Неточные совпадения
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования не найдено, но, судя по тому, что оно соответствовало первым
и притом самым блестящим годам екатерининской
эпохи, следует предполагать, что для Глупова это было едва ли не лучшее
время в его истории.
Победа над Наполеоном еще более утвердила их в этом мнении,
и едва ли не в эту самую
эпоху сложилась знаменитая пословица:"Шапками закидаем!", которая впоследствии долгое
время служила девизом глуповских подвигов на поле брани.
Такова была простота нравов того
времени, что мы, свидетели
эпохи позднейшей, с трудом можем перенестись даже воображением в те недавние
времена, когда каждый эскадронный командир, не называя себя коммунистом, вменял себе, однако ж, за честь
и обязанность быть оным от верхнего конца до нижнего.
Вот если вы не согласитесь с этим последним тезисом
и ответите: «Не так» или «не всегда так», то я, пожалуй,
и ободрюсь духом насчет значения героя моего Алексея Федоровича. Ибо не только чудак «не всегда» частность
и обособление, а напротив, бывает так, что он-то, пожалуй,
и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его
эпохи — все, каким-нибудь наплывным ветром, на
время почему-то от него оторвались…
Мы Европу все еще знаем задним числом; нам всем мерещатся те
времена, когда Вольтер царил над парижскими салонами
и на споры Дидро звали, как на стерлядь; когда приезд Давида Юма в Париж сделал
эпоху,
и все контессы, виконтессы ухаживали за ним, кокетничали с ним до того, что другой баловень, Гримм, надулся
и нашел это вовсе не уместным.
В их решении лежало верное сознание живой души в народе, чутье их было проницательнее их разумения. Они поняли, что современное состояние России, как бы тягостно ни было, — не смертельная болезнь.
И в то
время как у Чаадаева слабо мерцает возможность спасения лиц, а не народа — у славян явно проглядывает мысль о гибели лиц, захваченных современной
эпохой,
и вера в спасение народа.
К концу тяжелой
эпохи, из которой Россия выходит теперь, когда все было прибито к земле, одна официальная низость громко говорила, литература была приостановлена
и вместо науки преподавали теорию рабства, ценсура качала головой, читая притчи Христа,
и вымарывала басни Крылова, — в то
время, встречая Грановского на кафедре, становилось легче на душе. «Не все еще погибло, если он продолжает свою речь», — думал каждый
и свободнее дышал.
Нужно помнить, что притчи обращены к простому народу той
эпохи, к среднему человеку, которому мало понятна бескорыстная любовь к Богу
и божественному, они сказывались в ограниченных рамках пространства
и времени.
Я мыслю о
времени, о своей
эпохе, о ее проблемах
и о ее зле, но я несвоевременный мыслитель.
— Не то чтобы совсем не люблю, Дидя, а так, вообще… Есть люди особенные, выдающиеся, сильные, которые делают свое
время, дают имя целой
эпохе,
и есть люди средние, почти бесформенные.
Моя тема о творчестве, близкая ренессансной
эпохе, но не близкая большей части философов того
времени, не есть тема о творчестве культуры, о творчестве человека в «науках
и искусстве», это тема более глубокая, метафизическая, тема о продолжении человеком миротворения, об ответе человека Богу, который может обогатить самую божественную жизнь.
Напряженное чувство личности, личного спасения (у монашества)
и личной чести (у рыцарства) утверждалось в
эпоху, которую принято считать
временем полного порабощения личности.
Жизнь наша лицейская сливается с политическою
эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во
время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными
и знакомыми — усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита.
Эта
эпоха возрождения с людьми, не получившими в наследие ни одного гроша, не взявшими в напутствие ни одного доброго завета, поистине должна считаться одною из великих, поэтических
эпох нашей истории. Что влекло этих сепаратистов, как не чувство добра
и справедливости? Кто вел их? Кто хоть на
время подавил в них дух обуявшего нацию себялюбия, двоедушия
и продажности?
