Неточные совпадения
В течение всего его градоначальничества глуповцы не только не садились за стол без горчицы, но даже развели
у себя довольно обширные горчичные плантации для удовлетворения требованиям внешней торговли."И процвела оная весь, яко крин сельный, [Крин се́льный (церковно-славянск.) — полевой цветок.] посылая сей горький продукт в отдаленнейшие места
державы Российской и получая взамен оного драгоценные металлы и меха".
Теперь, когда он
держал в руках его письмо, он невольно представлял
себе тот вызов, который, вероятно, нынче же или завтра он найдет
у себя, и самую дуэль, во время которой он с тем самым холодным и гордым выражением, которое и теперь было на его лице, выстрелив в воздух, будет стоять под выстрелом оскорбленного мужа.
Она вспомнила ту, отчасти искреннюю, хотя и много преувеличенную, роль матери, живущей для сына, которую она взяла на
себя в последние годы, и с радостью почувствовала, что в том состоянии, в котором она находилась,
у ней есть
держава, независимая от положения, в которое она станет к мужу и к Вронскому.
В этой же конюшне видели козла, которого, по старому поверью, почитали необходимым
держать при лошадях, который, как казалось, был с ними в ладу, гулял под их брюхами, как
у себя дома.
Пугачев осведомился о состоянии крепости, о слухах про неприятельские войска и тому подобном, и вдруг спросил его неожиданно: «Скажи, братец, какую девушку
держишь ты
у себя под караулом?
Я решился не
держать больше
у себя вольноотпущенных, бывших дворовых, или по крайней мере не поручать им никаких должностей, где есть ответственность.
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать о женщинах, о Тосе, Марине. А вечером, в купе вагона, он отдыхал от
себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него,
держа в руке стакан белого вина, бутылка была зажата
у него между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он слышит треск жестких волос.
Он отошел к столу, накапал лекарства в стакан, дал Климу выпить, потом налил
себе чаю и,
держа стакан в руках, неловко сел на стул
у постели.
Клим постоял, затем снова сел, думая: да, вероятно, Лидия, а может быть, и Макаров знают другую любовь, эта любовь вызывает
у матери,
у Варавки, видимо, очень ревнивые и завистливые чувства. Ни тот, ни другая даже не посетили больного. Варавка вызвал карету «Красного Креста», и, когда санитары, похожие на поваров, несли Макарова по двору, Варавка стоял
у окна,
держа себя за бороду. Он не позволил Лидии проводить больного, а мать, кажется, нарочно ушла из дома.
— Меня? Разве я за настроения моего поверенного ответственна? Я говорю в твоих интересах. И — вот что, — сказала она, натягивая перчатку на пальцы левой руки, — ты возьми-ка
себе Мишку, он тебе и комнаты приберет и книги будет в порядке
держать, — не хочешь обедать с Валентином — обед подаст. Да заставил бы его и бумаги переписывать, — почерк
у него — хороший. А мальчишка он — скромный, мечтатель только.
Бальзаминов. Еще украдут, пожалуй. Вот едем мы дорогой, все нам кланяются. Приезжаем в Эрмитаж, и там все кланяются; я
держу себя гордо. (В испуге вскакивает и ходит в волнении.) Вот гадость-то! Ведь деньги-то
у меня, пятьдесят-то тысяч, которые я взял, пропали.
У этой женщины впереди всего шло уменье жить, управлять
собой,
держать в равновесии мысль с намерением, намерение с исполнением. Нельзя было застать ее неприготовленную, врасплох, как бдительного врага, которого, когда ни подкараульте, всегда встретите устремленный на вас, ожидающий взгляд.
То и дело просит
у бабушки чего-нибудь: холста, коленкору, сахару, чаю, мыла. Девкам дает старые платья, велит
держать себя чисто. К слепому старику носит чего-нибудь лакомого поесть или даст немного денег. Знает всех баб, даже рабятишек по именам, последним покупает башмаки, шьет рубашонки и крестит почти всех новорожденных.
— Непременно, Вера! Сердце мое приютилось здесь: я люблю всех вас — вы моя единственная, неизменная семья, другой не будет! Бабушка, ты и Марфенька — я унесу вас везде с
собой — а теперь не
держите меня! Фантазия тянет меня туда, где… меня нет!
У меня закипело в голове… — шепнул он ей, — через какой-нибудь год я сделаю… твою статую — из мрамора…
Теперь при ней состоял заезжий юноша, Michel Рамин, приехавший прямо с школьной скамьи в отпуск. Он
держал себя прямо, мундир
у него с иголочки: он всегда застегнут на все пуговицы, густо краснеет, на вопросы сиплым, робким басом говорит да-с или нет-с.
Но
у него есть доброта, благородство, справедливость, веселость, свобода мыслей: только все это выражается порывами, и оттого не знаешь, как с ним
держать себя.
В звуках этих он слышит что-то знакомое; носится перед ним какое-то воспоминание, будто тень женщины, которая
держала его
у себя на коленях.
