Неточные совпадения
—
Мама, правда? — сказал
голос Кити.
— О чем же ты плачешь,
мама? — сказал он, совершенно проснувшись. —
Мама, о чем ты плачешь? — прокричал он плаксивым
голосом.
Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным
голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой
мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге, — их сила в чувстве, не в самих них.
— Ты сегодня не в
голосе,
мама?
Но я знаю, что
мама часто и теперь садится подле него и тихим
голосом, с тихой улыбкой, начинает с ним заговаривать иногда о самых отвлеченных вещах: теперь она вдруг как-то осмелилась перед ним, но как это случилось — не знаю.
— Il s'en va, il s'en va! [Он уходит, уходит! (франц.)] — гналась за мною Альфонсина, крича своим разорванным
голосом, — mais il me tuera, monsieur, il me tuera! [Но ведь он убьет меня, сударь, убьет! (франц.)] — Но я уже выскочил на лестницу и, несмотря на то, что она даже и по лестнице гналась за мной, успел-таки отворить выходную дверь, выскочить на улицу и броситься на первого извозчика. Я дал адрес
мамы…
— Для меня, господа, — возвысил я еще пуще
голос, — для меня видеть вас всех подле этого младенца (я указал на Макара) — есть безобразие. Тут одна лишь святая — это
мама, но и она…
— Ничего не дам, а ей пуще не дам! Она его не любила. Она у него тогда пушечку отняла, а он ей по-да-рил, — вдруг в
голос прорыдал штабс-капитан при воспоминании о том, как Илюша уступил тогда свою пушечку
маме. Бедная помешанная так и залилась вся тихим плачем, закрыв лицо руками. Мальчики, видя, наконец, что отец не выпускает гроб от себя, а между тем пора нести, вдруг обступили гроб тесною кучкой и стали его подымать.
— Что такое, — закричала Lise, уже тревожным
голосом. —
Мама, это со мной будет истерика, а не с ней!
Голос Ани весело, призывающе: «
Мама!..»
И разве он не видал, что каждый раз перед визитом благоухающего и накрахмаленного Павла Эдуардовича, какого-то балбеса при каком-то посольстве, с которым
мама, в подражание модным петербургским прогулкам на Стрелку, ездила на Днепр глядеть на то, как закатывается солнце на другой стороне реки, в Черниговской губернии, — разве он не видел, как ходила мамина грудь и как рдели ее щеки под пудрой, разве он не улавливал в эти моменты много нового и странного, разве он не слышал ее
голос, совсем чужой
голос, как бы актерский, нервно прерывающийся, беспощадно злой к семейным и прислуге и вдруг нежный, как бархат, как зеленый луг под солнцем, когда приходил Павел Эдуардович.
— Спасибо,
мама! — глубоким, низким
голосом заговорил Павел, тиская ее руку вздрагивающими пальцами. — Спасибо, родная!
— Я,
мама, еще не поеду, а останусь на время у тети, — проговорила она тихим
голосом, но в этих тихих словах прозвучала железная решимость.
— Ай, злая собака! — убегая, крикнула девушка, и долго еще слышался ее взволнованный
голос: —
Мама, дети! Не ходите в сад: там собака! Огромная!.. Злю-юу-щая!..
— Верьте мне, верьте, — говорила она умоляющим
голосом, прижимая к себе то одну, то другую, — ваш папа приедет сегодня, он прислал телеграмму. Жаль
мамы, и мне жаль, сердце разрывается, но что же делать? Ведь не пойдешь против бога!
«Правда ли, правда ли,
мама, — спросила я ее, — этот бука пахучий (так я звала Ивана Матвеича) мой папа?» Матушка испугалась чрезвычайно, зажала мне рот… «Никогда, никому не говори об этом, слышишь, Сусанна, слышишь — ни слова!..» — твердила она трепетным
голосом, крепко прижимая мою голову к своей груди…
— Пора отложить суету, время вступить вам на «путь». Я сама в ваши годы пошла путем праведным, — понизив
голос, сказала Варенька. — Однако пойдемте, я вам сад покажу… Посмотрите, какой у нас хорошенький садик — цветов множество, дядя очень любит цветы, он целый день в саду, и
мама тоже любит… Какие у нас теплицы, какие растения — пойдемте, я вам все покажу..
