Неточные совпадения
—
Великий господин, ясновельможный
пан! я знал и брата вашего, покойного Дороша! Был воин на украшение всему рыцарству. Я ему восемьсот цехинов дал, когда нужно было выкупиться из плена у турка.
— Я угощаю вас, паны-братья, — так сказал Бульба, — не в честь того, что вы сделали меня своим атаманом, как ни
велика подобная честь, не в честь также прощанья с нашими товарищами: нет, в другое время прилично то и другое; не такая теперь перед нами минута.
Кто хочет знать, как сильно действовала на молодое поколение весть июльского переворота, пусть тот прочтет описание Гейне, услышавшего на Гельголанде, что «
великий языческий
Пан умер». Тут нет поддельного жара: Гейне тридцати лет был так же увлечен, так же одушевлен до ребячества, как мы — восемнадцати.
— Нет, это не по-моему: я держу свое слово; что раз сделал, тому и навеки быть. А вот у хрыча Черевика нет совести, видно, и на полшеляга: сказал, да и назад… Ну, его и винить нечего, он пень, да и полно. Все это штуки старой ведьмы, которую мы сегодня с хлопцами на мосту ругнули на все бока! Эх, если бы я был царем или
паном великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые позволяют себя седлать бабам…
Наконец, к
великой радости всех благомыслящих людей, дядя Максим за что-то сильно осердился на австрийцев и уехал в Италию: там он примкнул к такому же забияке и еретику — Гарибальди, который, как с ужасом передавали
паны помещики, побратался с чертом и в грош не ставит самого Папу.
В это время приехал
Панов из деревни. Он вполне понимал и ценил Гоголя. Разумеется, мы сейчас их познакомили, и
Панов привязался всею своею любящею душою к
великому художнику. Он скоро доказал свою привязанность убедительным образом.
— А ну,
пан Хома! теперь и нам пора идти к покойнице, — сказал седой козак, обратившись к философу, и все четверо, в том числе Спирид и Дорош, отправились в церковь, стегая кнутами собак, которых на улице было
великое множество и которые со злости грызли их палки.
Часто какой-нибудь случайный разговор, какая-нибудь фраза, оброненная тем или другим высокопоставленным лицом, служили для
пана грабего
великим поводом к своим, совершенно особым соображениям, выводам, заключениям, — и обо всем этом, о слышанном, виденном, о сделанном и подстроенном он немедленно же сообщал по назначению в Париж или в Варшаву, в Вильну — словом, куда требовалось, смотря по обстоятельствам.
Это передача ею князю Радзивилу писем к султану и
великому визирю с тем, чтобы «
пане коханку» отослал их в Турцию к агенту своему, Коссаковскому.
Этот дом сделался, так сказать, главною квартирой польско-французской экспедиции. Радзивил с знатнейшими членами своей свиты ежедневно обедал у «
великой княжны всероссийской». Расходы платил «
пане коханку».
И пошел от него ряд бояр, воевод и думных людей: водили Заборовские московские полки на крымцев и других супостатов; бывали Заборовские в ответе [В послах.] у цесаря римского, у короля свейского, у польских
панов Рады и у Галанских статов; сиживали Заборовские и в приказах московских, были Заборовские в городовых воеводах, но только в городах первой статьи: в
Великом Новгороде, в Казани или в Смоленске…
— Цыц, бисова собака! — бывал ответ смотрителя. — Разве ты не знаешь, что офицер
великого короля шведского, нашего
пана и отца, делает нам честь скакать на наших лошадях, как ему заблагорассудится? Благодари его милость, что он не впряг тебя самого и не влепил тебе сотни бизунов [Бизун (польск.) — плеть, кнут.], собачий сын!
Хотя покойный
пан и отзывался, что строит музей, где будут поставлены бюсты
великих мужей и фамильные, но полиция на этот раз настояла на своем.
— Шт, — прошептала она, положив палец на свои розовые, соблазнительные губки, потом прибавила очаровательным голосом. — Я знала от
пана Жвирждовского, что вы собираетесь здесь для
великого дела Польши. Простите великодушно, что не могла быть с вами вовремя, занята была по этому же делу. Уверена, что вы все исполнили свой долг. Я приехала к вам на несколько минут, чтобы положить и мою офяру на алтарь отчизны.
— Не бойся
пана Владислава: повторяю тебе, он наш. А чтобы более тебя уверить в этом, открою тебе под
великим секретом: он муж дочери Михаила Аполлоновича Ранеева.
Крепбки захотели посылать в Питер справедливого человека, который мог бы доступить до царицы и доказать ей или ее
великим российским
панам, что в селе Перегудах было настоящее казацкое лыцарство, а не крепбки, которых можно продавать и покупать, как крымских невольников или как «быдло».
— А ты, высокопочтенный прусский барабанщик, если боишься замерзнуть, то все-таки постарайся говорить с уважением о моем носе, — отвечал хриплым голосом жандарм. — Я остановился и стою потому, что хочу издали налюбоваться
великим дипломатом, нашим тонким политиком,
паном Целестином, которого я видел сегодня на заре, как он сидел, глядя на копец королевы Боны.
Офицеры, поговорив, подумали: что же, до утра подождать беда не
велика, — и подчинились своеобычному хозяину. Они ушли во флигель, а фарбованский
пан крикнул гайдука Прокопа, велел ему сесть в бричку и скакать в Пирятин, где найти таких-то двух судовых панычей и во что бы ни стало привезти их к утру в Фарбованую.