Неточные совпадения
«
Грехи,
грехи, — послышалось
Со всех сторон. — Жаль Якова,
Да жутко и за
барина, —
Какую принял казнь!»
— Жалей!.. — Еще прослушали
Два-три рассказа страшные
И горячо заспорили
О том, кто всех грешней?
Один сказал: кабатчики,
Другой сказал: помещики,
А третий — мужики.
То был Игнатий Прохоров,
Извозом занимавшийся,
Степенный и зажиточный...
Цыфиркин. Теперь, правда, не за что, а кабы ты,
барин, что-нибудь у меня перенял, не
грех бы тогда было и еще прибавить десять.
— Сомнения свойственны слабости человеческой, но мы должны молиться, чтобы милосердый
Господь укрепил нас. Какие особенные
грехи имеете? — прибавил он без малейшего промежутка, как бы стараясь не терять времени.
Ну уж мне, старухе, давно бы пора сложить старые кости на покой; а то вот до чего довелось дожить: старого
барина — вашего дедушку, вечная память, князя Николая Михайловича, двух братьев, сестру Аннушку, всех схоронила, и все моложе меня были, мой батюшка, а вот теперь, видно, за
грехи мои, и ее пришлось пережить.
Феклуша. Это, матушка, враг-то из ненависти на нас, что жизнь такую праведную ведем. А я, милая девушка, не вздорная, за мной этого
греха нет. Один
грех за мной есть точно; я сама знаю, что есть. Сладко поесть люблю. Ну, так что ж! По немощи моей
Господь посылает.
Какую службу ты несёшь?»
«На счастье
грех роптать», Жужутка отвечает:
«Мой
господин во мне души не чает;
Живу в довольстве и добре,
И ем, и пью на серебре...
— Эх, батюшка Петр Андреич! — отвечал он с глубоким вздохом. — Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного в трактире! Что делать?
Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашел к куме, да засел в тюрьме. Беда да и только! Как покажусь я на глаза
господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьет и играет.
— Брось сковороду, пошла к
барину! — сказал он Анисье, указав ей большим пальцем на дверь. Анисья передала сковороду Акулине, выдернула из-за пояса подол, ударила ладонями по бедрам и, утерев указательным пальцем нос, пошла к
барину. Она в пять минут успокоила Илью Ильича, сказав ему, что никто о свадьбе ничего не говорил: вот побожиться не
грех и даже образ со стены снять, и что она в первый раз об этом слышит; говорили, напротив, совсем другое, что барон, слышь, сватался за барышню…
— Да что это, Илья Ильич, за наказание! Я христианин: что ж вы ядовитым-то браните? Далось: ядовитый! Мы при старом
барине родились и выросли, он и щенком изволил бранить, и за уши драл, а этакого слова не слыхивали, выдумок не было! Долго ли до
греха? Вот бумага, извольте.
— Самоубийство есть самый великий
грех человеческий, — ответил он, вздохнув, — но судья тут — един лишь
Господь, ибо ему лишь известно все, всякий предел и всякая мера. Нам же беспременно надо молиться о таковом грешнике. Каждый раз, как услышишь о таковом
грехе, то, отходя ко сну, помолись за сего грешника умиленно; хотя бы только воздохни о нем к Богу; даже хотя бы ты и не знал его вовсе, — тем доходнее твоя молитва будет о нем.
— Цветет-то она цветет, да кабы не отцвела скоро, — с подавленным вздохом проговорила старуха, — сам знаешь, девичья краса до поры до время, а Надя уж в годах, за двадцать перевалило. Мудрят с отцом-то, а вот счастья
господь и не посылает… Долго ли до
греха — гляди, и завянет в девках. А Сережа-то прост, ох как прост, Данилушка. И в кого уродился, подумаешь… Я так полагаю, што он в мать, в Варвару Павловну пошел.
Да и
греха такого нет и не может быть на всей земле, какого бы не простил
Господь воистину кающемуся.
— «Ах,
барин,
грех тебе это говорить; барышня наша такая беленькая, такая щеголиха!
