Неточные совпадения
Через полтора или два месяца не оставалось уже камня на камне. Но
по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул
последний, ближайший к реке дом; в
последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее
был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
А он
по своей усидчивости, добросовестности к работе, — он натянут до
последней степени; а давление постороннее
есть, и тяжелое, — заключил доктор, значительно подняв брови.
Во французском театре, которого он застал
последний акт, и потом у Татар за шампанским Степан Аркадьич отдышался немножко на свойственном ему воздухе. Но всё-таки в этот вечер ему
было очень не
по себе.
«Ну, всё кончено, и слава Богу!»
была первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в
последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу в вагоне. Она села на свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась в полусвете спального вагона. «Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя жизнь, хорошая и привычная,
по старому».
Мать Вронского, узнав о его связи, сначала
была довольна — и потому, что ничто,
по ее понятиям, не давало
последней отделки блестящему молодому человеку, как связь в высшем свете, и потому, что столь понравившаяся ей Каренина, так много говорившая о своем сыне,
была всё-таки такая же, как и все красивые и порядочные женщины,
по понятиям графини Вронской.
Избранная Вронским роль с переездом в палаццо удалась совершенно, и, познакомившись чрез посредство Голенищева с некоторыми интересными лицами, первое время он
был спокоен. Он писал под руководством итальянского профессора живописи этюды с натуры и занимался средневековою итальянскою жизнью. Средневековая итальянская жизнь в
последнее время так прельстила Вронского, что он даже шляпу и плед через плечо стал носить по-средневековски, что очень шло к нему.
Деньги от купца за лес
по второму сроку
были получены и еще не издержаны, Долли
была очень мила и добра
последнее время, и мысль этого обеда во всех отношениях радовала Степана Аркадьича.
И Вронскому и Анне московская жизнь в жару и пыли, когда солнце светило уже не по-весеннему, а по-летнему, и все деревья на бульварах уже давно
были в листьях, и листья уже
были покрыты пылью,
была невыносима; но они, не переезжая в Воздвиженское, как это давно
было решено, продолжали жить в опостылевшей им обоим Москве, потому что в
последнее время согласия не
было между ними.
Кабинет Свияжского
была огромная комната, обставленная шкафами с книгами и с двумя столами — одним массивным письменным, стоявшим
по середине комнаты, и другим круглым, уложенным звездою вокруг лампы на разных языках
последними нумерами газет и журналов.
Я ударил
последнего по голове кулаком, сшиб его с ног и бросился в кусты. Все тропинки сада, покрывавшего отлогость против наших домов,
были мне известны.
«
Есть еще одна фатера, — отвечал десятник, почесывая затылок, — только вашему благородию не понравится; там нечисто!» Не поняв точного значения
последнего слова, я велел ему идти вперед, и после долгого странствовия
по грязным переулкам, где
по сторонам я видел одни только ветхие заборы, мы подъехали к небольшой хате, на самом берегу моря.
…что и для вас самих
будет очень выгодно перевесть, например, на мое имя всех умерших душ, какие
по сказкам
последней ревизии числятся в имениях ваших, так, чтобы я за них платил подати. А чтобы не подать какого соблазна, то передачу эту вы совершите посредством купчей крепости, как бы эти души
были живые.
— Послушайте, матушка… эх, какие вы! что ж они могут стоить? Рассмотрите: ведь это прах. Понимаете ли? это просто прах. Вы возьмите всякую негодную,
последнюю вещь, например, даже простую тряпку, и тряпке
есть цена: ее хоть,
по крайней мере, купят на бумажную фабрику, а ведь это ни на что не нужно. Ну, скажите сами, на что оно нужно?
По огороду
были разбросаны кое-где яблони и другие фруктовые деревья, накрытые сетями для защиты от сорок и воробьев, из которых
последние целыми косвенными тучами переносились с одного места на другое.
