Неточные совпадения
Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт, а молодой весь наверху. Вы,
господа, приготовляйтесь по своей части, а я отправлюсь сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться, не
терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
— Народ у нас смиренный, он сам бунтовать не любит, — внушительно сказал Козлов. — Это разные
господа, вроде инородца Щапова или казачьего потомка Данилы Мордовцева, облыжно приписывают русскому мужику пристрастие к «политическим движениям» и враждебность к государыне Москве. Это — сущая неправда, — наш народ казаки вовлекали в бунты. Казак Москву не
терпит. Мазепа двадцать лет служил Петру Великому, а все-таки изменил.
— В деревне я чувствовала, что, хотя делаю работу объективно необходимую, но не нужную моему хозяину и он
терпит меня, только как ворону на огороде. Мой хозяин безграмотный, но по-своему умный мужик, очень хороший актер и человек, который чувствует себя первейшим, самым необходимым работником на земле. В то же время он догадывается, что поставлен в ложную, унизительную позицию слуги всех
господ. Науке, которую я вколачиваю в головы его детей, он не верит: он вообще неверующий…
— Сколько я тебя, дубовая голова, учил, как надобно молиться, а ты всё свое бормочешь, еретица! Как только
терпит тебя
господь!
Если страдание само по себе ценно, то бороться со страданием невозможно; тогда остается пассивно
терпеть все страдания жизни и благодарить за них
Господа.
В течение двадцати лет бедный немец пытал свое счастие: побывал у различных
господ, жил и в Москве, и в губернских городах,
терпел и сносил многое, узнал нищету, бился, как рыба об лед; но мысль о возвращении на родину не покидала его среди всех бедствий, которым он подвергался; она только одна его и поддерживала.
Его выписал большой
барин, который сам
терпеть не мог музыки, но держал оркестр из чванства.
Барин наш
терпел,
терпел, — и только раз, когда к нему собралась великая компания гостей, ездили все они медведя поднимать, подняли его, убили, на радости, без сумнения, порядком выпили; наконец, после всего того, гости разъехались, остался один хозяин дома, и скучно ему: разговоров иметь не с кем, да и голова с похмелья болит; только вдруг докладывают, что священник этот самый пришел там за каким-то дельцем маленьким…
— Ну, будет,
господа! Что это у вас за пикировка,
терпеть этого не могу! — заключил Петр Михайлыч, и разговор тем кончился.
— Время не
терпит, любезный
господин Чи… чиппа…
— Всё это глупо, Липутин, — проговорил наконец
господин Кириллов с некоторым достоинством. — Если я нечаянно сказал вам несколько пунктов, а вы подхватили, то как хотите. Но вы не имеете права, потому что я никогда никому не говорю. Я презираю чтобы говорить… Если есть убеждения, то для меня ясно… а это вы глупо сделали. Я не рассуждаю об тех пунктах, где совсем кончено. Я
терпеть не могу рассуждать. Я никогда не хочу рассуждать…
Терпите, мол, дедушка;
терпели же вы до пятидесяти лет, что всем женщинам были противны, — потерпите же и до смерти: тем угоднее вы
господу богу будете…
Этого и
господь не может
терпеть, так может ли барский закон стать выше божьего?»
— Постой, что я тебе скажу.
Терпели православные, верно, что
терпели. Так ведь господь-то батюшка, он-то ведь не
терпел этой пакости! На немилостивых-те людей у него, барышня моя, есть сделанной ад-тартар…
— Положено
Господом Богом
терпеть, и —
терпи, человек! Ничего не поделаешь, такая наша судьба…
—
Терпел земную жизнь Христос,
господь бог наш, и нам повелел
терпеть.
— Ты одно помни: нет худа без добра, а и добро без худа — чудо!
Господь наш русский он добрый бог, всё
терпит. Он видит: наш-то брат не столь зол, сколько глуп. Эх, сынок! Чтобы человека осудить, надо с год подумать. А мы, согрешив по-человечьи, судим друг друга по-звериному: сразу хап за горло и чтобы душа вон!
В груди у меня словно оборвалось что-то. Не смея, с одной стороны, предполагать, чтобы
господин вице-губернатор отважился, без достаточного основания, обзывать дураком того, кого он еще накануне честил вашим превосходительством, а с другой стороны, зная, что он любил иногда пошутить (
терпеть не могу этих шуток, в которых нельзя понять, шутка ли это или испытание!), я принял его слова со свойственною мне осмотрительностью.
— Ах он безбожник! — вскричал купец, всплеснув руками. — И
господь бог
терпит такое беззаконие!
— Болеем и нужду
терпим оттого, — говорит он, — что
Господу милосердному плохо молимся. Да!
