Неточные совпадения
Стоя в холодке вновь покрытой риги с необсыпавшимся еще пахучим листом лещинового решетника, прижатого к облупленным свежим осиновым слегам соломенной крыши, Левин глядел то сквозь открытые ворота, в которых толклась и играла сухая и
горькая пыль молотьбы, на освещенную горячим солнцем траву гумна и свежую солому, только что вынесенную из сарая, то на пестроголовых белогрудых ласточек, с присвистом влетавших под крышу и, трепля крыльями, останавливавшихся в просветах ворот, то на народ, копошившийся в темной и пыльной риге, и думал странные
мысли...
Когда ночная роса и горный ветер освежили мою горячую голову и
мысли пришли в обычный порядок, то я понял, что гнаться за погибшим счастием бесполезно и безрассудно. Чего мне еще надобно? — ее видеть? — зачем? не все ли кончено между нами? Один
горький прощальный поцелуй не обогатит моих воспоминаний, а после него нам только труднее будет расставаться.
Или, не радуясь возврату
Погибших осенью листов,
Мы помним
горькую утрату,
Внимая новый шум лесов;
Или с природой оживленной
Сближаем думою смущенной
Мы увяданье наших лет,
Которым возрожденья нет?
Быть может, в
мысли нам приходит
Средь поэтического сна
Иная, старая весна
И в трепет сердце нам приводит
Мечтой о дальней стороне,
О чудной ночи, о луне…
Только в эту минуту я понял, отчего происходил тот сильный тяжелый запах, который, смешиваясь с запахом ладана, наполнял комнату; и
мысль, что то лицо, которое за несколько дней было исполнено красоты и нежности, лицо той, которую я любил больше всего на свете, могло возбуждать ужас, как будто в первый раз открыла мне
горькую истину и наполнила душу отчаянием.
Когда она ушла, он почувствовал, что его охватило, точно сквозной ветер, неизведанное им, болезненное чувство насыщенности каким-то
горьким дымом, который, выедая
мысли и желания, вызывал почти физическую тошноту.
Но, в
горькой злобе свирепея,
Теперь позыву одному
Оно послушно; он голубит
Едину
мысль и день и ночь...
У
Горького же все время чувствуется недостаточная осведомленность человека, живущего интеллигентско-кружковыми понятиями, провинциализм, не ведающий размаха мировой
мысли.
В статьях этих я жил вместе с войной и писал в живом трепетании события. И я сохраняю последовательность своих живых реакций. Но сейчас к
мыслям моим о судьбе России примешивается много
горького пессимизма и острой печали от разрыва с великим прошлым моей родины.
А если б и возможно было отнять, то,
мыслю, стали бы оттого еще
горше несчастными.
Тем не менее он продолжал прислушиваться ко всему, что для него было так ново, и его крепко сдвинутые брови, побледневшее лицо выказывали усиленное внимание. Но это внимание было мрачно, под ним таилась тяжелая и
горькая работа
мысли.
Слушая этот
горький рассказ, я сначала решительно как будто не понимал слов рассказчика, — так далека от меня была
мысль, что Пушкин должен умереть во цвете лет, среди живых на него надежд. Это был для меня громовой удар из безоблачного неба — ошеломило меня, а вся скорбь не вдруг сказалась на сердце. — Весть эта электрической искрой сообщилась в тюрьме — во всех кружках только и речи было, что о смерти Пушкина — об общей нашей потере, но в итоге выходило одно: что его не стало и что не воротить его!
Герой мой тоже возвратился в свою комнату и, томимый различными
мыслями, велел себе подать бумаги и чернильницу и стал писать письмо к Мари, — обычный способ его, которым он облегчал себя, когда у него очень уж много чего-нибудь
горького накоплялось на душе.
Праздность приводит за собою боязнь одиночества, потому что последнее возбуждает работу
мысли, которая, в свою очередь, вызывает наружу очень
горькие и вдобавок вполне бесплодные разоблачения.
Очищенный поник головой и умолк.
