Неточные совпадения
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне
было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший
хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я человек простой».
Слуга. Да
хозяин сказал, что не
будет больше отпускать. Он, никак, хотел идти сегодня жаловаться городничему.
Осип. Да так; все равно, хоть и пойду, ничего из этого не
будет.
Хозяин сказал, что больше не даст обедать.
Стародум. Постой. Сердце мое кипит еще негодованием на недостойный поступок здешних
хозяев.
Побудем здесь несколько минут. У меня правило: в первом движении ничего не начинать.
В Глупове, в сию счастливую годину, не токмо
хозяин, но и всякий наймит
ел хлеб настоящий, а не в редкость бывали и шти с приварком".
Начались подвохи и подсылы с целью выведать тайну, но Байбаков оставался нем как рыба и на все увещания ограничивался тем, что трясся всем телом. Пробовали
споить его, но он, не отказываясь от водки, только потел, а секрета не выдавал. Находившиеся у него в ученье мальчики могли сообщить одно: что действительно приходил однажды ночью полицейский солдат, взял
хозяина, который через час возвратился с узелком, заперся в мастерской и с тех пор затосковал.
Наконец, однако, сели обедать, но так как со времени стрельчихи Домашки бригадир стал запивать, то и тут напился до безобразия. Стал говорить неподобные речи и, указывая на"деревянного дела пушечку", угрожал всех своих амфитрионов [Амфитрио́н — гостеприимный
хозяин, распорядитель пира.] перепалить. Тогда за
хозяев вступился денщик, Василий Черноступ, который хотя тоже
был пьян, но не гораздо.
Когда они подъехали ко второму болоту, которое
было довольно велико и должно
было взять много времени, Левин уговаривал не выходить. Но Весловский опять упросил его. Опять, так как болото
было узко, Левин, как гостеприимный
хозяин, остался у экипажей.
Кроме того, хотя он долго жил в самых близких отношениях к мужикам как
хозяин и посредник, а главное, как советчик (мужики верили ему и ходили верст за сорок к нему советоваться), он не имел никакого определенного суждения о народе, и на вопрос, знает ли он народ,
был бы в таком же затруднении ответить, как на вопрос, любит ли он народ.
— Ах, какая ночь! — сказал Весловский, глядя на видневшиеся при слабом свете зари в большой раме отворенных теперь ворот край избы и отпряженных катков. — Да слушайте, это женские голоса
поют и, право, недурно. Это кто
поет,
хозяин?
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как
хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном
хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого
будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и
будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно
было ржание лошадей и каркание бекаса.
Всё
было, вместе с отличным обедом и винами не от русских виноторговцев, а прямо заграничной разливки, очень благородно, просто и весело. Кружок людей в двадцать человек
был подобран Свияжским из единомышленных, либеральных, новых деятелей и вместе остроумных и порядочных.
Пили тосты, тоже полушутливые, и за нового губернского предводителя, и за губернатора, и за директора банка, и за «любезного нашего
хозяина».
Уже
был шестой час, и уже некоторые гости приехали, когда приехал и сам
хозяин.
Помещик с седыми усами
был, очевидно, закоренелый крепостник и деревенский старожил, страстный сельский
хозяин. Признаки эти Левин видел и в одежде — старомодном, потертом сюртуке, видимо непривычном помещику, и в его умных, нахмуренных глазах, и в складной русской речи, и в усвоенном, очевидно, долгим опытом повелительном тоне, и в решительных движениях больших, красивых, загорелых рук с одним старым обручальным кольцом на безыменке.
— Может
быть, невыгодно, — отвечал Свияжский. — Это только доказывает, или что я плохой
хозяин, или что я затрачиваю капитал на увеличение ренты.
— Я боюсь, что вам здесь не совсем хорошо, — сказала она отворачиваясь от его пристального взгляда и оглядывая комнату. — Надо
будет спросить у
хозяина другую комнату, — сказала она мужу, — и потом чтобы нам ближе
быть.
— Этот сыр не дурен. Прикажете? — говорил
хозяин. — Неужели ты опять
был на гимнастике? — обратился он к Левину, левою рукой ощупывая его мышцу. Левин улыбнулся, напружил руку, и под пальцами Степана Аркадьича, как круглый сыр, поднялся стальной бугор из-под тонкого сукна сюртука.
Он
был несомненно добрый малый, и Левину жалко стало его и совестно за себя,
хозяина дома, когда он подметил робость во взгляде Васеньки.
