Неточные совпадения
— Никогда не спрашивал себя, Анна Аркадьевна, жалко или не жалко. Ведь мое всё состояние тут, — он показал на боковой карман, — и теперь я богатый человек; а нынче поеду
в клуб и,
может быть, выйду нищим. Ведь кто со мной садится — тоже хочет оставить меня без рубашки, а я его. Ну, и мы боремся, и
в этом-то удовольствие.
Он прикинул воображением места, куда он
мог бы ехать. «
Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо
в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
— Ты влюбился
в эту гадкую женщину, она обворожила тебя. Я видела по твоим глазам. Да, да! Что ж
может выйти из этого? Ты
в клубе пил, пил, играл и потом поехал… к кому? Нет, уедем… Завтра я уеду.
Левин не поверил бы три месяца тому назад, что
мог бы заснуть спокойно
в тех условиях,
в которых он был нынче; чтобы, живя бесцельною, бестолковою жизнию, притом жизнию сверх средств, после пьянства (иначе он не
мог назвать того, что было
в клубе), нескладных дружеских отношений с человеком,
в которого когда-то была влюблена жена, и еще более нескладной поездки к женщине, которую нельзя было иначе назвать, как потерянною, и после увлечения своего этою женщиной и огорчения жены, — чтобы при этих условиях он
мог заснуть покойно.
Вронский любил его и зa его необычайную физическую силу, которую он большею частью выказывал тем, что
мог пить как бочка, не спать и быть всё таким же, и за большую нравственную силу, которую он выказывал
в отношениях к начальникам и товарищам, вызывая к себе страх и уважение, и
в игре, которую он вел на десятки тысяч и всегда, несмотря на выпитое вино, так тонко и твердо, что считался первым игроком
в Английском
Клубе.
Время Привалова теперь делилось между четырьмя пунктами, где он
мог встречаться с Антонидой Ивановной:
в гостиной Хины,
в доме Веревкиных,
в клубе и, наконец,
в доме Половодова.
Вернувшись из
клуба домой, Привалов не спал целую ночь, переживая страшные муки обманутого человека… Неужели его Зося, на которую он молился, сделается его позором?.. Он, несмотря на все семейные дрязги, всегда относился к ней с полной доверенностью. И теперь, чтобы спуститься до ревности, ему нужно было пережить страшное душевное потрясение. Раньше он
мог смело смотреть
в глаза всем: его семейная жизнь касалась только его одного, а теперь…
Десять лет стоял он, сложа руки, где-нибудь у колонны, у дерева на бульваре,
в залах и театрах,
в клубе и — воплощенным veto, [запретом (лат.).] живой протестацией смотрел на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не
мог его покинуть, потом сказал свое слово, спокойно спрятав, как прятал
в своих чертах, страсть под ледяной корой.
Пошли маскарады с призами, обеды, выставки и субботние ужины, на которые съезжались буржуазные прожигатели жизни обоего пола. С Русским охотничьим
клубом в его новом помещении не
мог спорить ни один другой
клуб; по азарту игры достойным соперником ему явился впоследствии Кружок.
«Народных заседаний проба
в палатах Аглицкого клоба».
Может быть, Пушкин намекает здесь на политические прения
в Английском
клубе. Слишком близок ему был П. Я. Чаадаев, проводивший ежедневно вечера
в Английском
клубе, холостяк, не игравший
в карты, а собиравший около себя
в «говорильне» кружок людей, смело обсуждавших тогда политику и внутренние дела. Некоторые черты Чаадаева Пушкин придал своему Онегину
в описании его холостой жизни и обстановки…
И является вопрос: за что
могли не избрать
в члены
клуба кандидата, то есть лицо, уже бывавшее
в клубе около года до баллотировки? Вернее всего, что за не подходящие к тому времени взгляды, которые высказывались Чатским
в «говорильне».
Вихров давно уже слыхал о Кнопове и даже видел его несколько раз
в клубе: это был громаднейший мужчина, великий зубоскал, рассказчик, и принадлежал к тем русским богатырям, которые гнут кочерги, разгибают подковы,
могут съесть за раз три обеда: постный, скоромный и рыбный, что и делают они обыкновенно на первой неделе
в клубах,
могут выпить вина сколько угодно.
—
В городе бы у нас побывали; на будущей неделе у головы бал — головиха именинница. У нас, дядя,
в городе весело: драгуны стоят, танцевальные вечера
в клубе по воскресеньям бывают. Вот
в К. — там пехота стоит, ну и скучно, даже
клуб жалкий какой-то. На днях
в наш город нового землемера прислали — так танцует! так танцует! Даже из драгун никто с ним сравняться не
может! Словом сказать, у всех пальму первенства отбил!