— Ничего из этого не будет, только обременю вас, — сказал он, — надо самому хлопотать как-нибудь. Пока глаза мои видят, пока
терпит господь грехам — сил не отымает, буду трудиться. Старее меня есть на свете, и те трудятся, достают себе хлебец. Должон и я сам собою пробавляться… Может статься, приведет
господь, люди добрые не оставят, вам еще пригожусь на что-нибудь… Полно, дочка, сокрушаться обо мне, старике: самую что ни на есть мелкую пташку не оставляет
господь без призрения — и меня не оставит!..
Пока
господь грехам
терпит, не отымает рук, пока глаза видят, должон всяк человек трудиться, должон пробавляться сам собою, какие бы ни были его лета…
Вот наши
господа помещики и жалуются горько и
терпят убытки, оттого что не существует удовлетворительной эерносушилки, которая избавила бы их от необходимости сажать хлебные снопы в овины, как во времена Рюрика: овины эти страшно убыточны, не хуже лаптей или рогож, и горят они беспрестанно.
— И будут совершенно правы, потому что люди легкомысленные, не умеющие
терпеть, ничего другого и не заслуживают. А между тем это будет потеря очень большая, потому что если соединить в один фокус все то, что мы имеем, то окажется, что нам дано очень и очень многое! Вот о чем не следует забывать,
господа!
Сколько раз я слышал: «Oui, mon officier, j'ai beaucoup souffert, mais une fois de retour a Paris… Diable! ce n'est pas comme chez vous: on se divertit, on dépence gaiement son argent et vive la joie!» [Да,
господин офицер! я много
терпел; но только бы добраться до Парижа — черт возьми! там не так, как у вас!..
Страх есть дело невольное, и, без сомнения, эти несчастные чувствуют нередко то, что я, за грехи мои, однажды в жизни испытал над самим собою; и если ужасные страдания возбуждают в нас не только жалость, но даже некоторый род почтения к страдальцу, то знайте,
господа! что трусы народ препочтенный: никто в целом мире не
терпит такой муки и не страдает, как они.
Когда подумаешь, что вы,
господа военные, для нас, мирных граждан,
терпите!..
— Когда секунданты предлагают мириться, то их обыкновенно не слушают, смотрят, как на формальность. Самолюбие, и все. Но я прошу вас покорнейше обратить внимание на Ивана Андреича. Он сегодня не в нормальном состоянии, так сказать, не в своем уме и жалок. У него произошло несчастие.
Терпеть я не могу сплетен, — Шешковский покраснел и оглянулся, — но ввиду дуэли я нахожу нужным сообщить вам. Вчера вечером он в доме Мюридова застал свою мадам с… одним
господином.
Больным местом готовившейся осады была Дивья обитель, вернее сказать — сидевшая в затворе княжиха, в иночестве Фоина. Сам игумен Моисей не посмел ее тронуть, а без нее и сестры не пойдут. Мать Досифея наотрез отказалась: от своей смерти, слышь, никуда не уйдешь, а
господь и не это
терпел от разбойников. О томившейся в затворе Охоне знал один черный поп Пафнутий, а сестры не знали, потому что привезена она была тайно и сдана на поруки самой Досифее. Инок Гермоген тоже ничего не подозревал.
Опять Арефа очутился в узилище, — это было четвертое по счету. Томился он в затворе монастырском у игумена Моисея, потом сидел в Усторожье у воеводы Полуекта Степаныча, потом на Баламутском заводе, а теперь попал в рудниковую тюрьму. И все напрасно… Любя
господь наказует, и нужно любя
терпеть. Очень уж больно дорогой двоеданы проклятые колотили: места живого не оставили. Прилег Арефа на соломку, сотворил молитву и восплакал. Лежит, молится и плачет.
Теперь должен я благосклонного читателя познакомить с Гаврилою Афанасьевичем Ржевским. Он происходил от древнего, боярского рода, владел огромным имением, был хлебосол, любил соколиную охоту; дворня его была многочисленна. Словом, он был коренной русской
барин; по его выражению, не
терпел немецкого духу и старался в домашнем быту сохранить обычаи любезной ему старины.
— Греха я тут, сватья, не вижу. То ли ещё
господа делают, а бог
терпит. У меня — нужда: Петру хозяйка требуется.
— Измывается надо мной
барин, — ну, ладно, могу
терпеть, пес его возьми, он — лицо, он знает неизвестное мне. А — когда свой брат, мужик, теснит меня — как я могу принять это? Где между нами разница? Он — рублями считает, я — копейками, только и всего!