— Как это ты в тридцать лет не научился говорить?.. таскает — как это таскать дрова? — дрова носят, а не таскают. Ну, Данило, слава богу,
господь сподобил меня еще раз тебя видеть. Прощаю тебе все
грехи за сей год и овес, который ты тратишь безмерно, и то, что лошадей не чистишь, и ты меня прости. Потаскай еще дровец, пока силенка есть, ну, а теперь настает пост, так вина употребляй поменьше, в наши лета вредно, да и
грех.
Вон, сказывают, одному такому же втемяшилось в голову, что ежели раб своего
господина убьет, так все
грехи с него снимутся… и убил!
— Да разве я для этого дом-то строил? — возмущался Харитон Артемьич. — Всякую пакость натащил в дом-то… Ох, горе душам нашим!.. За чьи только
грехи господь батюшка наказывает… Осрамили меня зятья на старости лет.
— Ну, что уж ты растосковался так?
Господь знает, что делает. У многих ли дети лучше наших-то? Везде, отец, одно и то же, — споры, да распри, да томаша. Все отцы-матери
грехи свои слезами омывают, не ты один…
Агафью все в доме очень уважали; никто и не вспоминал о прежних
грехах, словно их вместе с старым
барином в землю похоронили.
— Вот что,
господа, — заговорил он, прикрывая жену собой, — не женское дело разговоры разговаривать… У Федосьи Родионовны есть муж, он и в ответе. Так скажите и батюшке Родиону Потапычу… Мы от ответа не прячемся… Наш
грех…
— И тоже тебе нечем похвалиться-то: взял бы и помог той же Татьяне. Баба из последних сил выбилась, а ты свою гордость тешишь. Да что тут толковать с тобой!.. Эй, Прокопий, ступай к отцу Акакию и веди его сюда, да чтобы крест с собой захватил: разрешительную молитву надо сказать и отчитать проклятие-то. Будет
Господа гневить… Со своими
грехами замаялись, не то что других проклинать.
— Отметаются все твои старые
грехи, Конон, — сказал Гермоген, кладя руку на голову новообращенного. — Взыщутся старые
грехи на иноке Кирилле, а раб божий Конон светлеет душой перед
господом.
Мироныч почесал за ухом и с недовольным видом отвечал: «Коли от евтого, батюшка Алексей Степаныч, так уж за
грехи наши
Господь посылает свое наслание» [Снятие кож с чумной скотины воспрещено законом; но башкирцы — плохие законоведцы, а русские кожевники соблазняются дешевизной, и это зло до сих пор не вывелось в Оренбургской губернии.
— Начальником был, усердие имел — ну, и говорил другое. Оброки сбирал: к одному придешь — денег нет, к другому придешь — хоть шаром на дворе покати! А
барин с теплых вод пишет:"Вынь да положь!"Ходишь-ходишь — и скажешь
грехом:"Ах, волк вас задави! своего
барина, мерзавцы, на кабак променяли!"Ну, а теперь сам мужиком сделался.
—
Барин,
грех, умирать будем, — говорил Иван Миронов.
— Вот как этакое-то дело со мной сделалось, и стали мы приступать к Манефе Ивановне, чтоб перед родителем открыться."А что, говорит, разве уж к концу дело пришло?"И заместо того чтоб перед родителем меня заступить и осторожненько ему рассказать, что вот
господин хороший и поправить свой
грех желает, она все, сударь, против стыда и совести сделала.
— Не думаю. Битье вообще не удовольствие; это движение гнева, выраженное в грубой и отвратительной форме, — и только. Но почему же вы именно о «
господах» спрашиваете? ведь не одни
господа дерутся; полагаю, что и вы не без
греха в этом отношении…
— Нечем, батюшки,
господа проезжие, — говорил он, — не за что нашу деревню похвалить. Ты вот,
господин купец, словно уж не молодой, так, можо, слыхал, какая про наше селенье славушка идет — что
греха таить!
