, согнувшись, сбил его с ног ударом головы в грудь и кулака в живот — под
душу. Слобода радостно воет и свистит; сконфуженные поражением, люди Шихана нехотя хвалят победителя.
— Чтò
душишь парнишку-то? — сказала мать ребенка, отнимая его у ней и расстегивая бешмет, чтобы дать ему груди. — Лучше бы с
парнем здоровкалась.
— Прекрасный
парень, товарищ и добрейшая
душа, — а ведь как, каналья, один раз меня срезал?
Эти речи сильно смущали Нюшу, но она скоро одумывалась, когда Феня уходила. Именно теперь, когда возможность разлуки с Алешкой являлась более чем вероятной, она почувствовала со всей силой, как любила этого простого, хорошего
парня, который в ней
души не чаял. Она ничего лучшего не желала и была счастлива своим решением.
При этом движение какого-то невольного отчаяния пробудилось вдруг в
душе молодого
парня; кровь хлынула к его сердцу; как словно туманом каким окинулось все перед глазами.
Скорбь
парня постепенно, казалось, сосредоточивалась и уходила в его
душу.
Во все продолжение этого дня Глеб был сумрачен, хотя работал за четверых; ни разу не обратился он к приемышу. Он не то чтобы сердился на
парня, — сердиться пока еще было не за что, — но смотрел на него с видом тайного, невольного упрека, который доказывал присутствие такого чувства в
душе старого рыбака.
Мимолетный ты
парень, как погляжу, соломенная твоя
душа!..
Недаром же трунил над ним Захар, называя его мимолетным
парнем и соломенною
душою; недаром сравнивал его с мякиной, которая шумит и вьется пока в углу, в затишье, а как только вынесешь в открытое поле, летит покорно в ту сторону, откуда ветер покрепче!
Дурные инстинкты молодого
парня пробудились в
душе его с быстротою зажженной соломы.
Воспоминания теснятся в
душе молодого
парня, с каждым шагом вперед предстоит новая разлука…
Воля отца, решавшая отправить Гришку, весть об удалении его, со всеми последствиями для рыбаковой дочки — может статься, даже для приемыша — вот что возмущало
душу молодого
парня.
— А все как словно страшно… Да нет, нет, Ваня не такой
парень! Он хоть и проведает, а все не скажет… Ах, как стыдно! Я и сама не знаю: как только повстречаюсь с ним, так даже вся
душа заноет… так бы, кажется, и убежала!.. Должно быть, взаправду я обозналась: никого нету, — проговорила Дуня, быстро оглядываясь. — Ну, Гриша, так что ж ты начал рассказывать? — заключила она, снова усаживаясь подле
парня.
— Григорий Литвинов, рубашка-парень, русская
душа, рекомендую, — воскликнул Бамбаев, подводя Литвинова к человеку небольшого роста и помещичьего склада, с расстегнутым воротом, в куцей куртке, серых утренних панталонах и в туфлях, стоявшему посреди светлой, отлично убранной комнаты, — а это, — прибавил он, обращаясь к Литвинову, — это он, тот самый, понимаешь? Ну, Губарев, одним словом.
А море — дышит, мерно поднимается голубая его грудь; на скалу, к ногам Туба, всплескивают волны, зеленые в белом, играют, бьются о камень, звенят, им хочется подпрыгнуть до ног
парня, — иногда это удается, вот он, вздрогнув, улыбнулся — волны рады, смеются, бегут назад от камней, будто бы испугались, и снова бросаются на скалу; солнечный луч уходит глубоко в воду, образуя воронку яркого света, ласково пронзая груди волн, — спит сладким сном
душа, не думая ни о чем, ничего не желая понять, молча и радостно насыщаясь тем, что видит, в ней тоже ходят неслышно светлые волны, и, всеобъемлющая, она безгранично свободна, как море.
Вообще, что касается земства, я, пародируя стих Лермонтова, могу сказать: люблю я земщину,но странною любовью. Или, говоря прямее: вижу в земском человеке нечто двойственное. По наружному осмотру и по первоначальным диалогам каждый из них —
парень хоть куда, а как заглянешь к нему в
душу (это и не особенно трудно: стоит только на диалоги не скупиться) — ан там крепостное правозасело.