— Нет-с, — говорил он Ярошиньскому в то
время, когда вышел Рациборский
и когда Розанов перестал смотреть, а начал вслушиваться. — Нет-с, вы не знаете, в какую мы вступаем
эпоху. Наша молодежь теперь не прежняя, везде есть движение
и есть люди на все готовые.
Кто жил в уездных городах в последнее
время, в послеякушкинскую
эпоху, когда разнеслись слухи о благодетельной гласности, о новосильцевском обществе пароходства
и победах Гарибальди в Италии, тот не станет отвергать, что около этого знаменательного
времени и в уездных городах, особенно в великороссийских уездных городах, имеющих не менее одного острога
и пяти церквей, произошел весьма замечательный
и притом совершенно новый общественный сепаратизм.
Коля в то
время переживал
эпоху льяносов, пампасов, апачей, следопытов
и вождя по имени «Черная Пантера»
и, конечно, внимательно следил за романом брата
и делал свои, иногда чересчур верные, иногда фантастические умозаключения.
…Странно, я писал сегодня о высочайших вершинах в человеческой истории, я все
время дышал чистейшим горным воздухом мысли, а внутри как-то облачно, паутинно
и крестом — какой-то четырехлапый икс. Или это мои лапы,
и все оттого, что они были долго у меня перед глазами — мои лохматые лапы. Я не люблю говорить о них —
и не люблю их: это след дикой
эпохи. Неужели во мне действительно —
Эпоха «постукиванья» миновала быстро; наступило суровое, беспощадное отрезвление, умеряемое случайными
и не всегда мотивированными возвратами к лучшим
временам.
Тот же Р. Р. почти один в наше
время еще сохранил предания львов сороковых годов,
эпохи"Героя нашего
времени"
и графини Воротынской.
Тут был граф Х., наш несравненный дилетант, глубокая музыкальная натура, который так божественно"сказывает"романсы, а в сущности, двух нот разобрать не может, не тыкая вкось
и вкривь указательным пальцем по клавишам,
и поет не то как плохой цыган, не то как парижский коафер; тут был
и наш восхитительный барон Z., этот мастер на все руки:
и литератор,
и администратор,
и оратор,
и шулер; тут был
и князь Т., друг религии
и народа, составивший себе во
время оно, в блаженную
эпоху откупа, громадное состояние продажей сивухи, подмешанной дурманом;
и блестящий генерал О. О… который что-то покорил, кого-то усмирил
и вот, однако, не знает, куда деться
и чем себя зарекомендовать
и Р. Р., забавный толстяк, который считает себя очень больным
и очень умным человеком, а здоров как бык
и глуп как пень…
Доводилась она как-то сродни князю Потемкину-Таврическому; куртизанила в свое
время на стоящих выше всякого описания его вельможеских пирах; имела какой-то роман, из рода романов, отличавших тогдашнюю распудренную
эпоху северной Пальмиры,
и, наконец, вышла замуж за князя Аггея Лукича Сурского, человека старого, не безобразного, но страшного с виду
и еще более страшного по характеру.
Мы думаем, что только одно рабское подражание может нас сблизить с просвещенными народами,
и если в это
время между нас родится гений, то не мы, а разве иностранцы отдадут ему справедливость; это
эпоха полупросвещения.
Представим пример еще ближе к нашему
времени: «Фауст» Гёте покажется страстным произведением человеку, не способному перенестись в ту
эпоху стремлений
и сомнений, выражением которой служит «Фауст».
От этой героической
эпохи остались
и до сих пор кое-какие достоверные следы: крутая дорога в балке Кефало-Вриси, проведенная английскими саперами, итальянское кладбище на верху балаклавских гор между виноградниками, да еще при плантаже земли под виноград
время от
времени откапывают короткие гипсовые
и костяные трубочки, из которых более чем полвека тому назад курили табак союзные солдаты.
