Когда же с мирною семьей
Черкес в отеческом жилище
Сидит ненастною порой,
И тлеют угли в пепелище;
И, спрянув с
верного коня,
В горах пустынных запоздалый,
К нему войдет пришлец усталый
И робко сядет у огня:
Тогда хозяин благосклонный
С приветом, ласково, встает
И гостю в чаше благовонной
Чихирь отрадный подает.
Под влажной буркой, в сакле дымной,
Вкушает путник мирный сон,
И утром оставляет он
Ночлега кров гостеприимный.
Неточные совпадения
Яков, не глядя на барина бедного,
Начал
коней отпрягать,
Верного Яшу, дрожащего, бледного,
Начал помещик тогда умолять.
Когда башкирам было наконец объявлено, что вот барин поедет в город и там будет хлопотать, они с молчаливой грустью выслушали эти слова, молча вышли на улицу, сели на
коней и молча тронулись в свою Бухтарму. Привалов долго провожал глазами этих несчастных, уезжавших на
верную смерть, и у него крепко щемило и скребло на сердце. Но что он мог в его дурацком положении сделать для этих людей!
Он шагнул через порог и снова кликнул своего
коня, на этот раз полным именем: «Малек-Адель!» Но не отозвался
верный товарищ, только мышь прошуршала по соломе.
— Знаю, зачем идут они, — вымолвил Данило, подымаясь с места. — Седлайте, мои
верные слуги,
коней! надевайте сбрую! сабли наголо! не забудьте набрать и свинцового толокна. С честью нужно встретить гостей!
Вы — ответственный редактор
«Русской мысли» — важный пост!
В жизни — мысль великий фактор,
В ней народов мощь и рост.
Но она — что
конь упрямый:
Нужен
верный ездовой,
Чтоб он ровно шел и прямо,
Не мечася, как шальной.
Русский дух им должен править:
Есть у вас он, то легко
Вам журнал свой и прославить,
И поставить высоко.
Руслан томился молчаливо,
И смысл и память потеряв.
Через плечо глядя спесиво
И важно подбочась, Фарлаф,
Надувшись, охал за Русланом.
Он говорит: «Насилу я
На волю вырвался, друзья!
Ну, скоро ль встречусь с великаном?
Уж то-то крови будет течь,
Уж то-то жертв любви ревнивой!
Повеселись, мой
верный меч,
Повеселись, мой
конь ретивый...
Но, други, девственная лира
Умолкла под моей рукой;
Слабеет робкий голос мой —
Оставим юного Ратмира;
Не смею песней продолжать:
Руслан нас должен занимать,
Руслан, сей витязь беспримерный,
В душе герой, любовник
верный.
Упорным боем утомлен,
Под богатырской головою
Он сладостный вкушает сон.
Но вот уж раннею зарею
Сияет тихий небосклон;
Всё ясно; утра луч игривый
Главы косматый лоб златит.
Руслан встает, и
конь ретивый
Уж витязя стрелою мчит.
Дай голову с тебя сорвать!»
Фарлаф, узнавши глас Рогдая,
Со страха скорчась, обмирал
И,
верной смерти ожидая,
Коня еще быстрее гнал.
Горяча ты, пуля, и несешь ты смерть, но не ты ли была моей
верной рабой? Земля черная, ты покроешь меня, но не я ли тебя
конем топтал? Холодна ты, смерть, но я был твоим господином. Мое тело возьмет земля, мою душу примет небо».
Гроза беспечных казаков,
Его богатство —
конь ретивый,
Питомец горских табунов,
Товарищ
верный, терпеливый,
В пещере иль в траве глухой
Коварный хищник с ним таится
И вдруг, внезапною стрелой,
Завидя путника, стремится...
Олег усмехнулся — однако чело
И взор омрачилися думой.
В молчанье, рукой опершись на седло,
С
коня он слезает, угрюмый;
И
верного друга прощальной рукой
И гладит и треплет по шее крутой.
«Прощай, мой товарищ, мой
верный слуга,
Расстаться настало нам время;
Теперь отдыхай! уж не ступит нога
В твое позлащенное стремя.
Прощай, утешайся — да помни меня.
Вы, отроки-други, возьмите
коня!
Не видно было и чеканенных пряжек на опушенном черным соболем малиновом бешмете боярина, потому что боярин лежал своей грудью на шее
коня и глядел на что-то такое, что бережно везли перед ним его
верные слуги.
В красоте природы, как в созданиях искусства, ощущается частичное или предварительное преображение мира, явление его в Софии, и красота эта своим эросом поднимает человека в мир вечных образов идей, трепетные
кони возносят
верного возницу к животворящему солнцу, по незабвенному образу платоновского «Федра».
Осадив чуть ни на всем скаку вспененного
коня, Милица
вернее скатилась, нежели соскочила на землю. В тот же миг ее окружили свои солдаты-стрелки, подхватили на руки и спустили на землю.
Бери
коня, ага-Бекир, и награждай по обещанью
верного слугу.
Ничто уже не могло остановить скачки Юрика, или,
вернее, его разгорячившегося
коня.
Рядом с портретами находились и картины, изображавшие разные случаи жизни: тут был и всадник на
коне, скачущем во весь опор, и два турка, строившие друг другу такие уморительные гримасы, что нельзя было смотреть на них без смеха, и, наконец, китаец, изображенный во весь рост или,
вернее, халат, туфли и коса китайца, тогда как на месте головы у него зияла громадная дыра.
— «
Верные мои молодцы-сотоварищи, кто хочет со мной рискнуть за добычей далеко, за Ново-озеро, к Божьим дворянам [Так называли новгородцы ливонских рыцарей.], того жду я под вечер в «Чертовом ущелье», — а сам вскочил на
коня и не смел обернуться назад, чтобы косящатое окошечко Фомина дома не мигнуло бы мне привычным бывалым и не заставило вернуться, да пустился сюда, как на вражескую стену, ожидать…
— Не тужи, Мариуленька, — продолжал Василий, — назад не оглядывайся, прошлого не воротишь, поищем лучше впереди; старую брыкливую кобылу сбудем, огневого коня-молодца добудем. А чтоб знать, как дело повести
вернее, порасскажи-ка мне от сивки-бурки, вещей каурки, как зачиналась белокаменна Москва, то есть как попала твоя дочка в княжны.
— Стой! Оправься. Слуги мои
верные! Ночь пала, месяц за горы сгинул, карабахский
конь задыхается. Не иначе, как нам на бивак до рассвета располагаться придется. Скидавай тюки, закусим по малости, утро вечера мудренее… Ночь холодная, жертвую по чарке на кажного, — боле не могу, потому вокруг небезопасно.
Влетает, стало быть, карабахский
конь,
верный товарищ, к князю Удалу на широкий двор, заливисто ржет, серебряной подковой о кремень чешет: привез дорогого гостя, примайте! А пир, хочь час и поздний, в полном разгаре. Бросились гости навстречу, князь Удал с крыльца поспешает, широкие рукава закинул… Тамара на крыше белую ручку к вороту прижала, — не след княжеской невесте к жениху первой бежать, не такого она воспитания.