— Поэтому для обрусения инородцев
есть одно средство — выводить как можно больше детей. Вот мы с братом хуже всех действуем. А вы, господа женатые люди, в особенности вы, Степан Аркадьич, действуете вполне патриотически; у вас сколько? — обратился он, ласково улыбаясь
хозяину и подставляя ему крошечную рюмочку.
И он с свойственною ему ясностью рассказал вкратце эти новые, очень важные и интересные открытия. Несмотря на то, что Левина занимала теперь больше всего мысль о хозяйстве, он, слушая
хозяина, спрашивал себя: «Что там в нем сидит? И почему, почему ему интересен раздел Польши?» Когда Свияжский кончил, Левин невольно спросил: «Ну так что же?» Но ничего не
было.
Было только интересно то, что «оказывалось» Но Свияжский не объяснил и не нашел нужным объяснять, почему это
было ему интересно.
Левин по этому случаю сообщил Егору свою мысль о том, что в браке главное дело любовь и что с любовью всегда
будешь счастлив, потому что счастье бывает только в себе самом. Егор внимательно выслушал и, очевидно, вполне понял мысль Левина, но в подтверждение ее он привел неожиданное для Левина замечание о том, что, когда он жил у хороших господ, он всегда
был своими господами доволен и теперь вполне доволен своим
хозяином, хоть он Француз.
По случаю несколько раз уже повторяемых выражений восхищения Васеньки о прелести этого ночлега и запаха сена, о прелести сломанной телеги (ему она казалась сломанною, потому что
была снята с передков), о добродушии мужиков, напоивших его водкой, о собаках, лежавших каждая у ног своего
хозяина, Облонский рассказал про прелесть охоты у Мальтуса, на которой он
был прошлым летом.
«Где
хозяин?» — «Нема». — «Как? совсем нету?» — «Совсим». — «А хозяйка?» — «Побигла в слободку». — «Кто же мне отопрет дверь?» — сказал я, ударив в нее ногою. Дверь сама отворилась; из хаты повеяло сыростью. Я засветил серную спичку и поднес ее к носу мальчика: она озарила два белые глаза. Он
был слепой, совершенно слепой от природы. Он стоял передо мною неподвижно, и я начал рассматривать черты его лица.
— То зачем же ее преследовать, тревожить, волновать ее воображение?.. О, я тебя хорошо знаю! Послушай, если ты хочешь, чтоб я тебе верила, то приезжай через неделю в Кисловодск; послезавтра мы переезжаем туда. Княгиня остается здесь дольше. Найми квартиру рядом; мы
будем жить в большом доме близ источника, в мезонине; внизу княгиня Лиговская, а рядом
есть дом того же
хозяина, который еще не занят… Приедешь?..
Пробираюсь вдоль забора и вдруг слышу голоса; один голос я тотчас узнал: это
был повеса Азамат, сын нашего
хозяина; другой говорил реже и тише. «О чем они тут толкуют? — подумал я. — Уж не о моей ли лошадке?» Вот присел я у забора и стал прислушиваться, стараясь не пропустить ни одного слова. Иногда шум песен и говор голосов, вылетая из сакли, заглушали любопытный для меня разговор.
Чичиков, чинясь, проходил в дверь боком, чтоб дать и
хозяину пройти с ним вместе; но это
было напрасно:
хозяин бы не прошел, да его уж и не
было. Слышно
было только, как раздавались его речи по двору: «Да что ж Фома Большой? Зачем он до сих пор не здесь? Ротозей Емельян, беги к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осетра. Молоки, икру, потроха и лещей в уху, а карасей — в соус. Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где же раки? раки, говорю, раки?!» И долго раздавалися всё — раки да раки.
Несмотря, однако ж, на такую размолвку, гость и
хозяин поужинали вместе, хотя на этот раз не стояло на столе никаких вин с затейливыми именами. Торчала одна только бутылка с каким-то кипрским, которое
было то, что называют кислятина во всех отношениях. После ужина Ноздрев сказал Чичикову, отведя его в боковую комнату, где
была приготовлена для него постель...
Потом
пили какой-то бальзам, носивший такое имя, которое даже трудно
было припомнить, да и сам
хозяин в другой раз назвал его уже другим именем.
Зодчий
был педант и хотел симметрии,
хозяин — удобства и, как видно, вследствие того заколотил на одной стороне все отвечающие окна и провертел на место их одно маленькое, вероятно понадобившееся для темного чулана.
Он всегда так поспешно выдвигался и задвигался в ту же минуту
хозяином, что наверно нельзя сказать, сколько
было там денег.
