Неточные совпадения
— Тосю я уважаю. Единственную. Она в Ростове-на-Дону. Недавно от нее посланец был с запиской, написала, чтоб я выдал ему деньжата ее, 130 рублей. Я
дал 300. У меня много их, денег. А посланец эдакий… топор. Сушеная
рыба. Ночевал у меня. Он и раньше бывал у Тоси. Какой-то Тырков, Толчков…
Фаддеев, бывший в числе наших слуг, сказал, что и их всех угостили, и на этот раз хорошо. «Чего ж вам
дали?» — спросил я. «Красной и белой каши; да что, ваше высокоблагородие, с души рвет». — «Отчего?» — «Да
рыба — словно кисель, без соли, хлеба нет!»
Дают одно блюдо: щи с солониной, с
рыбой, с говядиной или кашицу; на ужин то же, иногда кашу.
Зато Леру вынес нам множество банок… со змеями, потом камни, шкуры тигров и т. п. «Ну, последние времена пришли! — говорил барон, — просишь у ближнего хлеба, а он
дает камень, вместо
рыбы — змею».
«У нас, — далее говорил он, — в Камчатке и других местах, около лежащих, много
рыбы, а соли нет; у вас есть соль:
давайте нам ее, и мы вам же будем возить соленую
рыбу, которая составляет главную пищу в Японии.
Видимо, что он был в своей сфере, как
рыба в воде, и шел свободной уверенной походкой, слегка улыбаясь своей
даме.
— Эва! глянь-ка! над озером-то… аль чапля стоит? неужели она и ночью
рыбу ловит? Эх-ма! сук это — не чапля. Вот маху-то
дал! а все месяц обманывает.
— Не поеду я к этому брюхачу.
Рыбу даст сотенную, а масло положит тухлое. Бог с ним совсем!
— Постой, родитель… Знаешь, как большую
рыбу из воды вытаскивают:
дадут ей поводок, она и ходит, а притомилась — ее на берег.
Случается, некоторые съедают трех — и четырехдневную дачу в один день, а затем едят только хлеб или голодают, причем, по словам заведующего медицинскою частью, работая на берегу моря и рек, не брезгают выброшенными ракушками и
рыбой, а тайга
дает различные корни, подчас ядовитые.
Ловить
рыбу летом ходят за 20–25 верст к реке Тыми, а охота на пушного зверя имеет характер забавы и так мало
дает в экономии поселенца, что о ней даже говорить не стоит.
Во время хода периодической
рыбы арестантов кормят свежею
рыбой, отпуская по одному фунту на человека.]
дают их в вареном виде, в супе.
Даже если поселенцы как-нибудь научатся заготовлять
рыбу, то все-таки этот новый заработок не
даст населению ничего, так как санитарный надзор рано или поздно должен будет запретить употребление в пищу
рыбы, пойманной в верховьях.
Сафьянос
дал солдату за это статистическое сведение двугривенный и тотчас же занотовал в своей записной книге, что по реке Саванке во всякое время года в изобилии ловится всякая
рыба и даже стерлядь.
— И вот я взял себе за Сарочкой небольшое приданое. Что значит небольшое приданое?! Такие деньги, на которые Ротшильд и поглядеть не захочет, в моих руках уже целый капитал. Но надо сказать, что и у меня есть кое-какие сбережения. Знакомые фирмы
дадут мне кредит. Если господь
даст, мы таки себе будем кушать кусок хлеба с маслицем и по субботам вкусную рыбу-фиш.
Мне тоже захотелось выудить что-нибудь покрупнее, и хотя Евсеич уверял, что мне хорошей
рыбы не вытащить, но я упросил его
дать мне удочку побольше и также насадить большой кусок.
(Примеч. автора.)] и видели в ней такое движение и возню, что наши
дамы, а вместе с ними я, испускали радостные крики; многие огромные
рыбы прыгали через верх или бросались в узкие промежутки между клячами и берегом; это были щуки и жерехи.
Когда он» возвратились к тому месту, от которого отплыли, то рыбаки вытащили уже несколько тоней:
рыбы попало пропасть; она трепетала и блистала своей чешуей и в ведрах, и в сети, и на лугу береговом; но Еспер Иваныч и не взглянул даже на всю эту благодать, а поспешил только
дать рыбакам поскорее на водку и, позвав Павла, который начал было на все это глазеть, сел с ним в линейку и уехал домой.
Монахи-то — хлопотать, хлопотать, — в сенат бумагу подали: «Чем же, говорят, монастырю без
рыбы питаться?» А мужички-то сейчас к одному чиновничку — и денег
дали: «Устрой дело!».
— Все говорят, мой милый Февей-царевич, что мы с тобой лежебоки; давай-ка, не будем сегодня лежать после обеда, и поедем
рыбу ловить… Угодно вам, полковник, с нами? — обратился он к Михайлу Поликарпычу.