Он, однако, вежливо протянул мне руку, Версилов кивнул головою, не прерывая речи. Я разлегся на диване. И что за тон был тогда
у меня, что за приемы! Я даже еще пуще финтил, его знакомых третировал, как своих… Ох, если б была возможность все теперь переделать, как бы я сумел
держать себя иначе!
Сидя
у ней, мне казалось как-то совсем и немыслимым заговорить про это, и, право, глядя на нее, мне приходила иногда в голову нелепая мысль: что она, может быть, и не знает совсем про это родство, — до того она так
держала себя со мной.
— «Нет ли
у вас?» — «Нет, я не
держу, потому что здесь всякий сам запасает
себе».
— Ну, так и Катерининого ребенка повезла. Да никак недели две
у себя держала. Он и зачиврел
у ней еще дома.
Бывало, принесут ей ребеночка, она возьмет и
держит его
у себя в доме, прикармливает.
Это был средних лет мужчина, с выправкой старого военного; ни в фигуре, ни в лице, ни в манере
себя держать, даже в костюме
у него решительно ничего не было особенного.
Жил
у нас уже очень давно и
держал себя с чрезвычайным достоинством.
Он их всегда
держит пять или шесть
у себя в комнате; ранней весной по целым дням сидит возле клеток, выжидая первого «рокотанья», и, дождавшись, закроет лицо руками и застонет: «Ох, жалко, жалко!» — и в три ручья зарыдает.
Он говорил тихим и сладким голосом,
держал себя опрятно и чинно, ласкался и прислуживался к гостям, с сиротливой чувствительностию целовал ручку
у тетушки.
У срубленного дерева, на земле, копошился лесник; он
держал под
собою вора и закручивал ему кушаком руки на спину.
По манере
себя держать, по величию и быстроте движений они заслуживали бы названия морских львов, как и их сородичи
у берегов Калифорнии.
И точно: от вина лицо портится, и это не могло вдруг пройти, а тогда уж прошло, и цвет лица
у меня стал нежный, и глаза стали яснее; и опять то, что я от прежнего обращения отвыкла, стала говорить скромно, знаете, мысли
у меня скоро стали скромные, когда я перестала пить, а в словах я еще путалась и
держала себя иногда в забывчивости, по прежнему неряшеству; а к этому времени я уж попривыкла и
держать себя, и говорить скромнее.
Наскоро дав им аттестацию, Кирсанов пошел сказать больной, что дело удалось. Она при первых его словах схватила его руку, и он едва успел вырвать, чтоб она не поцеловала ее. «Но я не скоро пущу к вам вашего батюшку объявить вам то же самое, — сказал он: — он
у меня прежде прослушает лекцию о том, как ему
держать себя». Он сказал ей, что он будет внушать ее отцу и что не отстанет от него, пока не внушит ему этого основательно.
Жюли
держала себя солидно и выдержала солидность без малейшего отступления, хотя просидела
у Лопуховых долго; он видела, что тут не стены, а жиденькие перегородки, а она умела дорожить чужими именами.
Влюбленному всего дороже скромность
И робкая оглядка
у девицы;
Сам-друг она оставшись с милым, ищет
Как будто где
себе защиты взором.
Опущены стыдливые глаза,
Ресницами покрыты; лишь украдкой
Мелькнет сквозь них молящий нежно взор.
Одной рукой ревниво
держит друга,
Другой его отталкивает прочь.
А ты меня любила без оглядки,
Обеими руками обнимала
И весело глядела.
Лет до десяти я не замечал ничего странного, особенного в моем положении; мне казалось естественно и просто, что я живу в доме моего отца, что
у него на половине я
держу себя чинно, что
у моей матери другая половина, где я кричу и шалю сколько душе угодно. Сенатор баловал меня и дарил игрушки, Кало носил на руках, Вера Артамоновна одевала меня, клала спать и мыла в корыте, m-me Прово водила гулять и говорила со мной по-немецки; все шло своим порядком, а между тем я начал призадумываться.
— А правда ли, — повествует одна из собеседниц, — в Москалеве одну бабу медведь в берлогу увел да целую зиму
у себя там и
держал?
— Нет, это не по-моему: я
держу свое слово; что раз сделал, тому и навеки быть. А вот
у хрыча Черевика нет совести, видно, и на полшеляга: сказал, да и назад… Ну, его и винить нечего, он пень, да и полно. Все это штуки старой ведьмы, которую мы сегодня с хлопцами на мосту ругнули на все бока! Эх, если бы я был царем или паном великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые позволяют
себя седлать бабам…
Бывал на «вторничных» обедах еще один чудак, Иван Савельев.
Держал он
себя гордо, несмотря на долгополый сюртук и сапоги бутылками.
У него была булочная на Покровке, где все делалось по «военно-государственному», как он сам говорил.
Себя он называл фельдмаршалом, сына своего, который заведовал другой булочной, именовал комендантом, калачников и булочников — гвардией, а хлебопеков — гарнизоном.