«Пропущенные строфы подавали неоднократно повод к порицанию и насмешкам (впрочем, весьма справедливым и остроумным). Автор чистосердечно признается, что он выпустил из своего романа целую главу, в коей описано
было путешествие Онегина
по России. От него зависело означить сию выпущенную главу точками или цифром; но во избежание соблазна решился он лучше выставить вместо девятого нумера осьмой над
последней главою Евгения Онегина и пожертвовать одною из окончательных строф...
По выражению лица и пальцев Якова заметно
было, что
последнее приказание доставило ему большое удовольствие.
Возле нее лежал ребенок, судорожно схвативший рукою за тощую грудь ее и скрутивший ее своими пальцами от невольной злости, не нашед в ней молока; он уже не плакал и не кричал, и только
по тихо опускавшемуся и подымавшемуся животу его можно
было думать, что он еще не умер или,
по крайней мере, еще только готовился испустить
последнее дыханье.
Все пестрое пространство ее охватывалось
последним ярким отблеском солнца и постепенно темнело, так что видно
было, как тень перебегала
по нем, и она становилась темно-зеленою; испарения подымались гуще, каждый цветок, каждая травка испускала амбру, и вся степь курилась благовонием.
И все козаки, до
последнего в поле,
выпили последний глоток в ковшах за славу и всех христиан, какие ни
есть на свете. И долго еще повторялось
по всем рядам промеж всеми куренями...
До
последнего волоска у вас в квартире
было осмотрено,
по первым даже следам; но — umsonst! [напрасно! (нем.)]
— Я все слышал и все видел, — сказал он, особенно упирая на
последнее слово. — Это благородно, то
есть я хотел сказать, гуманно! Вы желали избегнуть благодарности, я видел! И хотя, признаюсь вам, я не могу сочувствовать,
по принципу, частной благотворительности, потому что она не только не искореняет зла радикально, но даже питает его еще более, тем не менее не могу не признаться, что смотрел на ваш поступок с удовольствием, — да, да, мне это нравится.
— То
есть не то чтобы… видишь, в
последнее время, вот как ты заболел, мне часто и много приходилось об тебе поминать… Ну, он слушал… и как узнал, что ты
по юридическому и кончить курса не можешь,
по обстоятельствам, то сказал: «Как жаль!» Я и заключил… то
есть все это вместе, не одно ведь это; вчера Заметов… Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал в пьяном виде, как домой-то шли… так я, брат, боюсь, чтоб ты не преувеличил, видишь…
По наблюдениям же его, болезнь пациента, кроме дурной материальной обстановки
последних месяцев жизни, имеет еще некоторые нравственные причины, «
есть, так сказать, продукт многих сложных нравственных и материальных влияний, тревог, опасений, забот, некоторых идей… и прочего».
В
последнее время его даже тянуло шляться
по всем этим местам, когда тошно становилось, «чтоб еще тошней
было».
В Бадене [Баден — знаменитый курорт.] он как-то опять сошелся с нею по-прежнему; казалось, никогда еще она так страстно его не любила… но через месяц все уже
было кончено: огонь вспыхнул в
последний раз и угас навсегда.
«Вот, — воскликнул он, — хоть мы и в глуши живем, а в торжественных случаях имеем чем себя повеселить!» Он налил три бокала и рюмку, провозгласил здоровье «неоцененных посетителей» и разом, по-военному, хлопнул свой бокал, а Арину Власьевну заставил
выпить рюмку до
последней капельки.
Прислушиваясь к себе, Клим ощущал в груди, в голове тихую, ноющую скуку, почти боль; это
было новое для него ощущение. Он сидел рядом с матерью, лениво
ел арбуз и недоумевал: почему все философствуют? Ему казалось, что за
последнее время философствовать стали больше и торопливее. Он
был обрадован весною, когда под предлогом ремонта флигеля писателя Катина попросили освободить квартиру. Теперь, проходя
по двору, он с удовольствием смотрел на закрытые ставнями окна флигеля.