Мысль, что он в 1830 году остался сиротой, видимо, подавляла его. Слез, правда, не было видно, но в губах замечалось нервное подергивание, как у человека, которому инстинкт подсказывает, что в таких обстоятельствах только рюмка
горькой английской может принести облегчение. И действительно, как только желание его было удовлетворено, так тотчас же почтенный старик успокоился и продолжал...
Поле, дорога, звон проволоки, зной и обрывки ленивых
мыслей тянутся, как облака, друг за другом… Путаются, сливаются. Опять прошлое, потом туман, из которого выплывает кусок тракта, обсаженного березками. Полотно заросло травой, пыльная узкая лента как-то осторожно жмется то к одной стороне, то к другой, — видно, что весной здесь езда самая
горькая… И в уме Семена Афанасьевича возникает вдруг четверостишие старого «земского поэта...
Близились сумерки, и становилось будто прохладнее, когда он пришёл в себя и снова задумался о
горьких впечатлениях дня. Теперь думалось не так непримиримо; развёртывалась туго, но спокойнее — новая
мысль...
Но он тотчас оттолкнул от себя эту
мысль, коварно являвшуюся в минуты, когда злоба к Максиму напрягалась особенно туго; а все другие
мысли, ничего не объясняя, только увеличивали
горький и обидный осадок в душе; Кожемякин ворочался на полу, тяжело прижатый ими, и вздыхал...
— Признаюсь вам, — отвечал он, — этот вопрос для меня хуже самой
горькой пилюли. В том-то и штука, что я уже открыл мою
мысль… словом, свалял ужаснейшего дурака! И как бы вы думали, кому? Обноскину! так что я даже сам не верю себе. Не понимаю, как и случилось! Он все здесь вертелся; я еще его хорошо не знал, и когда осенило меня вдохновение, я, разумеется, был как будто в горячке; а так как я тогда же понял, что мне нужен помощник, то и обратился к Обноскину… Непростительно, непростительно!
Он был подавлен, уничтожен. Тем не менее капризная
мысль его и тут не изменила своему обычному характеру. Он не сказал себе: «Вот какое бремя лежит на мне, безвестном кадете, выбравшемся в помпадуры! вот с чем надлежало мне познакомиться прежде, чем расточать направо и налево: „влепить“, да „закатить“!» — но вскочил, как ужаленный, и с каким-то
горьким, нервным смехом воскликнул...
Мысль разлуки,
мысль о том, что нет писем, стала
горче, стала тягостнее при
мысли, что Володя не придет поздравить ее, что он, может быть, забудет и там ее поздравить…
Он хотел слова, он хотел торжества, как будто это слово было нужно; если б он был юнее сердцем, если б в голове его не обжились так долго
мысли горькие и странные, он не спросил бы этого слова.
Тут его
мысль остановилась на жалобах Любови. Он пошел тише, пораженный тем, что все люди, с которыми он близок и помногу говорит, — говорят с ним всегда о жизни. И отец, и тетка, крестный, Любовь, Софья Павловна — все они или учат его понимать жизнь, или жалуются на нее. Ему вспомнились слова о судьбе, сказанные стариком на пароходе, и много других замечаний о жизни, упреков ей и
горьких жалоб на нее, которые он мельком слышал от разных людей.
Он чувствовал себя худо — со всех сторон его окружала тьма, было холодно, изо рта в грудь проникал клейкий и
горький вкус пива, сердце билось неровно, а в голове кружились, точно тяжёлые хлопья осеннего снега, милые
мысли.
Я уже привык наслаждаться моими мечтами, а теперь
мысль, что несколько глаз меня наблюдают, мешала мне оторваться от
горькой действительности, чтоб грезить наяву сладкими снами; но тем не менее вечер прошел благополучно: ни тоски, ни истерического припадка не было.
«Если я буду любить и тосковать о любимых, то не всю душу принес я сюда и не чиста моя чистота», — думал Погодин с пугливой совестливостью аскета; и даже в самые
горькие минуты, когда мучительно просило сердце любви и отдыха хотя бы краткого, крепко держал себя в добровольном плену
мыслей — твердая воля была у юноши.