— Охлажденье, сударь, к нему имеют… большое охлажденье против прежнего, — отвечал успокоительным тоном Григорий Васильев, — вот уж года четыре мы это замечаем; только и говорят своим горничным девицам: «Ах, говорят, милые мои, как бы я желала выйти замуж!» Барышня, батюшка, умная, по политике тонкая, все, может быть, по чувствительной душе своей почувствовали, какой оне пред
господом творцом-создателем
грех имеют.
—
Господа! Молодые люди! — воскликнул Петр Михайлыч. — Не смейтесь над телесными недостатками; это все равно, что смеяться над больными —
грех!
— Да как завел меня туда
господь, — продолжал он, — эх, благодать небесная, думаю! По сиротству моему произошло это дело, так как в нашей судьбе совсем нельзя без вспомоществования. И вот, верьте богу, сударь, себе в убыток, наказал
господь за
грехи: за махальницу, да за хлопотницу, да за дьяконов чересседельник всего только двенадцать рублев приобрел. Николая Угодника подбородник, чистый серебряный, задаром пошел: симилёровый, говорят.
Пока все это происходило, злобствующий молодой аптекарский помощник, с которым пани Вибель (
греха этого нечего теперь таить) кокетничала и даже поощряла его большими надеждами до встречи с Аггеем Никитичем, помощник этот шел к почтмейстеру, аки бы к другу аптекаря, и, застав того мрачно раскладывавшим один из сложнейших пасьянсов, прямо объяснил, что явился к нему за советом касательно Herr Вибеля, а затем, рассказав все происшествие прошедшей ночи, присовокупил, что соскочивший со стены человек был исправник Зверев, так как на месте побега того был найден выроненный Аггеем Никитичем бумажник, в котором находилась записка пани Вибель, ясно определявшая ее отношения к
господину Звереву.
— А между тем хоть масоны, может быть, эту земную любовь считают
грехом, но должно сознаться, что я был только совершенно счастлив, когда наслаждался полной любовью пани Вибель; вот бы тут надо спросить
господ масонов, как бы они объяснили мне это?»
— Ребята, — продолжал Никита Романович, — кто из нас богу не грешен! Так искупим же теперь
грехи наши, заслужим себе прощение от
господа, ударим все, как мы есть, на врагов церкви и земли Русской!
— Что? — сказала наконец мамка глухим, дребезжащим голосом, — молишься, батюшка? Молись, молись, Иван Васильич! Много тебе еще отмаливаться! Еще б одни старые
грехи лежали на душе твоей! Господь-то милостив; авось и простил бы! А то ведь у тебя что ни день, то новый
грех, а иной раз и по два и по три на день придется!
— Тебе вот «кажется», а поразмысли да посуди — ан, может, и не так на поверку выйдет. Теперь, как ты за ржицей ко мне пришел,
грех сказать! очень ты ко мне почтителен и ласков; а в позапрошлом году, помнишь, когда жнеи мне понадобились, а я к вам, к мужичкам, на поклон пришел? помогите, мол, братцы, вызвольте! вы что на мою просьбу ответили? Самим, говорят, жать надо! Нынче, говорят, не прежнее время, чтоб на
господ работать, нынче — воля! Воля, а ржицы нет!
— А ежели при этом еще так поступать, как другие… вот как соседушка мой,
господин Анпетов, например, или другой соседушка,
господин Утробин… так и до
греха недалеко. Вон у
господина Утробина: никак, с шесть человек этой пакости во дворе копается… А я этого не хочу. Я говорю так: коли Бог у меня моего ангела-хранителя отнял — стало быть, так его святой воле угодно, чтоб я вдовцом был. А ежели я, по милости Божьей, вдовец, то, стало быть, должен вдоветь честно и ложе свое нескверно содержать. Так ли, батя?
Однако, хотя жизнь моя и не изобилует вещами, тщательной секретности требующими, но все-таки хорошо, что хозяин домика нашего обнес свой садик добрым заборцем, а
Господь обрастал этот забор густою малиной, а то, пожалуй, иной сказал бы, что попа Савелия не
грех подчас назвать и скоморохом.
