Неточные совпадения
Долго раздумывал он, кому из двух кандидатов отдать преимущество: орловцу ли — на том основании, что «
Орел да Кромы — первые воры», — или шуянину — на том основании, что он «в Питере бывал, на полу сыпал и тут не упал», но наконец предпочел орловца, потому что он принадлежал к древнему роду «Проломленных
Голов».
— И очень просто быть пророками в двуглавом вашем государстве. Вы не замечаете, что у вашего
орла огромная мужицкая
голова смотрит направо, а налево смотрит только маленькая
голова революционеров? Ну, так когда вы свернете
голову мужика налево, так вы увидите, каким он сделает себя царем над вами!
Пришла в
голову Райскому другая царица скорби, великая русская Марфа, скованная, истерзанная московскими
орлами, но сохранившая в тюрьме свое величие и могущество скорби по погибшей славе Новгорода, покорная телом, но не духом, и умирающая все посадницей, все противницей Москвы и как будто распорядительницей судеб вольного города.
Однажды на падали около моря видели большого темно-бурого
орла с длинной
голой шеей.
Но теперь я решил изрезать эти святцы и, когда дед отошел к окошку, читая синюю, с
орлами, бумагу, я схватил несколько листов, быстро сбежал вниз, стащил ножницы из стола бабушки и, забравшись на полати, принялся отстригать святым
головы. Обезглавил один ряд, и — стало жалко святцы; тогда я начал резать по линиям, разделявшим квадраты, но не успел искрошить второй ряд — явился дедушка, встал на приступок и спросил...
Вера испуганно посмотрела на монетку, на Ипполита, потом на отца и как-то неловко, закинув кверху
голову, как бы в том убеждении, что уж ей самой не надо смотреть на монетку, бросила ее на стол. Выпал
орел.
Когда же, бывало, натянет он на себя свой кавалерийский мундир, а на
голову наденет медную, как жар горящую, каску с какими-то чудодейственными
орлами на вершине да войдет этаким чудаком в мамашину комнату, то Марья Петровна едва удерживалась, чтоб не упасть в обморок от полноты чувств.
Егор Егорыч ничего не мог разобрать: Людмила, Москва, любовь Людмилы к Ченцову,
Орел, Кавказ — все это перемешалось в его уме, и прежде всего ему представился вопрос, правда или нет то, что говорил ему Крапчик, и он хоть кричал на того и сердился, но в то же время в глубине души его шевелилось, что это не совсем невозможно, ибо Егору Егорычу самому пришло в
голову нечто подобное, когда он услыхал от Антипа Ильича об отъезде Рыжовых и племянника из губернского города; но все-таки, как истый оптимист, будучи более склонен воображать людей в лучшем свете, чем они были на самом деле, Егор Егорыч поспешил отклонить от себя эту злую мысль и почти вслух пробормотал: «Конечно, неправда, и доказательство тому, что, если бы существовало что-нибудь между Ченцовым и Людмилой, он не ускакал бы на Кавказ, а оставался бы около нее».
Орла сбросили с валу в степь. Это было глубокою осенью, в холодный и сумрачный день. Ветер свистал в
голой степи и шумел в пожелтелой, иссохшей, клочковатой степной траве.
Орел пустился прямо, махая больным крылом и как бы торопясь уходить от нас куда глаза глядят. Арестанты с любопытством следили, как мелькала в траве его
голова.
Орлов разделся. Свернутую шинель положил под
голову и лег. Два солдатика, по приказу Ярилова, держали его за ноги, два — за плечи.
Орлов закусил зубами шинель и запрятал
голову в сукно. Наказывали слабо, хотя на покрасневшем теле вспухали синие полосы, лопавшиеся при новом ударе.
Орлов поднял кверху
голову, сверкнул своими большими серыми глазами на Шептуна и дрожащим голосом крикнул...
Плюнет на
орла — примета такая, — потрет его о подошву сапога, чтобы блестел ярче, и запустит умелою рукою крутящийся с визгом в воздухе пятак, чуть видно его, а публика опять
головы кверху.