И добро бы, братцы, человек какой был, сам
господин али какого дворянского роду, что ли; все бы, кажись, не так обидно
терпеть, а то ведь сам такой же сермяжник, ходит только в барском кафтане да бороду бреет… а
господа души, вишь, в нем не чают, они нашего мужицкого дела не разумеют, все сполняют, что ему только поволится…
Они рады бы, может статься, особливо
барин, в чем помочь мужикам своим, да, вишь, от них все шито да крыто; им сказывают: то хорошо, другое хорошо, знатно, мол, жить вашим крестьянам, ну и ладно, они тому и верят, а
господа хорошие, грех сказать; кабы они видали, примерно, что мужики в обиде живут от управляющего да нужду всяческу
терпят, так, вестимо, того бы не попустили…
— «А что били тебя — это ничего?» — «А какая важность,
господа лише дрались, да мы
терпели — и перетерпели: теперь они и сами обосели — стали смирные».
ТерпитГосподь грехам, великая царица!
— Вы,
господа, — говорил он, — сами не пейте: вы люди молодые; это может войти в привычку, в обществе это не принято; я сам тоже
терпеть не могу вина и, когда увижу его, тотчас стараюсь уничтожить, что я и сделаю с этим шато-марго.
Лизавета. Теперь главное то,
барин, пужает он меня, что в Питер меня и с младенцем увезти ладит; а пошто мы ему?.. Чтобы мученья да притесненья
терпеть от него!
Тем, кто больше
терпит,
Кто перед Богом не кривил душой.
Когда народ за Русь святую встанет —
И даст
Господь победу над врагом.
Нам дороги родные пепелища,
Мы их не променяем ни на что.
Нам вера православная да церковь
Дороже всех сокровищ на земле.
За умножение наших прегрешений
Господь казнит. Мы знаем все и
терпим,
Так не грешно ли против Божьей воли
Нам восставать? Не лучше ли смириться?
Иван Иванович. Я всегда здоров…
Терпит господь и не наказывает. Сашенька… (Целует Сашу в голову.) Давно я вас не лицезрел… Здорова, Сашенька?
— Пока милосердный
Господь грехам
терпит, а впредь уповаю на милость Всевышнего, — проговорила уставные слова игуменья, ласково поглядывая на Аграфену Петровну.
— Софронием!.. — с улыбкой презренья тихо промолвила Манефа. — Что ж?.. При нашем тесном обстоянии, в теперешнее гонительное время на смертный час и Софронов поп пригодится… Когда время не
терпит, всякому можно человека исправить… Не поставит того во грех
Господь милосердый… Видел ли дедушку перед смертью-то?
— Нет, матушка Маргарита, нет, — отвечала опытная во всяких делах, в самый сенат писавшая просьбы Феозва. — Не такое дело, никакими просьбами тут не пособишь. Царско уложенье что Божье веленье — су́против его не пойдешь…
Терпеть надо, матушка,
терпеть! На то власть Создателя!
Господь сам
терпел и нам повелел…
— А что же, милый? Гоненьев точно что много было. Ну, гонимы — и
терпим; хулимы — утешаемся о
Господе нашем. Упование наше Отец, прибежище наше Сын, покровитель есть Дух Свят, и защита наша есть сам Спаситель, равно соцарст-вующий Святой Троице. Ты вот так строптиво мыслишь: до коих, мол, пор терпеть-то?.. А что сказано-то? Сказано: «претерпевый до конца, той спасен будет». Значит, и
терпи.
—
Господа! — снова возвысил голос Полояров. —
Господа! Я обращаюсь ко всем вам, ко всем честным людям, у которых наше рабство не вышибло еще совести! Выслушайте меня,
господа!.. Немецко-татарский деспотизм петербургского царизма дошел до maximum своего давления. Дальше уже
терпеть нельзя… невозможно — или надо задохнуться!
— Нет, не могу! — сказал он. — Не могу дольше
терпеть! Пойду к себе и удовлетворюсь. Вот что,
господа, пойдемте-ка и вы ко мне! Ей-богу! Выпьем по рюмочке, закусим чем бог послал. Огурчика, колбаски… самоварчик изобразим… А? Закусим, про холеру поговорим, старину вспомним… Жена спит, но мы ее и будить не станем… потихоньку… Пойдемте!
— Слава Богу, поколь
Господь грехам
терпит, — молвила Таисея и тотчас же попрекнула Петра Степаныча: — А вы тогда на неделю от нас поехали да так и не бывали.
— Девица она, видите, уж на возрасте, пора бы и своим домком хозяйничать, — продолжал Марко Данилыч. — Сам я, покамест
Господь грехам
терпит, живу, да ведь никем не узнано, что наперед будет. Помри я, что с ней станется? Сами посудите… Дарья Сергевна нам все едино что родная, и любит она Дунюшку, ровно дочь, да ведь и ее дело женское. Где им делами управить? Я вот и седую бороду нажил, а иной раз и у меня голова трещит.