Неточные совпадения
Дойдя по узкой тропинке до нескошенной полянки, покрытой с одной стороны сплошной яркой Иван-да-Марьей, среди которой часто разрослись темнозеленые, высокие кусты чемерицы, Левин поместил своих
гостей в густой свежей тени молодых осинок, на скамейке и обрубках, нарочно приготовленных для посетителей пчельника, боящихся пчел, а сам пошел на осек, чтобы принести детям и большим хлеба, огурцов и свежего меда.
Явился низенький человек, с умеренным брюшком, с белым лицом, румяными щеками и лысиной, которую с затылка, как бахрома, окружали черные
густые волосы. Лысина была кругла, чиста и так лоснилась, как будто была выточена из слоновой кости. Лицо
гостя отличалось заботливо-внимательным ко всему, на что он ни глядел, выражением, сдержанностью во взгляде, умеренностью
в улыбке и скромно-официальным приличием.
«Что бы у ней такое?» — пробормотал Ракитин, вводя Алешу за руку
в гостиную. Грушенька стояла у дивана как бы все еще
в испуге.
Густая прядь темно-русой косы ее выбилась вдруг из-под наколки и упала на ее правое плечо, но она не заметила и не поправила, пока не вгляделась
в гостей и не узнала их.
В приемных комнатах господского дома
в выжидательном молчании сидели старшие служащие.
В громадной зале был сервирован стол для обеда, а на хорах
гудела разноязычная толпа приезжих музыкантов, приготовившихся встретить
гостей торжественным тушем.
Этот серьезный разговор как раз происходил перед самым балом, когда Евгений Константиныч, одетый, завитой и надушенный, был уже совсем готов показаться
в приемных залах господского дома, где с подавленным шорохом
гудела и переливалась цветочная живая человеческая масса. Перед самым выходом к
гостям генерал конфиденциально сообщил Прейну, что Нине Леонтьевне что-то сегодня нездоровится.
В 1818 году, ровно через шесть лет после нашествия французов,
в один прекрасный майский вечер,
в густой липовой роще, под тению ветвистой черемухи, отдыхал после продолжительной прогулки с
гостями своими помещик села Утешина.
Минуту, кажется, трудно было улучить такую, когда б у него не была
в гостях какая-нибудь женщина, и все это были женщины комильфотные — «дамы сильных страстей и
густых вуалей».
Москва, еще полная
гостей, съехавшихся на коронацию из целой России, Петербурга и Европы, страшно
гудела в тишине темной ночи, охватившей ее сорокаверстный Камер-коллежский вал.
У старогородского городничего Порохонцева был именинный пирог, и по этому случаю были
гости: два купца из богатых, чиновники и из духовенства: среброкудрый протоиерей Савелий Туберозов, маленький, кроткий, паче всех человек, отец Бенефисов и непомерный дьякон Ахилла. Все, и хозяева и
гости, сидели, ели, пили и потом, отпав от стола, зажужжали.
В зале стоял шумный говор и ходили
густые облака табачного дыма.
В это время хозяин случайно глянул
в окно и, оборотясь к жене, воскликнул...
Бал уже начался;
гостей собралось довольно много, и доморощенный оркестр трещал,
гудел и взвизгивал на хорах, когда семейство Ипатовых вместе с Владимиром Сергеичем вступило
в залу акилинского дома.
Пока мы ели,
в крошечную залу набралась
густая толпа гусятинских обывателей, созерцавших с откровенным любопытством чужеземных
гостей.
И томился тоской Михайло Васильич, поглядывая на плававшие
в воздухе длинные пряди тенетника и на стоявшие
густыми столбами над хлебом и покосами толкунцы [Толкунцы, или толкачи, — рои мошек.]. Тянуло его к сетям да к дудочкам — хоть бы разок полежать
в озимях до Нефедова дня… Да что поделаешь с своеобычным приятелем? Хоть волком вой, а
гости́ до трех ден у Чапурина.
Обойдя все церкви и кельи иноков, игумен повел
гостя на конный и скотный дворы, на пчельник и везде показал ему монастырское свое хозяйство. Потом пошли на реку Керженец, и там послушники занесли бредень для ловли рыбы к ужину. Потом повел его игумен
в монастырский лес; когда ж они воротились
в игуменские кельи, там их ожидал самовар и блюдо свежей малины с
густыми сливками и все-таки с «виноградненьким».