Потом поднял
голову, посмотрел на небо, как в небе
орел ширяет, как ветер темные тучи гоняет. Наставил ухо, послушал, как высокие сосны шумят.
— Но надо иметь
голову на плечах, — сказал
Орлов, — надо рассуждать.
— Мы все, орловские, проломленные
головы, — говорил он степенно и рассудительно. —
Орел да Кромы — первые воры. Карачев да Ливны — всем ворам дивны. А Елец — так тот всем ворам отец. Что ж тут толковать!
— А у нас в
Орле первая самая любимая мода — по
голове свайкой. Так череп и треснет.
Он стоял так, с задранною
головой, а по воздуху уже, как
орел, летело, кружась, облако и опускалось книзу; а из того облака что-то жужжало так, как в хорошем пчелином рою, когда рой вылетит из пасеки поверх саду…
Однажды, в понедельник, утром, когда Орловы пили чай, на пороге их невесёлого жилища явилась внушительная фигура полицейского.
Орлов вскочил и, пытаясь восстановить в своей похмельной
голове события последних дней, молчаливо уставился на гостя мутными глазами, полный самых скверных ожиданий. Жена его смотрела пугливо и укоризненно.
Сменясь с дежурства, усталый,
Орлов вышел на двор барака и прилёг у стены его под окном аптеки. В
голове у него шумело, под ложечкой сосало, ноги болели ноющей болью. Ни о чём не думалось и ничего не хотелось, он вытянулся на дёрне, посмотрел в небо, где стояли пышные облака, богато украшенные красками заката, и уснул, как убитый.
Она молчала. Это бесило его, но
Орлов сдержал привычное выражение чувства, сдержал под влиянием преехидной, как ему казалось, мысли, мелькнувшей у него в
голове. Он улыбнулся злорадной улыбкой, говоря...
— Напиться я всегда бы нашёл время, — улыбнулся
Орлов. — Не тянет, — вот диво! А потом мне вообще как-то… не то совестно чего-то, не то боязно… — Он тряхнул
головой и задумался.
— Я скоро, — не поднимая
головы, говорит
Орлов.
Григорий молча сел, глядя на
голые, круглые плечи жены. Самовар бурлил, плескалась вода, Матрёна фыркала, по коридору взад и вперёд быстро бегали служители,
Орлов по походке старался определить, кто идёт.
—
Орлов повёл плечами и потёр себе
голову, недоумевающе поглядев на жену.
Молодой тайный советник Стрекоза, который ожидал к празднику Белого
Орла, а получил корону на святыя Анны и в знак фрондерства отправлялся вояжировать; адвокат, который был обижен тем, что его не пригласили по овсянниковскому делу ни для судоговорения, ни даже на побегушки; седенький старичок с Владимиром на шее, маленький, съёженный, подергивающийся, с необыкновенно густыми и черными бровями, которые, при каждом душевном движении, становились дыбом, и должно быть, очень злой; наконец, какая-то таинственная личность в восточном костюме, вроде халата из термаламы, и с ермолкой на
голове.
По временам, будто кинутый чьей-то невидимой рукой, из-за гор вылетал черной точкой
орел или коршун и плавно опускался к реке, проносясь над нашими
головами.
— Девяносто седьмой год, сударь, живу на свете и большую вижу во всем перемену: старые господа, так надо сказать, против нынешних
орлы перед воробьями! — проговорил он, значительно мотнув
головою.
За конторкой в рабочем кабинете сидел человек в штатском платье и с кавалергардским шлемом на
голове.
Орел победно взвивался над потускневшим металлом со звездой. Перед человеком сверх вороха бумаг лежала толстая клеенчатая тетрадь. На первой странице бисерным почерком было написано вверху...
На продолговатой фотографии тесным амфитеатром стояли и сидели застывшие и так увековеченные люди с
орлами на
головах.
Сняв с седой
головы своей феску
И почтительно стоя, тогда
Князь
Орлов прочитал мне бумагу…
Высоким ростом, гордым поворотом
головы, пронзительным взглядом черных глаз из-под крутых, выпуклых бровей, он напоминал молодого
орла.