На улице ему стало легче. Он ясно понимал, что скоро Яков умрёт, и это возбуждало в нём чувство раздражения против кого-то. Якова он не жалел, потому что не мог представить, как стал бы жить между людей этот тихий
парень. Он давно смотрел на товарища как на обречённого к исчезновению. Но его возмущала мысль: за что измучили безобидного человека, за что прежде времени согнали его со света? И от этой мысли злоба против жизни — теперь уже основа
души — росла и крепла в нём.
— Так уж. Нейдёт тебе спокойно жить… Ты
парень хороший, с
душой… Есть такие люди: всю жизнь живут крепко, никогда не хворают и вдруг сразу — хлоп!
Параша. За что ж это, господи, наказанье такое! Что ж это за
парень, что за плакса на меня навязался! Говоришь-то ты, точно за
душу тянешь. Глядишь-то, точно украл что. Аль ты меня не любишь, обманываешь? Видеть-то тебя мне тошно, только ты у меня духу отнимаешь. (Хочет итти).
Параша. Что ты пуглив больно! Ты вот слов моих испугался, а кабы ты в душу-то мою заглянул, что там-то! Черно, Вася, черно там. Знаешь ли ты, что с душой-то делается, когда терпенью конец приходит? (Почти шопотом). Знаешь ли ты,
парень, какой это конец-то, где этот конец-то терпенью?
Вспыхнувшая в нем страсть сделала его владыкой
души и тела женщины, он жадно пил огненную сладость этой власти, и она выжгла из него все неуклюжее, что придавало ему вид
парня угрюмого, глуповатого, и напоила его сердце молодой гордостью, сознанием своей человеческой личности.
— А ты,
парень, чего окаменел? Отец был стар, ветх плотью… Всем нам смерть уготована, ее же не избегнешь… стало быть, не следует прежде времени мертветь… Ты его не воскресишь печалью, и ему твоей скорби не надо, ибо сказано: «егда
душа от тела имать нуждею восхититися страшными аггелы — всех забывает сродников и знаемых…» — значит, весь ты для него теперь ничего не значишь, хоть ты плачь, хоть смейся… А живой о живом пещись должен… Ты лучше плачь — это дело человеческое… очень облегчает сердце…
Евсей пошёл со двора, унося в
душе горькое чувство обиды за Якова. И вслед ему — он ясно слышал это — горбун говорил
парням, убиравшим труп...
— Вот мы… как… — залепетал пьяный
парень, обнимая Бенни и направляясь к столику, за которым тот помещался с Ничипоренкою. —
Душа! ваше сиятельство… поставь пару пива!
— Люблю в цирк ходить, — говорил он, склоняя на левое плечо лысый, шишковатый череп. — Лошадей — скотов — как выучивают, а? Утешительно. Гляжу на скот с почтением, — думаю: ну, значит, и людей можно научить пользоваться разумом. Скота — сахаром подкупают циркачи, ну, мы, конечно, сахар в лавочке купить способны. Нам — для
души сахар нужно, а это будет — ласка! Значит,
парень, лаской надо действовать, а не поленом, как установлено промежду нас, — верно?
С того дня нечисто зажил я; началась для меня какая-то тёмная и пьяная полоса, заметался
парень, как голубь на пожаре в туче дымной. И Ольгу мне жалко, и хочется её женой иметь, люблю девушку, а главное — вижу, что Титов в чём-то крепче и устойчивей меня, а это несносно для гордости моей. Презирал я воровские дела и всю тёмную
душу его, а вдруг открылось, что живёт в этой
душе некая сила и — властно смотрит она на меня!
Что мне тут делать:
парень я молодой, непривычный, кругом, может, на сколько верст
души человеческой нету, только лес один, на сердце и без того тоскливо, а тут этот старик увязался.
— Губернатора! — засмеялся Василий Иванович. — Куда махнули! И всего-то надворного советника, да уж очень хочется мне этого
парня уважить, право… Вы не обижайтесь, я и вам тоже всею
душой. Но ведь я вижу: вам не к спеху, а тут, можно сказать, интерес гуманности, правосудия и даже спасения человечества.
