Неточные совпадения
Ротный приказание через фельдфебеля дал, адъютанту не откажешь. А Бородулину что ж: с лагеря от занятий почему не освободиться; работа легкая — своя, задушевная, да
и адъютант не
такой жмот, чтобы даром солдатским потом пользоваться.
И ушла. Только дух за ней сиреневый
так дорожкой
и завился.
В рундучок снова нырнула, паричок ангельской масти вынула
и на Бородулина его
так круглым венчиком
и скинула. Сверху обручем медным притиснула, — то ли для прочности, то ли для красоты.
Потеет солдат.
И сплюнуть хочется,
и покурить охота смертная, а в зеркале плечо да полгруди, как на лотке, корнем торчат, вверху рыжим барашком пакля расплывается, —
так бы из-под себя табурет выдернул да себя по морде в зеркале
и шваркнул… Нипочем нельзя: барыня хочь
и не военная, однако обидится, — через адъютанта
так ушибет, что
и не отдышишься. Упрела, однако ж,
и она. Ручки об фартух вытерла, на Бородулина смотрит, усмехается.
— Сомлели? А вот мы передышку чичас
и сделаем. Желательно походить — походите, а то
и так в вольной позиции посидите.
Покосился он взад на оба фланга, чуть с табуретки не сковырнулся: с одного конца барынина горничная, вертеха, в платочек давится, с другого — денщик адъютантский циферблат высунул, погоны на нем
так и трясутся, а за ним куфарка, — фартуком пасть закрывает…
Повернулся к ним Бородулин полным патретом —
так враз всех трех
и прорвало, будто по трем сковородкам горохом вдарили…
И ответить нечего… Кто фырчит, а кто обалдуем на табуретке сидит. Обруч набок съехал, глаза как гвозди:
так бы всех идолов в палисаднике вместе с барыней к хрену
и высадил. Вздохнул он тяжко, — Бог из глины Адама лепил, поди, Адам
и не заметил, а тут барыня перед куфней на позор выставила…
Тронулся он было дальше, в свое отделение, а сзаду
так и наддают...
— Ишь ты, доброхот! Такие-то тихие, можно сказать,
и достигают.
— Ослобоните, господин фельдфебель… Заставьте за себя Бога молить. За что ж я в голой простыне на весь полк позор принимать должен? Уж я вашей супружнице в городе опосля маневров
так кровать отполирую, что
и у игуменьи
такой не найти.
Добрая, что
и говорить! А сама
такую муку придумала, что кабы не служба, кота б она на крыше лепила заместо Бородулина…
Солдат, бедный,
так голенищами с досады
и хлопнул...
— Что ж, бабушка, самому не сладко… По городу не пройти —
так и поливают. Привязала меня твоя барыня через адъютанта, как воробья на нитке, куда ж подашься…
— А ты старших не перебивай.
И не
такие винты развинчивала…
А как тут сурьезным сидеть, когда все нутро у солдата от старушкиных слов
так и взыграло…
Далее что
и рассказывать?.. Как на другое утро стал солдат на посту своем табуретном редькой отрыгивать, да как потным луком от него, словно из цыганского табора, понесло, — барыня
так и взвилась. Да еще на евонное счастье дождик шел, — окна не откроешь…
Ждет он, пождет, нет барыни. То ли ему одеваться, то ли дальше редькой икать… Да
и совесть покалывать стала: барыня к ему «солдатик-солдатик», а он со шкурой ее от глины
и оторвал. Что ж, сама виновата, — хочь бы, скажем, Ермака с него лепила либо генерала Кутузова, а то
такую низменную вещь.
— Ах, свет мой! Глазастый-то какой, — вот уж угодил старухе… Спасибо, сынок. Кабы с плеч лет пятьдесят скинуть, я бы тебя, ландыш,
и не
так отблагодарила. Однако ступай, — до того от тебя простой овощью разит, что
и разговор вести невозможно.
— Да просто никакого толку нет-с. Даже и не говорят ничего… Пошел я этта сначала к столоначальнику, говорю ему, что вот
так и так… ну, он было и выслушал меня, да как кончил я: что ж, говорит, дальше-то? Я говорю:"Дальше, говорю, ничего нет, потому что я все рассказал". — "А! говорит, если ничего больше нет… хорошо, говорит". И ушел с этим, да с тех пор я уж и изымать его никак не мог.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу». Я
так и обомлел. «Ну, — думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части
и уведомляет начальство». Взял да
и распечатал.
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице
и чтоб у меня в комнате
такое было амбре, чтоб нельзя было войти
и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза
и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай
и сахар. Если ж
и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; —
так, пожалуй,
и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же они едят, а я не ем? Отчего же я, черт возьми, не могу
так же? Разве они не
такие же проезжающие, как
и я?