Её история была знакома Матвею: он слышал, как Власьевна рассказывала Палаге, что давно когда-то один из
господ Воеводиных привёз её, Собачью Матку, — барышнею — в Окуров, купил дом ей и некоторое время жил с нею, а потом бросил. Оставшись одна, девушка служила развлечением уездных чиновников, потом заболела, состарилась и вот выдумала сама себе наказание за
грехи: до конца дней жить со псами.
«Пусть горе моё будет в радость тебе и
грех мой — на забаву, не пожалуюсь ни словом никогда, всё на себя возьму перед
господом и людьми! Так ты обласкал всю меня и утешил, золотое сердце, цветочек тихий! Как в ручье выкупалась я, и словно душу ты мне омыл — дай тебе господи за ласку твою всё счастье, какое есть…»
Рассказал он мне однова, как прославился перед
барином верностью своей рабьей: старого Бубнова наложница стала Лексея на
грех с ней склонять, девица молодая была она, скучно ей со стариком…
— К дядюшке-то? А плюньте на того, кто вам это сказал! Вы думаете, я постоянный человек, выдержу? В том-то и горе мое, что я тряпка, а не человек! Недели не пройдет, а я опять туда поплетусь. А зачем? Вот подите: сам не знаю зачем, а поеду; опять буду с Фомой воевать. Это уж, батюшка, горе мое! За
грехи мне
Господь этого Фомку в наказание послал. Характер у меня бабий, постоянства нет никакого! Трус я, батюшка, первой руки…
Да и Алексей-то, старый грешник, постыдился бы добрых людей!» Эти ругательные замечания она заключала всякий раз молитвою, чтоб
господь бог простил ее племяннику
грех рождения Любоньки.
— А у Вукола вон какой домина схлопан — небось, не от бедности! Я ехал мимо-то, так загляденье, а не дом. Чем мы хуже других, мамынька, ежели нам
Господь за родительские молитвы счастье посылает… Тоже и насчет Маркушки мы все справим по-настоящему, неугасимую в скиты закажем, сорокоусты по единоверческим церквам, милостыню нищей братии, ну, и ты кануны будешь говорить. Грешный человек, а душа-то в нем христианская. Вот и будем замаливать его
грехи…
— Все грешные люди, один
Господь без
греха.
Женщина. Ах ты…
грех какой… Мальчик-то
господ Розовых! Бойкенький такой… а?
Так я прогневил
господа и должен сносить без ропота горькую мою участь; но ты молилась, Анастасья! в глазах твоих, устремленных на святые иконы, сияла благодать божия… я видел ясно: никакие земные помыслы не омрачали души твоей… тебя не тяготит ужасный
грех поруганной святыни!..
Великое дело, с малым и необученным войском устоять против бесчисленных врагов… но
господь укрепит десницу рабов своих, хотя, по тяжким
грехам нашим, мы недостойны, чтоб свершилось над нами сие чудо, и поистине не должны надеяться… но милосердие всевышнего неистощимо.
Петр. А ведь кто его знает! На
грех мастера нет. Он с виду-то
барин добрый. Да ты поскорей, завтра же чем свет; а в полдень мы с тятенькой придем, ты мне скажешь.
Костылев. Зачем тебя давить? Кому от этого польза?
Господь с тобой, живи знай в свое удовольствие… А я на тебя полтинку накину, — маслица в лампаду куплю… и будет перед святой иконой жертва моя гореть… И за меня жертва пойдет, в воздаяние
грехов моих, и за тебя тоже. Ведь сам ты о
грехах своих не думаешь… ну вот… Эх, Андрюшка, злой ты человек! Жена твоя зачахла от твоего злодейства… никто тебя не любит, не уважает… работа твоя скрипучая, беспокойная для всех…
— Да, из твоего дома, — продолжал между тем старик. — Жил я о сю пору счастливо, никакого лиха не чая, жил, ничего такого и в мыслях у меня не было; наказал, видно,
господь за тяжкие
грехи мои! И ничего худого не примечал я за ними. Бывало, твой парень Ваня придет ко мне либо Гришка — ничего за ними не видел. Верил им, словно детям своим. То-то вот наша-то стариковская слабость! Наказал меня создатель, горько наказал. Обманула меня… моя дочка, Глеб Савиныч!