Едва я забылась, как передо мной замелькали белые хатки, вишневая роща, церковь с высоко горящим крестом и…
мама. Я ясно видела, что она склоняется надо мною, обнимает и так любовно шепчет нежным, тихим, грустным
голосом: «Людочка, сердце мое, крошка, что с тобой сделали?»
—
Мама! — не своим
голосом крикнула Тася и, в два прыжка перебежав комнату, с рыданием упала на грудь госпожи Стогунцевой.
— Прощай, — произнесла
мама, и Тасе показалось миг, что она слышит прежние мягкие и ласковые нотки в
голосе матери, — прощай, моя девочка, — снова ласково проговорила Нина Владимировна, обнимая Тасю, — старайся вести себя хорошенько и хорошо учиться.
— Но вы должны заниматься, — чуть повышая
голос, возражает Марья Васильевна (так зовут гувернантку). — Вы должны заниматься, Тася, — еще строже повторяет она, — ваша
мама желает, чтобы вы делали диктовку ежедневно.
И вмиг девочку неудержимо потянуло увидеть свою
маму, услышать её милый
голос, почувствовать на своем лице её нежный поцелуй. Впервые тяжелое раскаяние сильно и остро захватило маленькую душу Таси, заполнив собой все её уголки. И тот мальчик, поминутно глухо кашлявший и хватавшийся за грудь, вдруг стал ей дорогим и близким. Их общее горе приблизило его к ней.
— Деда! — неожиданно прозвучал среди наступившей тишины мой детский звонкий
голос, — ты злой, деда, я не буду любить тебя, если ты не простишь
маму и будешь обижать папу! Возьми назад твой кишмиш и твои лепешки; я не хочу их брать от тебя, если ты не будешь таким же добрым, как папа!
Отношения между папой и
мамой были редко-хорошие. Мы никогда не видели, чтоб они ссорились, разве только спорили иногда повышенными
голосами. Думаю, — не могло все-таки совсем быть без ссор; но проходили они за нашими глазами. Центром дома был папа. Он являлся для всех высшим авторитетом, для нас — высшим судьею и карателем.
— Добрый вечер, Николай Ильич! — услышал он детский
голос. —
Мама сейчас придет. Она пошла с Соней к портнихе.
Идет она с видом упорного, но несколько нарочитого и веселого каприза, шагает и останавливается вслед матери и тянет душу низким капризным
голосом: «
Мама! а
мама! — я поеду».
—
Мама, дай воды! — слышит он
голос сына.
—
Мама… — умоляющим
голосом почти простонала княжна Людмила.
— Да, хохот,
мама, и такой неприятный. Нам обоим показалось, что он был слышен со стороны… этой… беседки… — с дрожью в
голосе подтвердила княжна Людмила Васильевна.
— К
маме… ты хочешь к
маме?.. — переспросил он дрожащим от внутреннего волнения
голосом.
— О
маме? — с тревогой в
голосе вскинула она на него пытливый взгляд.
—
Мама, я его люблю! — вскричала она раздирающим душу
голосом.
— Ты меня обманывал… относительно…
мамы… — чутьем догадалась она.
Голос ее дрожал и прерывался.
— Да, да, воруют! Я в этом могу вам дать мое слово, мадемуазель! — жестким
голосом подтвердила молодая Сокольская, — я несколько раз замечала, что они y меня духи и конфеты таскают и фрукты из буфета. Такие скверные девчонки! За уши их драть надо, Вадим прав, a не баловать их, как балует
мама.
— Вы не пойдете беспокоить вашу
маму, — спокойным
голосом возразила ей Даша, — потому что, если вам будет разрешено присутствовать на вечерах во время учебных занятий, то я ни минуты не останусь в вашем доме. Поняли вы меня?
—
Мама, — проговорила она, и
голос ее звучал глубокой задушевностью, — утром моя первая мысль будет о тебе, а вечером, засыпая, я стану думать о тебе же. Память о тебе станет охранять меня от всего дурного.
Много раз он заставал
маму плачущей где-нибудь в уголке в гостиной или в спальне; детская его рядом со спальной, и однажды ночью, почти на рассвете, он слышал страшно гневный и громкий
голос отца и плачущий
голос матери.
—
Мама! — прозвучал по всему столу ее детски-грудной
голос.
—
Мама, мне его надо. За что я так пропадаю,
мама?… —
Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.