— И как мило помирились, — отвечает Александров. — Боже, как я был тогда глуп и мнителен. Как бесился, ревновал, завидовал и ненавидел. Вы одним взглядом издалека внесли в мою несчастную душу сладостный мир. И подумать только, что всю эту бурю страстей вызвала противная, замаринованная классная
дама, похожая на какую-то снулую
рыбу — не то на севрюгу, не то на белугу…
Первое: вы должны быть скромны и молчаливы, аки
рыба, в отношении наших обрядов, образа правления и всего того, что будут постепенно вам открывать ваши наставники; второе: вы должны
дать согласие на полное повиновение, без которого не может существовать никакое общество, ни тайное, ни явное; третье: вам необходимо вести добродетельную жизнь, чтобы, кроме исправления собственной души, примером своим исправлять и других, вне нашего общества находящихся людей; четвертое: да будете вы тверды, мужественны, ибо человек только этими качествами может с успехом противодействовать злу; пятое правило предписывает добродетель, каковою, кажется, вы уже владеете, — это щедрость; но только старайтесь наблюдать за собою, чтобы эта щедрость проистекала не из тщеславия, а из чистого желания помочь истинно бедному; и, наконец, шестое правило обязывает масонов любить размышление о смерти, которая таким образом явится перед вами не убийцею всего вашего бытия, а другом, пришедшим к вам, чтобы возвести вас из мира труда и пота в область успокоения и награды.
— Такие
рыбы дай бог, чтобы и в Эгейском море водились!
— Ах, как это жаль! — произнес опять с чувством князь и за обедом, который вскоре последовал, сразу же, руководимый способностями амфитриона, стал как бы не гостем, а хозяином: он принимал из рук хозяйки тарелки с супом и передавал их по принадлежности; указывал
дамам на куски говядины, которые следовало брать; попробовав пудинг из
рыбы, окрашенной зеленоватым цветом фисташек, от восторга поцеловал у себя кончики пальцев; расхвалил до невероятности пьяные конфеты, поданные в рюмках.
— Речь идет об официальном гимне Российской империи «Боже, царя храни».], и к концу обеда все подвыпили, не выключая даже
дам, и особенно разрумянилась Екатерина Петровна, которая после горячего выпила хересу, перед
рыбой портвейну, а после мяса красного вина — и не рюмку, а стакан; шампанского тоже не то что глотала понемногу из бокала, а разом его опустошала.
— Нельзя ее забыть. Еще дедушки наши об этой ухе твердили. Рыба-то, вишь, как в воде играет — а отчего? — от того самого, что она ухи для себя не предвидит! А мы… До игры ли мне теперича, коли у меня целый караван на мели стоит? И как это господь бог к твари — милосерд, а к человеку — немилостив? Твари этакую легость
дал, а человеку в оном отказал? Неужто тварь больше заслужила?
Дай бог клев на
рыбу!» — Года чрез два он скончался на руках дочери, сына и жены, которая пережила его несколькими годами.
Много есть рыбаков-охотников, которые целый век удят без прикормки и даже не находят в ней большой пользы, но последнее несправедливо: прикормка дело великое, и не только доставляет обильнейший лов, но
дает возможность выуживать
рыбу в таком месте, где без прикормки вы бы никак ее не выудили, и в такое время года, когда эта порода
рыбы перестала уже брать.
2) Чем жарче становится летом, тем хуже клюет
рыба, и в сильные летние жары только самое раннее утро и поздний вечер могут
дать рыбаку что-нибудь порядочное.
Я, к удивлению моему, узнал об этом очень недавно.] из коих не вырвется никакая добыча, широкое горло, которым она проглатывает насадку толще себя самой, — все это вместе
дает ей право называться царицею хищных
рыб, обитающих в пресных водах обыкновенных рек и озер.
Сначала будешь ошибаться, что это берет большая
рыба, станешь
давать им волю заклевывать, отчего иногда очень нескоро освободишь крючок из норы; потом скоро применишься к их клеву и не станешь
давать им затаскивать крючки.
Надобно быстро подсечь, и если
рыба невелика, то легонько ее вытащить; если же вы послышите большую
рыбу, то после подсечки, которая должна быть довольно сильна, чтобы жало крючка могло вонзиться глубже, надобно
дать ей свободу ходить на кругах, не ослабляя лесы, и не вдруг выводить на поверхность воды, а терпеливо дожидаться, когда
рыба утомится и сделается смирна; тогда, смотря по удобству берега или подведя поближе, взять ее рукою под жабры, если берег крут — или вытащить ее таском, если берег полог, для чего надобно отбежать назад или в сторону.
Рыба очень нередко задыхается зимой под льдом даже в огромных озерах и проточных прудах: [Из многих, мною самим виденных таких любопытных явлений самое замечательное случилось в Казани около 1804 г.: там сдохлось зимою огромное озеро Кабан; множество народа набежало и наехало со всех сторон:
рыбу, как будто одурелую, ловили всячески и нагружали ею целые воза.] сначала, в продолжение некоторого времени, показывается она в отверстиях прорубей, высовывая рот из воды и глотая воздух, но ловить себя еще не
дает и даже уходит, когда подойдет человек; потом покажется гораздо в большем числе и как будто одурелая, так что ее можно ловить саком и даже брать руками; иногда всплывает и снулая.