— Не сам ли он создал свое могущество? какая слава, если б он избрал другое поприще, если б то, что сделал для своей личной мести, если б это терпение, геройское терпение, эту скорость
мысли, эту решительность обратил в пользу какого-нибудь народа, угнетенного чуждым завоевателем… какая слава! если б, например, он родился в Греции, когда турки угнетали потомков Леонида… а теперь?.. имея в виду одну цель — смерть трех человек, из коих один только виновен, теперь он со всем своим гением должен потонуть в пучине неизвестности… ужели он родился только для их казни!.. разобрав эти
мысли, он так мал сделался в собственных глазах, что готов был бы в один миг уничтожить плоды многих лет; и презрение к самому себе,
горькое презрение обвилось как змея вокруг его сердца и вокруг вселенной, потому что для Вадима всё заключалось в его сердце!
Не одна 30-летняя вдова рыдала у ног его, не одна богатая барыня сыпала золотом, чтоб получить одну его улыбку… в столице, на пышных праздниках, Юрий с злобною радостью старался ссорить своих красавиц, и потом, когда он замечал, что одна из них начинала изнемогать под бременем насмешек, он подходил, склонялся к ней с этой небрежной ловкостью самодовольного юноши, говорил, улыбался… и все ее соперницы бледнели… о как Юрий забавлялся сею тайной, но убивственной войною! но что ему осталось от всего этого? — воспоминания? — да, но какие?
горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим на берегах Мертвого моря, которые, блистая румяной корою, таят под нею пепел, сухой горячий пепел! и ныне сердце Юрия всякий раз при
мысли об Ольге, как трескучий факел, окропленный водою, с усилием и болью разгоралось; неровно, порывисто оно билось в груди его, как ягненок под ножом жертвоприносителя.
Всякое проявление высокомерия и дерзости боярской, начиная от колких выходок царской няньки, злобной боярыни Хитрово, до посягательств Шакловитого, говорившего, что нечего смотреть на Наталью Кирилловну: «она прежде ничем была, в лаптях ходила», — всякое подобное проявление, сделавшись известным Петру, должно было возбуждать в нем
горькие чувства и тяжелые
мысли.
Первые минуты опьянения были неприятны, хмель делал
мысли Петра о себе, о людях ещё более едкими,
горькими, окрашивал всю жизнь в злые, зелёно-болотные краски, придавал им кипучую быстроту; Артамонову казалось, что это кипение вертит, кружит его, а в следующую минуту перебросит через какой-то край.
Во всем существе разлилась горячая струя жизни, во всех
мыслях царит убеждение, что отныне жизнь уже пойдет не старой,
горькой колеей, а совсем новым, радостным порядком.
«Припадок!», отвечал он с
горькой улыбкой; «музыка приводит мне на
мысли Италию!
Когда трубка была набита и вспыхнувшая серная спичка осветила лицо служивого, Прошка окончательно сконфузился. Лицо приятеля было сурово. Он сидел на корточках, потягивая из чубука и глядя задумчиво в сторону. Прошка ясно понял, что
мысли служивого теперь далеко: по-видимому, он предавался общим размышлениям о
горькой жизни, не обращая внимания на дорогу, как будто его приговор над хвалеными местами был уже окончательно составлен. Прошке стало очень стыдно, и вся его чванливость совершенно исчезла.
Это обстоятельство снова ее поссорило с мужем. Переписка их приняла
горький тон. Видя непреклонность жены, Столыгину пришла в голову
мысль воспользоваться разлукой ее с сыном, чтобы поставить на своем.
— Свистать? На сцене? Ха-ха-ха! (Он смеется
горьким актерским смехом). Ты ли это говоришь? Да разве ты не знаешь, что сцена — это хра-ам, это алтарь, на который мы кладем все свои лучшие
мысли и желания. И вдруг — свистать! Ха-ха-ха…
А что, если здесь-то и есть конец моего пути? внезапная и
горькая, опять мелькнула во мне эта
мысль.