«Пройдясь по залам, уставленным столами с старичками, играющими в ералаш, повернувшись в инфернальной, где уж знаменитый „Пучин“ начал свою партию против „компании“, постояв несколько времени
у одного из бильярдов, около которого, хватаясь за борт, семенил важный старичок и еле-еле попадал в своего шара, и, заглянув в библиотеку, где какой-то генерал степенно читал через очки, далеко
держа от
себя газету, и записанный юноша, стараясь не шуметь, пересматривал подряд все журналы, он направился в комнату, где собирались умные люди разговаривать».
Еще дня через два в класс упало, как петарда, новое сенсационное известие. Был
у нас ученик Доманевич, великовозрастный молодой человек, засидевшийся в гимназии и казавшийся среди мелюзги совсем взрослым. Он был добрый малый и хороший товарищ, но
держал себя высокомерно, как профессор, случайно усевшийся на одну парту с малышами.
Этот случай произвел
у нас впечатление гораздо более сильное, чем покушение на царя. То была какая-то далекая отвлеченность в столице, а здесь событие в нашем собственном мире. Очень много говорили и о жертве, и об убийце. Бобрик представлялся или героем, или сумасшедшим. На суде он
держал себя шутливо, перед казнью попросил позволения выкурить папиросу.
Но в лице и манере
держать себя у него было что-то неприятное: лицо было одутловато, а взгляд не прямой, чего-то стыдящийся и потупленный.
Последними уже к большому столу явились два новых гостя. Один был известный поляк из ссыльных, Май-Стабровский, а другой — розовый, улыбавшийся красавец, еврей Ечкин. Оба они были из дальних сибиряков и оба попали на свадьбу проездом, как знакомые Полуянова. Стабровский, средних лет господин,
держал себя с большим достоинством. Ечкин поразил всех своими бриллиантами, которые
у него горели везде, где только можно было их посадить.
— Дурак! Из-за тебя я пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась
у кислятины… Если б ты был настоящий мужчина, так ты приехал бы ко мне в тот же день и прощения попросил. Я целый вечер тебя ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а вот ты дома
себя дурак дураком
держишь. Помирись с женой… Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
Галактион долго не соглашался, хотя и не знал, что делать с детьми. Агния убедила его тем, что дети будут жить
у дедушки, а не в чужом доме. Это доказательство хоть на что-нибудь походило, и он согласился. С Харченком он
держал себя, как посторонний человек, и делал вид, что ничего не знает об его обличительных корреспонденциях.
Жених
держал себя с большим достоинством и знал все порядки по свадебному делу. Он приезжал каждый день и проводил с невестой как раз столько времени, сколько нужно — ни больше, ни меньше. И остальных девушек не забывал: для каждой
у него было свое словечко. Все невестины подруги полюбили Галактиона Михеича, а старухи шептали по углам...
Первый завтрак
у Стабровских опять послужил предметом ужаса для мисс Дудль. «Неорганизованная девочка» решительно не умела
держать себя за столом, клала локти чуть не на тарелку, стучала ложкой, жевала, раскрывая рот, болтала ногами и — о, ужас! — вытащила в заключение из кармана совсем грязный носовой платок. Мисс Дудль чуть не сделалось дурно.
Он сам кормил ребенка,
держа его на коленях
у себя, — пожует картофеля, хлеба и кривым пальцем сунет в ротик Коли, пачкая тонкие его губы и остренький подбородок. Покормив немного, дед приподнимал рубашонку мальчика, тыкал пальцем в его вздутый животик и вслух соображал...
Таковым урядникам производилася также приличная и соразмерная их состоянию одежда. Обувь для зимы, то есть лапти, делали они сами; онучи получали от господина своего; а летом ходили босы. Следственно,
у таковых узников не было ни коровы, ни лошади, ни овцы, ни барана. Дозволение
держать их господин
у них не отымал, но способы к тому. Кто был позажиточнее, кто был умереннее в пище, тот
держал несколько птиц, которых господин иногда бирал
себе, платя за них цену по своей воле.
Во всяком случае, она действовала
у Епанчиных довольно искусно: по неделям не упоминала о брате, была всегда чрезвычайно правдива и искренна,
держала себя просто, но с достоинством.
Возвращение Ивана Петровича ей пришлось не по нутру; пока княжна Кубенская
держала его
у себя, она надеялась получить по крайней мере половину отцовского имения: она и по скупости вышла в бабку.
— И вот что я хотела вам еще сказать, Федор Иваныч, — продолжала Марья Дмитриевна, слегка подвигаясь к нему, — если б вы видели, как она скромно
себя держит, как почтительна! Право, это даже трогательно. А если б вы слышали, как она о вас отзывается! Я, говорит, перед ним кругом виновата; я, говорит, не умела ценить его, говорит; это, говорит, ангел, а не человек. Право, так и говорит: ангел. Раскаяние
у ней такое… Я, ей-богу, и не видывала такого раскаяния!