Неточные совпадения
Акт кончился, когда он вошел, и потому он, не заходя в ложу брата, прошел до первого ряда и остановился у рампы с Серпуховским, который,
согнув колено и постукивая каблуком в рампу и издалека увидав его, подозвал
к себе улыбкой.
Особенно звонко и тревожно кричали женщины. Самгина подтолкнули
к свалке, он очутился очень близко
к человеку с флагом, тот все еще держал его над головой, вытянув руку удивительно прямо: флаг был не больше головного платка, очень яркий, и струился в воздухе, точно пытаясь сорваться с палки. Самгин толкал спиною и плечами людей сзади
себя, уверенный, что человека с флагом будут бить. Но высокий, рыжеусый, похожий на переодетого солдата, легко
согнул руку, державшую флаг, и сказал...
И повернулся
к Самгину широкой, но сутулой спиною человека, который живет,
согнув себя над книгами. Именно так подумал о нем Самгин, открывая вентиляторы в окне и в печке.
Этому чиновнику посылают еще сто рублей деньгами
к Пасхе, столько-то раздать у
себя в деревне старым слугам, живущим на пенсии, а их много, да мужичкам, которые то ноги отморозили, ездивши по дрова, то обгорели, суша хлеб в овине, кого в дугу
согнуло от какой-то лихой болести, так что спины не разогнет, у другого темная вода закрыла глаза.
И точно как после кошмара, даже те, которые, по-видимому, успели уже освободиться от самодурного
гнета и успели возвратить
себе чувство и сознание, — и те все еще не могут найтись хорошенько в своем новом положении и, не поняв ни настоящей образованности, ни своего призвания, не умеют удержать и своих прав, не решаются и приняться за дело, а возвращаются опять
к той же покорности судьбе или
к темным сделкам с ложью и самодурством.
— Мечтание это, голубушка!.. Враг он тебе злейший, мочеганин-то этот. Зачем он ехал-то, когда добрые люди на молитву пришли?.. И Гермогена знаю. В четвертый раз сам
себя окрестил: вот он каков человек… Хуже никонианина. У них в Златоусте последнего ума решились от этих поморцев… А мать Фаина
к поповщине
гнет, потому как сама-то она из часовенных.
— Что пустяки какие, — умрете, да в дугу кто-то начнет
гнуть. Все вы вздор какой-то говорите. Позовите лучше Кирьяна
к себе и примите от него бумаги; я его нарочно привел с
собой!
В это время
к нему подошли две старушки, красивые еще из
себя и преплутовки, должно быть. Они сначала ему обе враз низко поклонились,
сгибая при этом только спины свои, а потом обе вместе заголосили...
В деле управления вверенной мне гимназией я руководствуюсь собственными моими наблюдениями и смею надеяться, что моя служебная опытность достаточна для того, чтобы с должною правильностью оценивать то, что я вижу и слышу, тем более, при том внимательном отношении
к делу, которое я ставлю
себе за непременное правило, — говорил Хрипач быстро и отчетливо, и голос его раздавался сухо и ясно, подобно треску, издаваемому цинковыми прутьями, когда их
сгибают.
Тиунов вскочил, оглянулся и быстро пошёл
к реке, расстёгиваясь на ходу, бросился в воду, трижды шумно окунулся и, тотчас же выйдя, начал молиться: нагой, позолоченный солнцем, стоял лицом на восток, прижав руки
к груди, не часто, истово осенял
себя крестом, вздёргивал голову и
сгибал спину, а на плечах у него поблескивали капельки воды. Потом торопливо оделся, подошёл
к землянке, поклонясь, поздравил всех с добрым утром и, опустившись на песок, удовлетворённо сказал...
Безотрадно и скучно подрастала маленькая графиня; по несчастию, она не принадлежала
к тем натурам, которые развиваются от внешнего
гнета; начав приходить в сознание, она нашла в
себе два сильные чувства: непреодолимое желание внешних удовольствий и сильную ненависть
к образу жизни тетки.
Да! это свыше сил и воли!..
Я изменил
себе и задрожал,
Впервые за всю жизнь… давно ли
Я трус?.. трус… кто это сказал…
Я сам, и это правда… стыдно, стыдно,
Беги, красней, презренный человек.
Тебя, как и других,
к земле прижал наш век,
Ты пред
собой лишь хвастался, как видно;
О! жалко… право жалко… изнемог
И ты под
гнетом просвещенья!
Любить… ты не умел… а мщенья
Хотел… пришел и — и не мог!
Но вот наконец, когда солнце стало спускаться
к западу, степь, холмы и воздух не выдержали
гнета и, истощивши терпение, измучившись, попытались сбросить с
себя иго.
Очевидно, он
гнул к тому, что прачки сами
себя обокрали.