Чтобы передать хотя сотую долю того, что проделывали с этим добрейшим человеком поселившиеся у него лже-социалисты, надо писать томы, а не один очерк,
и притом надо быть уверенным, что пишешь для читателя, который хотя сколько-нибудь знаком с нравами подобных деятелей, свирепствовавших в Петербурге в
эпоху комического
времени на Руси.
Эпоха неестественного классицизма
и галломании, на
время прикрывшая национальные элементы, не могла произвести важного влияния: эта литература не имела отголоска в народе.
Смотря на эту сильную, настойчивую борьбу с главнейшими недостатками
эпохи, нельзя с сожалением не припомнить нашей литературы последнего
времени, которая большею частию сражается с призраками
и бросает слова свои на воздух, которая осмеливается нападать только на то, что не простирается за пределы какого-нибудь очень тесного кружка или что давно уже осмеяно
и оставлено самим обществом.
Государыня заметила, что не под монархическим правлением угнетаются высокие, благородные движенья души, не там презираются
и преследуются творенья ума, поэзии
и художеств; что, напротив, одни монархи бывали их покровителями; что Шекспиры, Мольеры процветали под их великодушной защитой, между тем как Дант не мог найти угла в своей республиканской родине; что истинные гении возникают во
время блеска
и могущества государей
и государств, а не во
время безобразных политических явлений
и терроризмов республиканских, которые доселе не подарили миру ни одного поэта; что нужно отличать поэтов-художников, ибо один только мир
и прекрасную тишину низводят они в душу, а не волненье
и ропот; что ученые, поэты
и все производители искусств суть перлы
и бриллианты в императорской короне: ими красуется
и получает еще больший блеск
эпоха великого государя.
Однако для нас она еще не вполне законченная историческая картина: мы не отодвинулись от
эпохи на достаточное расстояние, чтоб между нею
и нашим
временем легла непроходимая бездна.
«Горе от ума» появилось раньше Онегина, Печорина, пережило их, прошло невредимо чрез гоголевский период, прожило эти полвека со
времени своего появления
и все живет своею нетленной жизнью, переживет
и еще много
эпох и все не утратит своей жизненности.
Она собственным опытом заставила нас прибегнуть к счастливому средству,
и с того
времени мы не боимся ужаснейшей
эпохи в физическом бытии нашем.
Сии любимцы Неба, рассеянные в пространствах
времен, подобны солнцам, влекущим за собою планетные системы: они решают судьбу человечества, определяют путь его; неизъяснимою силою влекут миллионы людей к некоторой угодной Провидению цели; творят
и разрушают царства; образуют
эпохи, которых все другие бывают только следствием; они, так сказать, составляют цепь в необозримости веков, подают руку один другому,
и жизнь их есть История народов.
Но «в настоящее
время, когда» Россия вступает в новый период существования,
и для екатерининской
эпохи наступила уже история.
В прежнее
время целыми годами ожесточенных битв нужно было критике Белинского отстаивать право литературы обличать жизненные пошлости. Ныне никто относительно этого права не имеет ни малейшего сомнения; а деятели прошедшей
эпохи опять выступают с трескучими фразами q пользе
и правах обличительной литературы.
Эпоха или
время действия выбрано самое счастливое; исторические происшествия
и лица вставлены в раму интриги с искусством, освещены светом истории прекрасно
и верно.
Там видна жизнь своего
времени,
и рисуется мир души человеческой с теми особенностями, какие производит в нем жизнь народа в известную
эпоху; а здесь ничего нет, кроме праздных выдумок, стоящих в разладе с жизнью
и происходящих от фантастического, произвольного смешения понятий
и верований разных
времен и народов.
Захар. Зачем он вызвал солдат? Они об этом узнали… они все знают!
И это ускорило его смерть. Я, конечно, должен был открыть завод… в противном случае, я надолго испортил бы мои отношения с ними. Теперь такое
время, когда к ним необходимо относиться более внимательно
и мягко…
и кто знает, чем оно может кончиться? В такие
эпохи разумный человек должен иметь друзей в массах… (Левшин идет в глубине сцены.) Это кто идет?