Когда я докладывал об этом моему генералу, то даже он не
мог воздержаться от благосклонной улыбки."А ведь это похоже на дело, мой друг!" — сказал он, обращаясь ко мне. На что я весело ответил:"Всякое заблуждение, ваше превосходительство, имеет крупицу правды, но правды преждевременной, которая по этой причине и именуется заблуждением". Ответ этот так понравился генералу, что он эту же мысль не раз после того
в Английском
клубе от себя повторял.
Спешу отвечать на ваше послание и радуюсь, что
мог исполнить просимую вами небольшую послугу от меня. Прилагаю книжку журнала,
в которой напечатана повесть вашего протеже, а равно и газетный листок, случайно попавшийся мне
в английском
клубе, с лестным отзывом о сочинении его. А затем, поручая, да хранит вас милость божия, пребываю с душевным моим расположением» — такой-то.
Никто
в мире не
мог бы ее убедить, что папа возвращался поздно из
клуба, а не от любовницы.
Мы со Степаном Трофимовичем, не без страха за смелость предположения, но обоюдно ободряя друг друга, остановились наконец на одной мысли: мы решили, что виновником разошедшихся слухов
мог быть один только Петр Степанович, хотя сам он некоторое время спустя,
в разговоре с отцом, уверял, что застал уже историю во всех устах, преимущественно
в клубе, и совершенно известною до мельчайших подробностей губернаторше и ее супругу.
— Да всего лучше вот что, — начал Сергей Степаныч, — вы приезжайте
в следующую среду
в Английский
клуб обедать! Там я вам и скажу, когда Лев Алексеич [Лев Алексеевич — Перовский (1792—1856), министр внутренних дел.]
может вас принять, а вы между тем,
может быть, встретитесь
в клубе с некоторыми вашими старыми знакомыми.
— Как же не понять, помилуйте! Не олухи же они царя небесного! — горячился Иван Петрович. — И теперь вопрос, как
в этом случае действовать
в вашу пользу?.. Когда по начальству это шло, я взял да и написал, а тут как и что я
могу сделать?.. Конечно, я сегодня поеду
в клуб и буду говорить тому, другому, пятому, десятому; а кто их знает, послушают ли они меня; будут, пожалуй, только хлопать ушами… Я даже не знаю, когда и баллотировка наступит?..
— Могу-с. Знал я одного отставного ротмистра, который, от рожденья, самое среднее состояние имел, а между тем каждонедельно банкеты задавал и, между прочим, даже одного румынского полководца у себя за столом принимал. А отчего? — оттого, сударь, что с клубными поварами был знаком!
В клубе-то по субботам обед, ну, остатки, то да се, ночью все это к ротмистру сволокут, а назавтра у него полководец пищу принимает.
Я думаю, если б нарядить его и привезть под видом какого-нибудь графа
в какой-нибудь столичный
клуб, то он бы и тут нашелся, сыграл бы
в вист, отлично бы поговорил, немного, но с весом, и
в целый вечер,
может быть, не раскусили бы, что он не граф, а бродяга.
«Что все это значит?» — думала Анна Васильевна. (Она не
могла знать, что накануне,
в английском
клубе,
в углу диванной, поднялось прение о неспособности русских произносить спичи. «Кто у нас умеет говорить? Назовите кого-нибудь!» — воскликнул один из споривших. «Да хоть бы Стахов, например», — отвечал другой и указал на Николая Артемьевича, который тут же стоял и чуть не пискнул от удовольствия.)
— Я все ей прощу! — гремел
в клубе глава недовольных, — но одного простить не
могу: зачем она истерзала благороднейшее
в мире сердце!
Наступал вечер; на землю спускались сумерки;
в домах зажигались огни. Выслушав перечень добрых дел, совершенных
в течение дня квартальными надзирателями, он отправлялся
в клуб, где приглашал предводителя идти с ним вместе по стезе добродетели. Предводитель подавался туго, но так как поставленные ему на вид выгоды были до того ясны, что
могли убедить даже малого ребенка, то и он, наконец, уступил.
Дергальский клянется и божится, что все это именно так; что предводитель терпеть не
может губернатора и что потому все думали, что они с генералом Перловым сойдутся, а вышло иначе: предводитель — ученый генерал и свысока принял Перлова — боевого генерала, и вот у них, у двух генералов, ученого и боевого, зашла война, и Перлов, недовольный предводителем, не будучи
в силах ничем отметить ему лично, спит
в клубе на дежурстве предводительского зятя и разоряет себя на платежи штрафа.
