Неточные совпадения
Всё хлопает. Онегин входит,
Идет меж
кресел по
ногам,
Двойной лорнет скосясь наводит
На ложи незнакомых дам;
Все ярусы окинул взором,
Всё видел: лицами, убором
Ужасно недоволен он;
С мужчинами со всех сторон
Раскланялся, потом на сцену
В большом рассеянье взглянул,
Отворотился — и зевнул,
И молвил: «Всех пора на смену;
Балеты долго я терпел,
Но и Дидло мне надоел».
Хотя мне
в эту минуту больше хотелось спрятаться
с головой под
кресло бабушки, чем выходить из-за него, как было отказаться? — я встал, сказал «rose» [роза (фр.).] и робко взглянул на Сонечку. Не успел я опомниться, как чья-то рука
в белой перчатке очутилась
в моей, и княжна
с приятнейшей улыбкой пустилась вперед, нисколько не подозревая того, что я решительно не знал, что делать
с своими
ногами.
Тетушка Анны Сергеевны, княжна Х……я, худенькая и маленькая женщина
с сжатым
в кулачок лицом и неподвижными злыми глазами под седою накладкой, вошла и, едва поклонившись гостям, опустилась
в широкое бархатное
кресло, на которое никто, кроме ее, не имел права садиться. Катя поставила ей скамейку под
ноги: старуха не поблагодарила ее, даже не взглянула на нее, только пошевелила руками под желтою шалью, покрывавшею почти все ее тщедушное тело. Княжна любила желтый цвет: у ней и на чепце были ярко-желтые ленты.
Надо брать пример
с немцев, у них рост социализма идет нормально, путем отбора лучших из рабочего класса и включения их
в правящий класс, — говорил Попов и, шагнув, задел
ногой ножку
кресла, потом толкнул его коленом и, наконец, взяв за спинку, отставил
в сторону.
Вспомнил солдата,
в кресле,
с ногами на пишущей машинке.
Самгину восклицание Таисьи показалось радостным, рукопожатие ее особенно крепким; Юрин, как всегда, полулежал
в кресле, вытянув
ноги под стол, опираясь затылком
в спинку
кресла, глядя
в потолок; он протянул Самгину бессильную руку, не взглянув на него. Таисья на стуле, рядом
с ним, пред нею тетрадь,
в ее руке — карандаш.
Кутузов, сняв пиджак, расстегнув жилет, сидел за столом у самовара,
с газетой
в руках, газеты валялись на диване, на полу, он встал и, расшвыривая их
ногами, легко подвинул к столу тяжелое
кресло.
Варвара ставила термометр Любаше, Кумов встал и ушел, ступая на пальцы
ног, покачиваясь, балансируя руками. Сидя
с чашкой чая
в руке на ручке
кресла, а другой рукой опираясь о плечо Любаши, Татьяна начала рассказывать невозмутимо и подробно, без обычных попыток острить.
Снимок — мутный, не сразу можно было разобрать, что на нем — часть улицы, два каменных домика, рамы окон поломаны, стекла выбиты,
с крыльца на каменную площадку высунулись чьи-то
ноги, вся улица засорена изломанной мебелью, валяется пианино
с оторванной крышкой, поперек улицы — срубленное дерево, клен или каштан, перед деревом — костер, из него торчит крышка пианино, а пред костром,
в большом, вольтеровском
кресле, поставив
ноги на пишущую машинку, а винтовку между
ног, сидит и смотрит
в огонь русский солдат.
Ему было под пятьдесят лет, но он был очень свеж, только красил усы и прихрамывал немного на одну
ногу. Он был вежлив до утонченности, никогда не курил при дамах, не клал одну
ногу на другую и строго порицал молодых людей, которые позволяют себе
в обществе опрокидываться
в кресле и поднимать коленку и сапоги наравне
с носом. Он и
в комнате сидел
в перчатках, снимая их, только когда садился обедать.
«Теперь или никогда!» «Быть или не быть!» Обломов приподнялся было
с кресла, но не попал сразу
ногой в туфлю и сел опять.
Он, не обращая на Райского внимания, переменил панталоны и сел
в большом
кресле,
с ногами, так что коленки пришлись вровень
с лицом. Он положил на них бороду.