— Самоубийственно
пьет. Маркс ему вреден. У меня сын тоже насильно заставляет себя веровать в Маркса. Ему — простительно. Он — с озлобления на людей за погубленную жизнь. Некоторые верят из глупой, детской храбрости: боится мальчуган темноты, но — лезет в нее, стыдясь товарищей, ломая себя, дабы показать: я-де не трус! Некоторые веруют
по торопливости, но большинство от страха. Сих,
последних, я не того… не очень уважаю.
Все это текло мимо Самгина, но
было неловко, неудобно стоять в стороне, и раза два-три он посетил митинги местных политиков. Все, что слышал он, все речи ораторов
были знакомы ему; он отметил, что левые говорят громко, но слова их стали тусклыми, и чувствовалось, что говорят ораторы слишком напряженно, как бы из
последних сил. Он признал, что самое дельное
было сказано в городской думе, на собрании кадетской партии, членом ее местного комитета — бывшим поверенным
по делам Марины.
По улицам мчались раскормленные лошади в богатой упряжке, развозя солидных москвичей в бобровых шапках, женщин, закутанных в звериные меха, свинцовых генералов; город удивительно разбогател людями, каких не видно
было на улицах
последнее время.
События, конечно, совершались,
по ночам и даже днем изредка хлопали выстрелы винтовок и револьверов, но
было ясно, что это ставятся
последние точки.
Он шел и смотрел, как вырастают казармы; они строились тремя корпусами в форме трапеции, средний
был доведен почти до конца, каменщики выкладывали
последние ряды третьего этажа, хорошо видно
было, как на краю стены шевелятся фигурки в красных и синих рубахах, в белых передниках, как тяжело шагают вверх
по сходням сквозь паутину лесов нагруженные кирпичами рабочие.
Самгин наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Слушая рассказ девицы, он думал, что и
по фигуре и
по характеру она
была бы на своем месте в водевиле, а не в драме. Но тот факт, что на долю ее все-таки выпало участие в драме, несколько тронул его; он ведь
был уверен, что тоже пережил драму. Однако он не сумел выразить чувство, взволновавшее его, а два
последние слова ее погасили это чувство. Помолчав, он спросил вполголоса...
— Для самого труда, больше ни для чего. Труд — образ, содержание, стихия и цель жизни,
по крайней мере моей. Вон ты выгнал труд из жизни: на что она похожа? Я попробую приподнять тебя, может
быть, в
последний раз. Если ты и после этого
будешь сидеть вот тут с Тарантьевыми и Алексеевыми, то совсем пропадешь, станешь в тягость даже себе. Теперь или никогда! — заключил он.
Одет
был в
последнем вкусе и в петлице фрака носил много ленточек. Ездил всегда в карете и чрезвычайно берег лошадей: садясь в экипаж, он прежде обойдет кругом его, осмотрит сбрую, даже копыта лошадей, а иногда вынет белый платок и потрет
по плечу или хребту лошадей, чтоб посмотреть, хорошо ли они вычищены.
Хотя
было уже не рано, но они успели заехать куда-то
по делам, потом Штольц захватил с собой обедать одного золотопромышленника, потом поехали к этому
последнему на дачу
пить чай, застали большое общество, и Обломов из совершенного уединения вдруг очутился в толпе людей. Воротились они домой к поздней ночи.
То и дело просит у бабушки чего-нибудь: холста, коленкору, сахару, чаю, мыла. Девкам дает старые платья, велит держать себя чисто. К слепому старику носит чего-нибудь лакомого
поесть или даст немного денег. Знает всех баб, даже рабятишек
по именам,
последним покупает башмаки, шьет рубашонки и крестит почти всех новорожденных.
— Ведомости о крестьянах, об оброке, о продаже хлеба, об отдаче огородов… Помнишь ли, сколько за
последние года дохода
было?
По тысяче четыреста двадцати пяти рублей — вот смотри… — Она хотела щелкнуть на счетах. — Ведь ты получал деньги?