Князю Мышкину Достоевского мучительно чужд и недоступен «вечный праздник природы». Как незваный
гость, «всему чужой и выкидыш», тоскливо стоит он
в стороне и не
в силах отозваться душою на ликование жизни. Для Толстого же этот праздник — свой, родной. Он рвется
в самую его
гущу, как ласточка
в воздух.
Полуобнаженные женщины
в длинных рубахах, с расстегнутыми воротниками и лицами, размазанными мелом, кирпичом и сажей;
густой желто-сизый дым пылающих головней и красных угольев, светящих из чугунков и корчажек, с которыми огромная толпа мужиков ворвалась
в дом, и среди этого дыма коровий череп на шесте, неизвестно для чего сюда попавший, и тощая вдова
в саване и с глазами без век; а на земле труп с распростертыми окоченевшими руками, и тут же суетящиеся и не знающие, что делать,
гости.
После каждого блюда, заедаемого по обыкновению лавашами и чади [Чади —
густая каша кусками вместо хлеба.] или солоноварным вкусным квели, деда поднимался с места и с полной чашей
в руке восхвалял того или другого
гостя. Вина как верующий магометанин он не пил, и каждый раз передавал свой кубок кому-либо из почетнейших
гостей.
— Можешь идти, — оттянул
густым басом становой
в сторону посыльного и еще раз движением правой руки пригласил
гостя на диван.
Представьте себе маленькую, стриженую головку с
густыми низко нависшими бровями, с птичьим носом, с длинными седыми усами и с широким ртом, из которого торчит длинный черешневый чубук; головка эта неумело приклеена к тощему горбатому туловищу, одетому
в фантастический костюм:
в куцую красную куртку и
в широкие ярко-голубые шаровары; ходила эта фигура, расставя ноги и шаркая туфлями, говорила, не вынимая изо рта чубука, а держала себя с чисто армянским достоинством: не улыбалась, пучила глаза и старалась обращать на своих
гостей как можно меньше внимания.
Только что пьяницы пропели покойнику вечную память, как вдруг с темного надворья
в окно кабака раздался сильный удар, глянула чья-то страшная рожа, — и оробевший целовальник
в ту же минуту задул огонь и вытолкал своих
гостей взашей на темную улицу. Приятели очутились по колено
в грязи и
в одно мгновение потеряли друг друга среди
густого и скользкого осеннего тумана,
в который бедный Сафроныч погрузился, как муха
в мыльную пену, и окончательно обезумел.
Голова у ней все сильнее разбаливалась, но она продолжала принимать
гостей, перешла из будуара
в гостиную и села на диван, говорила очень мало, всем улыбалась. Перед ней мелькали женские и мужские лица, некоторые мужчины подходили к руке, приехал и старичок губернатор, и до шести часов
в гостиной
гудел разговор, кажется, подавали чай. Чувствовалось большое возбуждение… Незадолго до обеда явился Александр Ильич, тоже
в мундире… Она помнит, как
в тумане, что он ее поцеловал, пожал руку и сказал...
Они и без
гостей, и при
гостях происходили
в девичьей. Там на большом белом липовом столе, накрытом простою, но ослепительной белизны скатертью,
в изобилии подавались: творог с
густыми сливками, пироги и ватрушки, яичницы разные, молочные, глазунья и прочее, молочная каша и тому подобное.
Отдышался он, вокруг себя проверку сделал: вверху пол, внизу — потолок. Правильно.
В отдалении
гости гудят, вальц доплясывают. Поддевка царского сукна под мышкой пасть раскрыла — продрали, дьяволы. Правильно. Сплюнул он на самаркандский ковер — кислота винная ему поперек глотки стала. Глянул
в угол — икнул: на шканделябре черт, банный приятель, сидит и, щучий сын, ножки узлом завязывает-развязывает. Ах ты, отопок драный, куда забрался.
Без
гостей, у себя,
в устроенной ей матерью уютненькой, убранной как игрушечка комнате с окнами, выходящими
в густой сад, где летом цветущая сирень и яблони лили аромат
в открытые окна, а зимой блестели освещаемые солнцем, покрытые инеем деревья, княжна Людмила по целым часам проводила со своей «милой Таней», рисовала перед ней свои девичьи мечты, раскрывая свое сердце и душу.
Не было зова новым
гостям, не было и отказа; но без того и другого вошли они
в избу. Это были русские раскольники. Впереди брел сутуловатый старичок;
в глазах его из-под
густых седых бровей просвечивала радость. За ним следовал чернец с ужимками смирения. Трое суровых мужиков, при топорах и фонаре за поясом, остановились у двери.