Москва
в первый раз увидала туров
в восьмидесятых годах. Известный охотник городской инженер Н. М. Левазов, тот самый, который очистил авгиевы конюшни Неглинки, основав Русский охотничий
клуб, поехал на Кавказ охотиться под Эльбрусом и привез трех красавцев туров, из которых препаратор Бланк сделал великолепные чучела. Они и стояли
в первом зале Охотничьего
клуба вплоть до его закрытия уже после Октября. Но видеть их
могли только члены и гости
клуба.
В этот вечер
в первый раз на угловом кресле я увидел местного жандармского полковника и рядом с ним полицмейстера. Обыкновенно на этих казенных местах сидели разодетые дамы, жены,
может быть, а мужья, как было слышно, — страстные картежники — предпочитали
клуб.
Анна Юрьевна, собственно, затеяла ехать
в Немецкий
клуб с единственною целью встретиться там с своим юным музыкальным талантом, которого вряд ли не предполагала простить даже и которого она
в самом деле встретила, но
в таком сотовариществе, что никакое снисхождение ее не
могло перенести того.
Кучумов (с сердцем). Ничего нет удивительного! Будто уж я и не
могу выиграть! Заезжаю я вчера
в купеческий
клуб, прошел раза два по залам, посмотрел карточку кушанья, велел приготовить себе устриц…
Телятев. Насчет имения я сказать ничего не
могу; а откуда у него шестьсот рублей, я знаю. Он пять дней бегал по Москве, искал их, насилу ему дали на месяц и взяли вексель
в две тысячи рублей. Я думал, что он ищет денег для вашего мужа, которому он уже давно проиграл
в клубе эту сумму и не заплатил.
Кучумов. Ну, едва ли этот на что-нибудь годится. Уж вы лучше на нас, старичков, надейтесь. Конечно, я жениться не
могу, жена есть. Ох, ох, ох, ох! Фантазии ведь бывают у стариков-то; вдруг ничего ему не жаль. Я сирота, у меня детей нет, — меня, куда хочешь, поверни, и
в посаженые отцы, и
в кумовья. Старику ласка дороже всего, мне свои сотни тысяч
в могилу с собой не брать. Прощайте, мне
в клуб пора.
Нет никакого сомнения, что Янсутский и m-me Меровою, и ее каретою с жеребцами, и своим экипажем, и даже возгласом: «
В Яхт-клуб!» хотел произвесть некоторый эффект
в глазах Бегушева. Он,
может быть, ожидал даже возбудить
в нем некоторое чувство зависти, но тот на все эти блага не обратил никакого внимания и совершенно спокойно сел
в свою, тоже очень хорошую карету.
В доме у него было около двадцати комнат, которые Бегушев занимал один-одинехонек с своими пятью лакеями и толстым поваром Семеном — великим мастером своего дела, которого переманивали к себе все
клубы и не
могли переманить: очень Семену покойно и прибыльно было жить у своего господина. Убранство
в доме Бегушева, хоть и очень богатое, было все старое: более десяти лет он не покупал ни одной вещички из предметов роскоши, уверяя, что на нынешних рынках даже бронзы порядочной нет, а все это крашеная медь.
—
В клубе встретились, и,
можете себе представить, вдруг там кто-то выдумал, что я привез из Петербурга по современной политике важную новость, а я никого даже не видал перед отъездом оттуда, — говорил генерал с гримасой.
— Я бываю здесь один раз
в неделю. Я не
могу часто бывать, потому что нужно
в другое место. Вот как: третий день я была
в Немецком
клубе, вчера
в Орфеуме, сегодня здесь, завтра
в Большой театр, послезавтра
в Приказчичий, потом
в оперетту, потом Шато-де-флер… Да, я каждый день где-нибудь бываю: так и проходит die ganze Woche [Вся неделя (нем.).].
«Поехали мы, — сказывал он, — с Саничкой (так он называл жену) за границу через Одессу, но нам пришлось два дня поджидать парохода
в Вену, а от нечего делать вечером я ушел
в клуб. Мне страшно не повезло, и
в час ночи я вернулся
в номер и разбудил жену словами: «Саничка, мы ехать за границу не
можем, я все деньги проиграл».
Да, читатель, по простосердечию! и ежели ты сомневался, что даже
в слове «четвертование»
может вкрасться простосердечие, то взгляни на эти самодовольные фигуры, устремляющиеся
в клуб обедать, — и убедись!