Прошло недели две. Князь и княгиня, каждодневно встречаясь, ни слова не проговорили между
собой о том, что я описал в предыдущей главе: князь делал вид, что как будто бы он и не получал от жены никакого письма, а княгиня — что
к ней вовсе и не приходил Миклаков с своим объяснением; но на душе, разумеется, у каждого из них лежало все это тяжелым
гнетом, так что им неловко было даже на долгое время оставаться друг с другом, и они каждый раз спешили как можно поскорей разойтись по своим отдельным флигелям.
И те вооруженные, что подкрадываются
к убежищу Сашки Жегулева, отбивают дружный шаг на крепкой дороге, вразбродку подползают по оврагу,
гнут спины на тропинках —
себе самим кажутся слишком шумными и тяжелыми.
Интересно мне слушать этих людей, и удивляют они меня равенством уважения своего друг ко другу; спорят горячо, но не обижают
себя ни злобой, ни руганью. Дядя Пётр, бывало, кровью весь нальётся и дрожит, а Михаила понижает голос свой и точно
к земле
гнёт большого мужика. Состязаются предо мной два человека, и оба они, отрицая бога, полны искренней веры.
В доме Злотницких постоянно царствовала тишина; одни пронзительные крики Попки прерывали ее; но гости скоро привыкали
к ним и снова ощущали на
себе тяжесть и
гнет этой вечной тишины.
Сановник приложился ко кресту, отер батистовым платком попавшие ему на надменное чело капли и вступил первыйв церковь. Все это происходило на самом виду у Александра Афанасьевича и чрезвычайно ему не понравилось, — все было «надменно». Неблагоприятное впечатление еще более усилилось тем, что, вступив в храм, губернатор не положил на
себя креста и никому не поклонился — ни алтарю, ни народу, и шел как шест, не
сгибая головы,
к амвону.
Я
к тебе приехал с душой, а не с враждой, а ты
гнёшь себе своё да кричишь на меня.
— Я говорю, господа, о факте… о тысяче вопиющих фактов, — начал было он снова, как вдруг, в эту самую минуту, лихо подкатила
к паперти полицмейстерская пара впристяжку — и с пролетки спрыгнул экс-гусар
Гнут вместе с жандармским адъютантом. Гремя по ступенькам своими саблями, спешно взбежали они на паперть и… красноречие Полоярова вдруг куда-то испарилось. Сам Полояров даже как будто стал немножко поменее ростом, и пальто его тоже как-то вдруг само
собою застегнулось, сокрыв под
собою красный кумач рубашки.
Monsieur Borné пришла счастливая мысль удержать Бодростину от немедленного выезда, доказав ей неосновательность ее предчувствий, и он тотчас же подсел,
согнувши ноги,
к окошечку и написал
к себе письмо от Благочестивого Устина.
— Как сказать, мы в это не входим… Сын — от… чай, видели… такой худощавый из
себя парень, — большой искусник по своей части… Тот, поди, куда-нибудь
гнет… Только они
к здешней молельне не привержены.
Всего поразительнее было то, что это была, хотя и упраздненная, но все-таки церковь, с алтарями. И на главном алтаре жены и дочери рабочих преспокойно
себе сидели, спустив ноги, как со стола, и в антракты весело болтали. Никак уже нельзя было подумать, что мы в стране, где клерикальный
гнет и после Сентябрьской революции 1868 года продолжал еще чувствоваться всюду. Объяснялось оно тем, что рабочие, сбежавшиеся на эту сходку, принадлежали
к республиканской партии и тогда уже были настроены антиклерикально.
Бестужев стал искать
себе помощников в этом деле и скоро нашел их в духовнике Федоре Яковлевиче Дубянском и в епископе Юшкевиче. Духовенство, принадлежавшее
к русской партии, во имя которой Елизавета Петровна взошла на престол, только что успело свободно вздохнуть от
гнета, под которым долгое время оно томилось.
Мальчик, уже собиравшийся идти, вдруг остановился. Слова отца снова напомнили ему то, о чем он было совсем забыл в последние полчаса, —
гнет ненавистной службы, опять ожидавшей его. До сих пор он не смел открыто высказывать свое отвращение
к ней, но этот час безвозвратно унес с
собою всю его робость перед отцом, а с нею сорвалась и печать молчания с его уст. Следуя вдохновению минуты, он воскликнул и снова обвил руками шею отца.
Так говорил этот серьезный, властный голос, и граф Свянторжецкий уже стал было прислушиваться
к нему. Тогда-то в уме его и стало появляться решение отказаться от услуг патера Вацлава и постараться сбросить с
себя гнет страсти
к княжне Людмиле, вычеркнуть из сердца ее пленительный образ.
Роковая страсть, которая в течение длительного времени преследовала его, исчезла. Объятия холодеющего трупа «самозванки-княжны» окончательно убили в нем всякие плотские желания, и его ум, освободившийся от
гнета страсти, стал ясно сознавать все им совершенное. Он почувствовал сам
к себе страшное чувство — чувство презрения.