Такие станы, известные рыбакам, и зимою
дают возможность, прорубя над ними проруби, удить
рыбу, несмотря на стужу.
— Батюшка, — сказал он торопливо, — дай-ка я съезжу в челноке на ту сторону — на верши погляжу: должно быть, и там много
рыбы. Я заприметил в обед еще, веревки так вот под кустами-то и дергает. Не унесло бы наши верши. Ванюшка один справится с веслами.
Первой мыслью его, как только проведал он о ночной прогулке парней, было то, что Захар и Гришка утаивают от него пойманную
рыбу, ловят ее втихомолку, по ночам, без его ведома, и
дают ее в обмен за вино.
—
Дай им дух-то перевести; ну что, в самом-то деле, пристал с
рыбой!..
Старик Джиованни Туба еще в ранней молодости изменил земле ради моря — эта синяя гладь, то ласковая и тихая, точно взгляд девушки, то бурная, как сердце женщины, охваченное страстью, эта пустыня, поглощающая солнце, ненужное
рыбам, ничего не родя от совокупления с живым золотом лучей, кроме красоты и ослепительного блеска, — коварное море, вечно поющее о чем-то, возбуждая необоримое желание плыть в его
даль, — многих оно отнимает у каменистой и немой земли, которая требует так много влаги у небес, так жадно хочет плодотворного труда людей и мало
дает радости — мало!
Весь запас, который они могут предложить на предмет дальнейшего существования, ограничивается ранами, скорпионами и лексиконом неистовых восклицаний: держи! лови! Этот запас представляет единственную правду,которую каркающие мудрецы имеют за собой. Все остальное — и угрозы, и перспективы — все это не более как лганье, пущенное в ход ради переполоха, имеющего
дать им возможность ловить
рыбу в мутной воде.
Я скакал в город и привозил Маше книги, газеты, конфекты, цветы, я вместе со Степаном ловил
рыбу, по целым часам бродя по шею в холодной воде под дождем, чтобы поймать налима и разнообразить наш стол; я униженно просил мужиков не шуметь, поил их водкой, подкупал,
давал им разные обещания. И сколько я еще делал глупостей!
И вот, по истечении двух-трех лет, уездный суд
дает наконец резолюцию, вроде той знаменитой, которая разрешила истцу „ловить в озере
рыбу удою“.
В самом деле, Морозов приобрёл сходство с большой собакой, которая выучилась ходить на задних лапах; сожжённая кожа на голове его, должно быть, полопалась, он иногда обёртывал голову, как чалмой, купальным, мохнатым полотенцем Татьяны, которое
дал ему Митя; огромная голова, придавив Захара, сделала его ниже ростом; шагал он важно, как толстый помощник исправника Экке, большие пальцы держал за поясом отрёпанных солдатских штанов и, пошевеливая остальными пальцами, как
рыба плавниками, покрикивал...
Сумрак в саду становился всё гуще, синее; около бани зевнул, завыл солдат, он стал совсем невидим, только штык блестел, как
рыба в воде. О многом хотелось спросить Тихона, но Артамонов молчал: всё равно у Тихона ничего не поймёшь. К тому же и вопросы как-то прыгали, путались, не
давая понять, который из них важнее. И очень хотелось есть.
И вот повелел однажды Соломон устроить в одном из своих покоев прозрачный хрустальный пол с пустым пространством под ним, куда налили воды и пустили живых
рыб. Все это было сделано с таким необычайным искусством, что непредупрежденный человек ни за что не заметил бы стекла и стал бы
давать клятву, что перед ним находится бассейн с чистой свежей водой.
Даже удар в самый лоб, случающийся очень редко, если не убьет
рыбу наповал,
дает ей возможность и возиться, и сойти с остроги.
Я сам
дал оружие против себя: я сказал ему, что самое лучшее уженье
рыбы на заре.
На плотине несколько пильщиков, как живые машины, мерно качались вверх и вниз всем туловищем; у почерневшей деревянной будки сидел седой старик; несколько мальчишек удили
рыбу с плотины; какая-то старушка-дама, как часовой, несколько раз прошла по плотине, а затем скрылась в щегольской купальне, стоявшей у господского дома.
Вечером Буланину, вместе с прочими новичками,
дали в каменной кружке мутного сладкого чаю и половину французской булки. Но булка оказалась кислой на вкус, а чай отдавал
рыбой. После чая дядька показал Буланину его кровать.
И пришлось нам из-за ветру прожить на берегу еще два дня. Припасы-то между тем все прикончились, ягодой только брюхо набиваем, да еще Оркун, спасибо ему, четыре юколы
дал —
рыба у них такая. Так вот юколой этой еще сколько-нибудь питались. Честных правил, отличный гиляк был,
дай ему, господи! И по сю пору о нем вспоминаю.
Выдал он нам по положению,
рыбы еще
дал несколько, да от себя по двугривенному накинул. Потом перекрестился на небо, ушел к себе на заимку и дверь запер. Погасили сибиряки огни, легли спать — до свету-то еще не близко. А мы пошли себе своею дорогой, и очень нам всем в ту ночь тоскливо было.