Он бросился к ней и
с помощью Василисы довел до дома, усадил
в кресла и бросился за доктором. Она смотрела, не узнавая их. Василиса горько зарыдала и повалилась ей
в ноги.
Позади стола стояли три
кресла с очень высокими дубовыми резными спинками, а за
креслами висел
в золотой раме яркий портрет во весь рост генерала
в мундире и ленте, отставившего
ногу и держащегося за саблю.
Его небольшая тощая фигурка представлялась издали таким же грязным пятном, как валявшийся под его
ногами ковер,
с той разницей, что второе пятно помещалось
в ободранном
кресле.
Старик было поднялся со своего
кресла, но опять опустился
в него
с подавленным стоном. Больная
нога давала себя чувствовать.
Половодов только засвистал, а Ляховский бросился
в кресло и враждебным взглядом смерил дядюшку
с ног до головы. Беззвучно пожевав губами и поправив кок на голове, Ляховский быстро обратился к дядюшке...
— Не беспокойтесь, прошу вас, — привстал вдруг
с своего места на свои хилые
ноги старец и, взяв за обе руки Петра Александровича, усадил его опять
в кресла. — Будьте спокойны, прошу вас. Я особенно прошу вас быть моим гостем, — и
с поклоном, повернувшись, сел опять на свой диванчик.
— Запомню, Вениамин Васильевич, — ответил я
с волнением и затем, по внезапному побуждению, поднял на него глаза, но не решился высказать вставший
в уме вопрос. Он, вероятно, понял, потянулся
в кресле и быстро встал на
ноги.
— Никто, никто над тобой здесь не смеется, успокойся! — почти мучилась Лизавета Прокофьевна. — Завтра доктор новый приедет; тот ошибся; да садись, на
ногах не стоишь! Бредишь… Ах, что теперь
с ним делать! — хлопотала она, усаживая его
в кресла. Слезинка блеснула на ее щеке.
Далее,
в углублении комнаты, стояли мягкий полукруглый диван и несколько таких же мягких
кресел, обитых зеленым трипом. Перед диваном стоял небольшой ореховый столик
с двумя свечами. К стене, выходившей к спальне Рациборского, примыкала длинная оттоманка, на которой свободно могли улечься два человека,
ноги к
ногам. У четвертой стены, прямо против дивана и орехового столика, были два шкафа
с книгами и между ними опять тяжелая занавеска из зеленого сукна, ходившая на кольцах по медной проволоке.
Тот пошел. Еспер Иваныч сидел
в креслах около своей кровати: вместо прежнего красивого и представительного мужчины, это был какой-то совершенно уже опустившийся старик,
с небритой бородой,
с протянутой
ногой и
с висевшей рукой. Лицо у него тоже было скошено немного набок.
Он схватил ее и, подняв как ребенка, отнес
в свои
кресла, посадил ее, а сам упал перед ней на колена. Он целовал ее руки,
ноги; он торопился целовать ее, торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе
с ним, что он опять ее видит и слышит, — ее, свою дочь, свою Наташу! Анна Андреевна, рыдая, охватила ее, прижала голову ее к своей груди и так и замерла
в этом объятии, не
в силах произнесть слова.
Я — один. Или вернее: наедине
с этим, другим «я». Я —
в кресле, и, положив
нога на
ногу, из какого-то «там»
с любопытством гляжу, как я — я же — корчусь на кровати.
На плоскости бумаги,
в двухмерном мире — эти строки рядом, но
в другом мире… Я теряю цифроощущение: 20 минут — это может быть 200 или 200 000. И это так дико: спокойно, размеренно, обдумывая каждое слово, записывать то, что было у меня
с R. Все равно как если бы вы, положив
нога на
ногу, сели
в кресло у собственной своей кровати — и
с любопытством смотрели, как вы, вы же — корчитесь на этой кровати.
На
кресле близ стола сидел невысокого роста, полный человек,
с крестом на шее,
в застегнутом наглухо фраке, положив одну
ногу на другую.
— Ох, сюда! — указала Прасковья Ивановна на
кресло у стола и тяжело
в него опустилась
с помощию Маврикия Николаевича. — Не села б у вас, матушка, если бы не
ноги! — прибавила она надрывным голосом.