— Господи боже мой! Я сам ее люблю; но все-таки
могу съездить
в клуб.
— Ну, что же, приятелю? Не долги он, друг мой, хочет выплачивать, а ему самому нужны деньги:
в клуб да по кофейням не на что ездить, ну и давай ему денег:
может быть, даже и возлюбленную заведет, а жена ему приготовляй денег. Мало того, что обманул решительно во всем, еще хочет и твое состояние проматывать.
Никитин чувствовал на душе неприятный осадок и никак не
мог понять, отчего это: оттого ли, что он проиграл
в клубе двенадцать рублей, или оттого, что один из партнеров, когда расплачивались, сказал, что у Никитина куры денег не клюют, очевидно, намекая на приданое?
И по какому-то странному стечению обстоятельств, быть
может случайному, все, что было для него важно, интересно, необходимо,
в чем он был искренен и не обманывал себя, что составляло зерно его жизни, происходило тайно от других, все же, что было его ложью, его оболочкой,
в которую он прятался, чтобы скрыть правду, как, например, его служба
в банке, споры
в клубе, его «низшая раса», хождение с женой на юбилеи, — все это было явно.
— Тьфу ты, Господи! да неужто ж, ваше превосходительство, не
можете найти другого предмета? — воскликнул
в отчаянии другой генерал и, взяв у товарища газету, прочел следующее: — «Из Тулы пишут: вчерашнего числа, по случаю поимки
в реке Упе осетра (происшествие, которого не запомнят даже старожилы, тем более что
в осетре был опознан частный пристав Б.), был
в здешнем
клубе фестиваль.
Было тихо.
В окна глядел не то тусклый рассвет, не то поздний вечер, что-то заполненное бесформенной и сумеречной мглой. Ветер дул
в «щели», как
в трубе, и гнал по ней ночные туманы. Взглянув из окна кверху, я
мог видеть клочки ясного неба. Значит, на всем свете зарождалось уже яркое солнечное утро. А мимо станка все продолжала нестись,
клубами, холодная мгла… Было сумрачно, тихо, серо и печально.
В Петербурге его можно было встретить везде и повсюду: и на обеде
в английском
клубе, и на рауте князя Г.,
в салоне графини К.,
в опере, и вообще
в любом спектакле, на бирже, и на бегах,
в Летнем саду, у генеральши Пахонтьевой, у любой артистки,
в танцклассах у Гебгардт и Марцинкевича,
в гостях у содержателя гласной кассы ссуд Карповича,
в редакции «Петербургской Сплетни»,
в гостиной любой кокотки — словом, куда ни подите, везде вы
могли бы наткнуться на графа Слопчицького.
Она была очень хороша и
в эти минуты особенно напоминала одну из фей Шехеразады: вокруг нее были даже
клубы какого-то курения, или это,
может быть, только казалось.
Свое слово он сдержал, и ему не нужно было особенно усердствовать по части притворства. Психиатр уверовал
в то, что имеет дело с характерной формой «спорадического аффекта», которая
может перейти
в манию,
может и поддаться лечению. Он говорил везде,
в клубе, у знакомых, у товарищей по практике, что мальчик Теркин был уже подвержен припадкам, когда на протяжении нескольких месяцев два раза набуянил.
Игры у себя дома Некрасов тогда уже не держал, но продолжал играть
в Английском
клубе до очень поздних часов, так что раньше полудня вставать не
мог.
Им весело. Никого они знать не хотят. Кто она? Девица благородных родителей или так «чья-нибудь» дочь? Это все равно…
Может,
в ней большой талант скрывается. Так же вот как и она, Тася, приехала тайком
в клуб вкусить запретного плода. Какого? Искусства или другого?
— Ах… тут есть и не очень гнилые! — как бы удивляется надзиратель. — Дай-ка и я себе выберу! Да ты поставь здесь лоток… Какие лучше — мы выберем, почистим, а остальные
можешь уничтожить. Аникита Николаич, наливайте! Вот так почаще бы нам собираться да рассуждать. А то живешь-живешь
в этой глуши, никакого образования, ни
клуба, ни общества — Австралия, да и только! Наливайте, господа! Доктор, яблочек! Самолично для вас очистил!
— Два месяца тому назад я послал письмо
в редакцию «Нового времени», и письмо это оказывается не полученным.
Могу ли я узнать о судьбе этого письма? Потом — я не получил 41 № «Вестника», где помещены корреспонденции из Скопина.
Клуб тоже не получил этого нумера.