«Хоть бы Сережка приехал! — мысленно воскликнул он и заставил себя думать о Сережке. — Это — яд-парень. Надо всеми смеется, на всех лезет с кулаками. Здоровый, грамотный, бывалый… но пьяница. С ним весело… Бабы
души в нем не чают, и хотя он недавно появился — все за ним так и бегают. Одна Мальва держится поодаль от него… Не едет вот. Экая окаянная бабенка! Может, она рассердилась на него за то, что он ударил ее? Да разве ей это в новинку? Чай, как били… другие! Да и он теперь задаст ей…»
Весь этот разговор, близкий ссоре, навеял на
душу мне и грусть и бодрость: жалко было мужиков, моргали они глазами, как сычи на свету, и понимал я, что каждый из них много перемолол в
душе тоски и горя, прежде чем решиться пойти к
парням, которых они помнили бесштанными. Нравилось мне внимательное и грустное молчание Вани, смущал Авдей жадными глазами своими, и не совсем понятна была опасная прямота Егора.
Какие мы девки баловницы! Вот приласкай
парня, он и не отстанет, и будет подле тебя увиваться. Только чтой-то он иной раз такой хорошим, веселый, а иной раз чудной такой? Что-нибудь у него па
душе есть. Может, он что недоброе затевает… так мы с матушкой и двери покажем, у нас недолго! А все будет жаль. Вот шуткой, шуткой, а ведь как полюбила, ажио сердце ноет, так вот и бьется, ровно голубь.
— Ай, ай,
парень! — ото всей
души расхохоталась Фленушка. — Немного ж у тебя под шапкой мозгу-то… Да!.. Где ж это видано, где это слыхано, чтоб скитски девицы перстни да кольцы на пальцах носили?..
Сжавшись в кучку, матери держались в сторонке. Рассевшись в тени меж деревьев, поминали они преподобного отца Софонтия привезенными из обителей яствами и приглашали знакомых разделить с ними трапезу. Отказов не было, и вскоре больше полутораста человек, разделясь на отдельные кучки, в строгом молчаньи ели и пили во славу Божию и на помин
души отца Софонтия… Деревенские
парни и горожане обступили келейниц и, взглядывая на молодых старочек и на пригоженьких белиц, отпускали им разные шуточки.
— Про это что и говорить, — отвечал Пантелей. —
Парень — золото!.. Всем взял: и умен, и грамотей, и
душа добрая… Сам я его полюбил. Вовсе не похож на других
парней — худого слова аль пустошних речей от него не услышишь: годами молод, разумом стар… Только все же, сама посуди, возможно ль так приближать его?
Парень холостой, а у Патапа Максимыча дочери.
Спервоначалу девицы одна за другой подходили к Параше и получали из рук ее: кто платок, кто ситцу на рукава аль на передник. После девиц молодицы подходили, потом холостые
парни: их дарили платками, кушаками, опоясками. Не остались без даров ни старики со старухами, ни подростки с малыми ребятами. Всех одарила щедрая рука Патапа Максимыча: поминали б дорогую его Настеньку, молились бы Богу за упокой
души ее.
Дивом казалось ей, понять не могла, как это она вдруг с Алексеем поладила. В самое то время, как сердце в ней раскипелось, когда гневом так и рвало
душу ее, вдруг ни с того ни с сего помирились, ровно допрежь того и ссоры никакой не бывало… Увидала слезы, услыхала рыданья — воском растаяла. Не видывала до той поры она, ни от кого даже не слыхивала, чтоб
парни перед девицами плакали, — а этот…
— Просим любить нас, лаской своей не оставить, Аксинья Захаровна, — говорил хозяйке Данило Тихоныч. — И парнишку моего лаской не оставьте… Вы не смотрите, что на нем такая одежа… Что станешь делать с молодежью? В городе живем, в столицах бываем; нельзя… А по
душе, сударыня,
парень он у меня хороший, как есть нашего старого завета.
— Поди вот, влезь человеку в душу-то! — сказал он, кончив рассказ. — Думал я, другого такого
парня на свете-то нет: кроткий, тихий, умный, богобоязный!.. Ан вон каков оказался!.. Истинно говорят: надо с человеком куль соли съесть, тогда разве узнаешь, каков он есть!.. Я ль его не любил, я ли не награждал его!.. И заплатил же он мне!.. Заплатил!..
—
Парень умный, почтительный,
душа добрая. Хороший будет сынок… Будет на кого хозяйство наложить, будет кому и глаза нам закрыть, — продолжал Патап Максимыч.