Тогда на их шум, и особливо на крик лекаря, вошли мы, и я
с прочими, и застали, что лекарь сидит на верху шкафа и отчаянно болтает
ногами, производя стук, а Ахилла
в спокойнейшем виде сидит посреди комнаты
в кресле и говорит: „Не снимайте его, пожалуйста, это я его яко на водах повесих за его сопротивление“.
Кота кое-как вытащили и сняли у него
с хвоста гремушки. Передонов отыскал репейниковые шишки и снова принялся лепить их
в кота. Кот яростно зафыркал и убежал
в кухню. Передонов, усталый от возни
с котом, уселся
в своем обычном положении: локти на ручки
кресла, пальцы скрещены,
нога на
ногу, лицо неподвижное, угрюмое.
Но как ни сдружилась Бельтова
с своей отшельнической жизнию, как ни было больно ей оторваться от тихого Белого Поля, — она решилась ехать
в Москву. Приехав, Бельтова повезла Володю тотчас к дяде. Старик был очень слаб; она застала его полулежащего
в вольтеровских
креслах;
ноги были закутаны шалями из козьего пуху; седые и редкие волосы длинными космами падали на халат; на глазах был зеленый зонтик.
В вагон вошли только Шелковников, Андреа и двое влиятельных инженеров-бельгийцев. Квашнин сидел
в кресле, расставив свои колоссальные
ноги и выпятив вперед живот. На нем была круглая фетровая шляпа, из-под которой сияли огненные волосы; бритое, как у актера, лицо
с обвисшими щеками и тройным подбородком, испещренное крупными веснушками, казалось заспанным и недовольным; губы складывались
в презрительную, кислую гримасу.
Под этой ступенькой подписано: «Домашний труд»; на следующей — человек нянчит своего внука; ниже — его «водят», ибо ему уже восемьдесят лет, а на последней ступеньке — девяноста пяти лет от роду — он сидит
в кресле, поставив
ноги в гроб, и за
креслом его стоит смерть
с косой
в руках…
У Ежова на диване сидел лохматый человек
в блузе,
в серых штанах. Лицо у него было темное, точно копченое, глаза неподвижные и сердитые, над толстыми губами торчали щетинистые солдатские усы. Сидел он на диване
с ногами, обняв их большущими ручищами и положив на колени подбородок. Ежов уселся боком
в кресле, перекинув
ноги через его ручку. Среди книг и бумаг на столе стояла бутылка водки,
в комнате пахло соленой рыбой.
Ежов порылся
в груде газет, вырвал из нее лист и, взяв его
в обе руки, встал перед Фомой, широко расставив
ноги, а Фома развалился
в кресле с продавленным сиденьем и слушал, улыбаясь.
Около этого стола стояли тяжелые дубовые скамейки и
в одном конце высокое резное
кресло с твердым, ничем не покрытым сиденьем, а возле него
в ногах маленькая деревянная скамеечка.
С такими мыслями он шел домой и, подойдя к террасе, увидел, что княгиня, разодетая и прехорошенькая,
в какой-то полулежачей и нежной позе сидела на
креслах, а у
ног ее помещался барон
с красным, пылающим лицом,
с разгоревшимися маслеными глазами.
Это помещение, не очень большое, было обставлено как гостиная,
с глухим мягким ковром на весь пол.
В кресле, спиной к окну, скрестив
ноги и облокотясь на драгоценный столик, сидел, откинув голову, молодой человек, одетый как модная картинка. Он смотрел перед собой большими голубыми глазами,
с самодовольной улыбкой на розовом лице, оттененном черными усиками. Короче говоря, это был точь-в-точь манекен из витрины. Мы все стали против него. Галуэй сказал...
«Я сломал ему челюсть…» — подумал я, и
ноги мои подкосились. Благословляя судьбу за то, что ни фельдшера, ни акушерок нет возле меня, я воровским движением завернул плод моей лихой работы
в марлю и спрятал
в карман. Солдат качался на табурете, вцепившись одной рукой
в ножку акушерского
кресла, а другою —
в ножку табурета, и выпученными, совершенно ошалевшими глазами смотрел на меня. Я растерянно ткнул ему стакан
с раствором марганцовокислого калия и велел...