Обитатели одной из окраин губернского города
Орла, в свою очередь, по отношению к месту жительства называвшиеся пушкарями (от названия Пушкарной улицы), а с духовной стороны характеризовавшиеся прозвищем «пушкари — проломленные
головы», давая Ивану Акиндиновичу это имя, без сомнения, не имели в виду свойств, присущих столь нежному и деликатному плоду, как баргамот.
Орлята подняли
головы и разинули рты, а
орел разорвал рыбу и накормил детей.
Орел сел на край гнезда, а орлята подняли свои
головы и стали пищать: они просили корма.
Две-три семьи как тени бродят
Средь
голых стен; но дороги
Для них родные очаги,
И храм отцов, от моха чёрный,
Над коим плавные круги,
Паря, чертит
орёл нагорный…
Но Висленев только кивал
головой: дескать «ничего, ничего, посмотрим» и опять, накидываясь на
орла, повторял: «Близок уж час торжества моего».
Но когда тот сказал ей, что русский генерал граф
Орлов поручил ему открыть кредит графине Пиннеберг, подозрение блеснуло в
голове ее, и, несмотря на то, что она крайне нуждалась, сказала банкиру, что не имеет надобности в его помощи.
И Я глядел на них глазами
орла, и даже кивком не хотела почтить их стонущего крика моя мудрая златовенчанная
голова: они появлялись и исчезали, они шли бесконечно — и бесконечно было равнодушие моего цезарского взгляда.
Статья Михайловского была подлинным революционным его самоубийством. Я перечитывал его статью, и в душе был горький смех: «Да ведь это твоя же наука, твоя, когда ты еще не одряхлел революционно!» И приходила в
голову мысль: «Вот в каких степенных ворон превращаются даже такие
орлы, как Михайловский!»
В
Орле бывший елисаветградский гусарский полк развешивал на окнах вместо штор похабные картины; в Пензе, в городском сквере, взрослым барышням завязывали над
головами низы платьев, а в самом Петербурге рвали снизу до верха шинели несчастных «штафирок».
Последних не трудно был отличать от вторых, по громадным новым, с иголочки, портфелям, неизменно находящимся под мышкой, высоко поднятым
головам и дельному, серьезному выражению порой даже еще безусых лиц. Так и казалось, что эти юнцы, эти мальчики, только что сорвавшиеся со школьной скамьи, сразу заиграли в больших. Так ходят, с инстинктивным сознанием самой природой данного им назначения, вылупившиеся птенцы орлов-стервятников и коршунов.
Мужчины были в старинных польских одеяниях, женщины — все в глубоком трауре, на
головах их блестели мелкие серебряные бляхи с изображением польского
орла.
— Нельзя, братцы, должность моя не позволяет… Смирно! В одну шеренгу стройся. На первый и второй рассчитайсь. Какой там хлюст на правом фланге разговаривает? Я тебе поговорю! Ряды вздвой! Отставить. Чище делай!.. Сидорчук, вали с ротой за старшего. В случае чего я тебе
голову отвинчу… Спасибо,
орлы, за службу! С богом!.. Ать-два, ать-два… Дай ножку!..
«И на родившего их удостоился взглянуть, — говорил счастливый ловчий, — такого матерого
орла сродясь не видал. Как подымется, крыльями застилает солнце». Обещанная награда, и с придачею, выдана. Теперь стало дело за железною сетью и уменьем прикрепить ее ко гнезду. Посланы исполнители;
голова их порукою за точное исполнение.
— Нагни, нагни ему голову-то, — сказал он солдату, державшему французского
орла и нечаянно опустившему его перед знаменем Преображенцев. — Пониже, пониже, так-то вот. Ура! ребята, — быстрым движением подбородка обратясь к солдатам, проговорил он.
— Просит подкрепления? — с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил
голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделал два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. — Надо дать резервы, — сказал он, слегка разводя руками. — Кого послать туда, как вы думаете? — обратился он к Бертье, к этому oison que j’ai fait aigle, [гусенку, которого я сделал
орлом,] как он впоследствии называл его.