Хотя время, в продолжение которого они
будут проходить сени, переднюю и столовую, несколько коротковато, но попробуем, не успеем ли как-нибудь им воспользоваться и сказать кое-что о
хозяине дома.
Видно
было вдруг, что живет туз-хозяин.
Видно
было, что
хозяин приходил в дом только отдохнуть, а не то чтобы жить в нем; что для обдумыванья своих планов и мыслей ему не надобно
было кабинета с пружинными креслами и всякими покойными удобствами и что жизнь его заключалась не в очаровательных грезах у пылающего камина, но прямо в деле.
Заметно
было, что это иногда доставляло
хозяину препровождение времени.
Не тут-то
было:
хозяин, не говоря ни слова, положил ему на тарелку хребтовую часть теленка, жаренного на вертеле, лучшую часть, какая ни
была, с почками, да и какого теленка!
— А ведь точно, — сказал
хозяин, обратившись к Чичикову, тоже с приятной улыбкой, — что может
быть завидней ребяческого возраста: никаких забот, никаких мыслей о будущем…
И в мыслях его пробудились те чувства, которые овладели им, когда он
был <у> Гоброжогло, [То
есть Костанжогло.] и милая, при греющем свете вечернем, умная беседа
хозяина о том, как плодотворно и полезно занятье поместьем.
Чичиков, со своей стороны,
был очень рад, что поселился на время у такого мирного и смирного
хозяина. Цыганская жизнь ему надоела. Приотдохнуть, хотя на месяц, в прекрасной деревне, в виду полей и начинавшейся весны, полезно
было даже и в геморроидальном отношении. Трудно
было найти лучший уголок для отдохновения. Весна убрала его красотой несказанной. Что яркости в зелени! Что свежести в воздухе! Что птичьего крику в садах! Рай, радость и ликованье всего! Деревня звучала и
пела, как будто новорожденная.
— А дело, по-настоящему, вздор. У него нет достаточно земли, — ну, он и захватил чужую пустошь, то
есть он рассчитывал, что она не нужна, и о ней
хозяева <забыли>, а у нас, как нарочно, уже испокон века собираются крестьяне праздновать там Красную горку. По этому-то поводу я готов пожертвовать лучше другими лучшими землями, чем отдать ее. Обычай для меня — святыня.
Уже несколько минут стоял Плюшкин, не говоря ни слова, а Чичиков все еще не мог начать разговора, развлеченный как видом самого
хозяина, так и всего того, что
было в его комнате.
В этой конурке он приладил к стене узенькую трехногую кровать, накрыв ее небольшим подобием тюфяка, убитым и плоским, как блин, и, может
быть, так же замаслившимся, как блин, который удалось ему вытребовать у
хозяина гостиницы.
Кажется, сами
хозяева снесли с них дранье и тес, рассуждая, и, конечно, справедливо, что в дождь избы не кроют, а в вёдро и сама не каплет, бабиться же в ней незачем, когда
есть простор и в кабаке, и на большой дороге, — словом, где хочешь.
Когда вошел Павел Иванович в отведенную комнату для спанья и, ложась в постель, пощупал животик свой: «Барабан! — сказал, — никакой городничий не взойдет!» Надобно же
было такому стеченью обстоятельств: за стеной
был кабинет
хозяина.
А ведь
было время, когда он только
был бережливым
хозяином!
был женат и семьянин, и сосед заезжал к нему пообедать, слушать и учиться у него хозяйству и мудрой скупости.
Фронтон тоже никак не пришелся посреди дома, как ни бился архитектор, потому что
хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре колонны, как
было назначено, а только три.
Хозяина не
было; встретила их жена, родная сестра Платонова, белокурая, белоликая, с прямо русским выраженьем, так же красавица, но так же полусонная, как он.
Еще до чаю <
хозяин> успел раздеться и выпрыгнуть в реку, где барахтался и шумел с полчаса с рыбаками, покрикивая на Фому Большого и Кузьму, и, накричавшись, нахлопотавшись, намерзнувшись в воде, очутился на катере с аппетитом и так
пил чай, что
было завидно.
Сам
хозяин являлся к столу в сюртуке, хотя несколько поношенном, но опрятном, локти
были в порядке: нигде никакой заплаты.
Названья эти
хозяин давал только потому, что без прозвищ все как-то выходило пресно, а он пресного не любил; сам
был добр душой, но словцо любил пряное.
Вероятно, он
был человек признательный и хотел заплатить этим
хозяину за хорошее обращение.