Эпохи, подобные 1612
и 1812 гг., когда все частные, личные отношения умолкали
и сливались в одном, общем деле отечества, совсем неудобны для романа, который именно должен представить нам частные интересы домашней жизни
и для которого поэтому гораздо лучше годятся
времена междоусобий
и внутренних волнений.
При этом нужно еще, чтобы
эпоха, из которой взят роман, представлена была совершенно верно, чтобы угадан был самый дух событий, чтобы автор судил своих героев не по понятиям своего века, а по их
времени, чтобы он смотрел их глазами, жил их жизнью, рассуждал сообразно с их умственным развитием
и чтобы на ту же точку зрения умел поставить
и своих читателей.
Впрочем, многое из того, что в этих последних источниках являлось как факты, необходимо должно было теперь подвергнуться строгому анализу
и критике, а потому все то, что не имеет фактической достоверности, автор передает, как слухи
и толки, ходившие в обществе того
времени, ибо все эти слухи
и толки имеют ту особенность, что необыкновенно рельефно характеризуют напряженную
и во многих отношениях замечательную
эпоху 1862 года.].
Не наступила
эпоха св. Духа,
и не закончилась
эпоха Сына, а потому еще не вполне рождена вторая, а с нею
и первая ипостась,
и все тришюстасное Божество находится im Werden. «Во
время процесса творения есть множественность, но только потенций, а не личностей.
Можно не знать Христа, будучи чуждым христианству (каковы
и теперь нехристианские религии, в известной мере принадлежащие к еще дохристианской
эпохе), но зная о Нем
и в то же
время отрицаясь Церкви, как единственного пути жизни в Нем, человек делается жертвой религиозного обмана
и самообмана.
И в те
времена, когда еще не родился новоевропейский economic man, человечество, само живя в лачугах, воздвигало богам величественные храмы, в противоположность теперешней
эпохе, когда умеют строить вокзалы
и отели, но почти разучились созидать святилища.
— Разные бывают исторические
эпохи. Бывают
времена, когда дела улиток
и муравьев не могут быть оправданы ничем. Что поделаешь? Так складывается жизнь: либо безбоязненность полная, либо — банкрот,
и иди насмарку.
Как гимназистиком четвертого класса, когда я выбрал латинский язык для того, чтобы попасть со
временем в студенты, так
и дальше, в Казани
и Дерпте, я оставался безусловно верен царству высшего образования, университету в самом обширном смысле — universitas, как понимали ее люди
эпохи Возрождения, в совокупности всех знаний, философских систем, красноречия, поэзии, диалектики, прикладных наук, самых важных для человека, как астрономия, механика, медицина
и другие прикладные доктрины.
Он меня ввел в свое типичное семейство, где все дышало патриархальной степенностью,
и каждый день в известные часы водил меня по городу, рассказывая мне все
время местные анекдоты, восходившие до
эпохи, когда знаменитая Лола Монтес, сделавшись возлюбленной короля Людовика I, скандализовала мюнхенцев своими выходками фаворитки.
К этой же"мастерской"принадлежал, больше теоретически,
и курьезный нигилист той
эпохи, послуживший мне моделью лица, носящий у меня в романе фамилию Ломова. Он одно
время приходил ко мне писать под диктовку
и отличался крайней первобытностью своих потребностей
и расходов.
Не знаю, выдавались ли такие же
эпохи в дальнейших судьбах русской колонии с таким оживлением,
и светским,
и литературно-художественным. Вряд ли. Что-то я не слыхал этого потом от дерптских русских — бывших студентов
и не студентов, с какими встречался до последнего
времени.
С московским писательским миром, в лице Островского
и Писемского, я прикасался, но немного. Писемский задумал уже к этому
времени перейти на службу в губернское правление советником,
и даже по этому случаю стал ходить совсем бритый, как чиновник из николаевской
эпохи. Я попадал к нему
и в городе (он еще не был тогда домовладельцем),
и на даче в Кунцеве.