Последний раз тебе послано
было пятьсот пятьдесят рублей ассигнациями: ты тогда писал, чтобы не посылать. Я и клала в приказ: там у тебя…
Сами они блистали некогда в свете, и
по каким-то, кроме их, всеми забытым причинам остались девами. Они уединились в родовом доме и там, в семействе женатого брата, доживали старость, окружив строгим вниманием, попечениями и заботами единственную дочь Пахотина, Софью. Замужество
последней расстроило
было их жизнь, но она овдовела, лишилась матери и снова, как в монастырь, поступила под авторитет и опеку теток.
— Конечно, трудно понять, но это — вроде игрока, который бросает на стол
последний червонец, а в кармане держит уже приготовленный револьвер, — вот смысл его предложения. Девять из десяти шансов, что она его предложение не примет; но на одну десятую шансов, стало
быть, он все же рассчитывал, и, признаюсь, это очень любопытно, по-моему, впрочем… впрочем, тут могло
быть исступление, тот же «двойник», как вы сейчас так хорошо сказали.
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила с твоей мамой в этот собор и лепетала молитвы
по старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше: в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез в груди, — а песня сатаны все не умолкает, все глубже вонзается в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «Конец всему, проклята!» Гретхен падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы
есть несколько таких нот — и с
последней нотой обморок!
Да и сверх того, им
было вовсе не до русской литературы; напротив,
по его же словам (он как-то раз расходился), они прятались
по углам, поджидали друг друга на лестницах, отскакивали как мячики, с красными лицами, если кто проходил, и «тиран помещик» трепетал
последней поломойки, несмотря на все свое крепостное право.
Вы
были в это утро в темно-синем бархатном пиджаке, в шейном шарфе, цвета сольферино,
по великолепной рубашке с алансонскими кружевами, стояли перед зеркалом с тетрадью в руке и выработывали, декламируя,
последний монолог Чацкого и особенно
последний крик...
Будь только у меня могущество, рассуждал я, мне и не понадобится оно вовсе; уверяю, что сам,
по своей воле, займу везде
последнее место.
Мало-помалу я пришел к некоторому разъяснению: по-моему, Версилов в те мгновения, то
есть в тот весь
последний день и накануне, не мог иметь ровно никакой твердой цели и даже, я думаю, совсем тут и не рассуждал, а
был под влиянием какого-то вихря чувств.
Кроме мамы, не отходившей от Макара Ивановича, всегда
по вечерам в его комнатку приходил Версилов; всегда приходил я, да и негде мне
было и
быть; в
последние дни почти всегда заходила Лиза, хоть и попозже других, и всегда почти сидела молча.
В
последний год он,
по замечанию Татьяны Павловны, очень опустился в костюме: одет
был всегда прилично, но в старом и без изысканности.
Наконец, англичане ввели также свою систему податей и налогов. Может
быть, некоторые из
последних покажутся преждевременными для молодого, только что формирующегося гражданского общества, но они
по большей части оправдываются значительностью издержек, которых требовало и требует содержание и управление колонии и особенно частые и трудные войны с кафрами.
Выше сказано
было, что колония теперь переживает один из самых знаменательных моментов своей истории: действительно оно так. До сих пор колония
была не что иное, как английская провинция, живущая
по законам, начертанным ей метрополиею, сообразно духу
последней, а не действительным потребностям страны. Не раз заочные распоряжения лондонского колониального министра противоречили нуждам края и вели за собою местные неудобства и затруднения в делах.
Энергические и умные меры Смита водворили в колонии мир и оказали благодетельное влияние на самих кафров. Они, казалось, убедились в физическом и нравственном превосходстве белых и в невозможности противиться им, смирились и отдались под их опеку. Советы, или, лучше сказать, приказания, Смита исполнялись — но долго ли, вот вопрос!
Была ли эта война
последнею? К сожалению, нет. Это
была только вторая
по счету: в 1851 году открылась третья. И кто знает, где остановится эта нумерация?