Она явилась, хотя и без
ног, носимая, как и всегда, во все последние пять лет,
в креслах, но, по обыкновению своему, бойкая, задорная, самодовольная, прямо сидящая, громко и повелительно кричащая, всех бранящая, — ну, точь-в-точь такая, как я имел честь видеть ее раза два
с того времени, как определился
в генеральский дом учителем.
Напротив него, на диване, сидела Уситкова, по-прежнему
в блондовом чепце; толстый муж ее стоял несколько сбоку и тоже ел персик; на одном из
кресел сидел исправник
с сигарой
в зубах, и, наконец, вдали от прочих помещался,
в довольно почтительном положении, на стуле, молодой человек,
с открытым, хотя несколько грубоватым и загорелым лицом,
в синем из толстого сукна сюртуке; на
ногах у него были огромные, прошивные, подбитые на подошве гвоздями сапоги, которые как-то странно было видеть на паркетном полу.
Около ее
ног на
креслах помещался старый ее супруг,
с какой-то собачьей преданностью смотревший ей
в глаза.
Шаховской незаметно сполз
с своих
кресел, стал на колени и повалился ей
в ноги.
Лагранж шевельнулся у огня, но опять застыл. На крик вбегают Мадлена и Риваль, почти совершенно голая, — она переодевалась. Обе актрисы схватывают Мольера за штаны, оттаскивая от Бутона, причем Мольер лягает их
ногами. Наконец Мольера отрывают
с куском Бутонова кафтана. Мольера удается повалить
в кресло.
А
в эту минуту девушка тихо скользнула
с постели и, перебежав босыми
ногами расстояние, отделявшее
кресло боярина от ее кровати, со слезами бросилась
в ноги Плодомасову и, рыдая, проговорила...
Комната Яков а; он полулежит
в кресле,
ноги окутаны пледом. Федосья,
с вязаньем
в руках, сидит
в глубине комнаты, на фоне ширмы. Иван, возбуждённый, ходит.
В камине тлеют угли, на столе горит лампа. Говорят тихо.
В соседней комнате у пианино стоит Любовь.
Я думаю, он
с ума сойдет, со всех
ног кинется меня
в кресло сажать, задрожит от восхищенья, не сообразится даже на первый раз!..
И комфортно рассевшись
в глубоком
кресле да заложив нoгy на
ногу, Ардальон Михайлович, не без внутреннего удовольствия, принялся за чтение и читал, что называется,
с чувством,
с толком,
с расстановкой, наблюдая время от времени из-под своих очков, какое действие производит его статья на Калистрата Стратилактовича. Но вначале не было заметно никакого действия. Верхохлебов даже пренебрежительно перебил его...
У каждого номера стоял бамбуковый longue chaise (длинное кресло-качалка) и столик, и многие жильцы
в самых легких костюмах,
с туфлями на босые
ноги (местными «бабушами», мягкими, плетенными из какой-то травы), полулежали
в ленивом far niente.
— Зачем?.. Ты только будешь лгать и сделаешься жалок мне и гадок, а я совсем не желаю ни плакать о тебе, как было
в старину, ни брезговать тобой, как было после, — отвесила
с гримасой Бодростина и, вынув из бокового кармана своей курточки черепаховый портсигар
с серебряною отделкой, достала пахитоску и, отбросив
ногой в сторону
кресло, прыгнула и полулегла на диван.
Ночь уходила; пропели последние петухи; Михаил Андреевич Бодростин лежал бездыханный
в большой зале, а Иосаф Платонович Висленев сидел на изорванном
кресле в конторе; пред ним, как раз насупротив, упираясь своими
ногами в ножки его
кресла, помещался огромный рыжий мужик,
с длинною палкой
в руках и дремал, у дверей стояли два другие мужика, тоже
с большими палками, и оба тоже дремали, между тем как под окнами беспрестанно шмыгали дворовые женщины и ребятишки, старавшиеся приподняться на карниз и заглянуть чрез окно на убийцу, освещенного сильно нагоревшим сальным огарком.