Эта
мысль доставила мне теперь своего рода
горькую отраду.
Настоящий характер русской
мысли, поэтической и спекулятивной, развивается в полной силе по восшествии на престол Николая. Отличительная черта этого направления — трагическое освобождение совести, безжалостное отрицание,
горькая ирония, мучительное углубление в самого себя. Иногда все это разражается безумным смехом, но в этом смехе нет ничего веселого.
И я даже теперь плачу
горькими слезами при этих
мыслях!..
Танцуя кадриль, гуляя с дамами, или сидя в обществе, корчат глубокомысленных и страстно любят проводить такого рода
мысли: — «страшно всегда как-то смотреть на череп; вот, думаешь: тут кипели некогда
мысли, здесь зарождались поэмы, а теперь?… теперь?…» или: — «Душа содрогается при
мысли, что стоит произнести два слова: треф и бубен, — и человек богатый вдруг превращается в нищего!..» или: «Жизнь! что такое жизнь: внешние удовольствия и роскошь; в душе: —
горькие сомнения и беспокойства!!.
Толпой угрюмою и скоро позабытой,
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни
мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой
горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом.
Стояла эта девушка, облитая веселым солнцем, которое удивительно золотило ее светло-русые волосы, — стояла тихо, благоговейно, и на лице у нее чуть заметно мелькал оттенок
мысли и чувства
горького, грустного: она хорошо знала, по ком правится эта панихида… Лицо ее спутницы-старушки тоже было честное и доброе.
Живая душа в нем сказывалась, честная
мысль сквозилась, хороший человек чувствовался — человек, который не продаст, не выдаст, который если полюбит, так уж хорошо полюбит — всею волею, всею
мыслью, всем желанием своим; человек, который смотрит прямо в глаза людям, не задумывается отрезать им напрямик
горькую правду, и сам способен столь же твердо выслушать от людей истину еще горчайшую.
Этот проект создался молодым затаенным горем, опасностью огласки, стыдом перед целым городом,
мыслью о
горьком позоре старого отца, которого она по-свóему любила детски-деспотическою любовью, а с тех пор как, покинутая Полояровым, осталась одна со своей затаенной кручиной, полюбила его еще более, глубже, сердечнее, серьезней.
Пущай погостят да развеют сколько-нибудь
мысли горькие свои.
Князь Андрей входит в жизнь. Портрет покойной жены, в котором он раньше читал
горькое обвинение жизни, теперь изменился. «Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные, как преступление,
мысли, которые изменили всю его жизнь».
Как-то особенно отрадно было у него на душе в эту минуту вместе с
горьким осадком от
мысли, что такой славный"фанатик", как Михаил Терентьевич Аршаулов, обречен на скорую смерть… — Но он не сознавал этого, стало — не страдал.
Странно было подумать: весь этот запутанный клубок отчаяния, неверия, бездорожья, черных
мыслей о жизни,
горьких самообвинений — клубок, в котором все мы бились и задыхались, — как бы он легко мог размотаться, какие бы широкие дороги открылись к напряженной, удовлетворяющей душу работе, как легко могла бы задышать грудь, только захоти этого один человек!
Статья Михайловского была подлинным революционным его самоубийством. Я перечитывал его статью, и в душе был
горький смех: «Да ведь это твоя же наука, твоя, когда ты еще не одряхлел революционно!» И приходила в голову
мысль: «Вот в каких степенных ворон превращаются даже такие орлы, как Михайловский!»
Женихам только бы кликнуть клич, слетелись бы как мухи на мед, но отец не неволил боготворимую им дочку; даже при
мысли о ее замужестве какое-то
горькое чувство отцовской ревности закипало в его сердце.
В ее головке мелькнула ревнивая
мысль, что это Максим Григорьевич, красноречивые взгляды которого по ее адресу не оставались ею незамеченными, и хотя она была к нему почти равнодушна, но все же предпочтение, оказанное им другой, заставило в ее сердце шевельнуться
горькому чувству.