Неточные совпадения
Г-жа Простакова.
Так верь же
и тому, что я холопям потакать не намерена. Поди, сударь,
и теперь же накажи…
Скотинин. Кого? За что? В день моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для
такого праздника отложить наказание до завтрева; а завтра, коль изволишь, я
и сам охотно помогу. Не будь я Тарас Скотинин, если у меня не всякая вина виновата. У меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да за что ж ты
так прогневалась?
Еремеевна. Он уже
и так, матушка, пять булочек скушать изволил.
Митрофан.
И теперь как шальной хожу. Ночь всю
така дрянь в глаза лезла.
Митрофан (разнежась).
Так мне
и жаль стало.
Скотинин. А движимое хотя
и выдвинуто, я не челобитчик. Хлопотать я не люблю, да
и боюсь. Сколько меня соседи ни обижали, сколько убытку ни делали, я ни на кого не бил челом, а всякий убыток, чем за ним ходить, сдеру с своих же крестьян,
так и концы в воду.
Простаков. Странное дело, братец, как родня на родню походить может. Митрофанушка наш весь в дядю.
И он до свиней сызмала
такой же охотник, как
и ты. Как был еще трех лет,
так, бывало, увидя свинку, задрожит от радости.
Простаков.
И тут есть же какое-нибудь сходство, я
так рассуждаю.
Неужто-таки
и грешные-то мои молитвы не доходили!
Г-жа Простакова (бросаясь обнимать Софью). Поздравляю, Софьюшка! Поздравляю, душа моя! Я вне себя от радости! Теперь тебе надобен жених. Я, я лучшей невесты
и Митрофанушке не желаю. То — то дядюшка! То-то отец родной! Я
и сама все-таки думала, что Бог его хранит, что он еще здравствует.
Скотинин. Ба!
так я вижу, что сегодня сговору-то вряд
и быть ли.
Скотинин. Я проходил мимо вас. Услышал, что меня кличут, я
и откликнулся. У меня
такой обычай: кто вскрикнет — Скотинин! А я ему: я! Что вы, братцы,
и заправду? Я сам служивал в гвардии
и отставлен капралом. Бывало, на съезжей в перекличке как закричат: Тарас Скотинин! А я во все горло: я!
Скотинин. Я никуда не шел, а брожу, задумавшись. У меня
такой обычай, как что заберу в голову, то из нее гвоздем не выколотишь. У меня, слышь ты, что вошло в ум, тут
и засело. О том вся
и дума, то только
и вижу во сне, как наяву, а наяву, как во сне.
Скотинин (озлобясь). Как мячиком? Оборони Бог! Да я
и сам зашвырну ее
так, что целой деревней в неделю не отыщут.
Еремеевна. Да не гневи дядюшку. Вон, изволь посмотреть, батюшка, как он глазки-то вытаращил,
и ты свои изволь
так же вытаращить.
Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит
такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый час как вкопанный. Уж чего — то я с ним не делала; чего только он у меня не вытерпел! Ничем не проймешь. Ежели столбняк
и попройдет, то занесет, мой батюшка,
такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
Г-жа Простакова (к Софье). Убирала покои для твоего любезного дядюшки. Умираю, хочу видеть этого почтенного старичка. Я об нем много наслышалась.
И злодеи его говорят только, что он немножечко угрюм, а такой-де преразумный, да коли-де кого уж
и полюбит,
так прямо полюбит.
Цыфиркин. Да кое-как, ваше благородие! Малу толику арихметике маракую,
так питаюсь в городе около приказных служителей у счетных дел. Не всякому открыл Господь науку:
так кто сам не смыслит, меня нанимает то счетец поверить, то итоги подвести. Тем
и питаюсь; праздно жить не люблю. На досуге ребят обучаю. Вот
и у их благородия с парнем третий год над ломаными бьемся, да что-то плохо клеятся; ну,
и то правда, человек на человека не приходит.
Кутейкин. Из ученых, ваше высокородие! Семинарии здешния епархии. Ходил до риторики, да, Богу изволившу, назад воротился. Подавал в консисторию челобитье, в котором прописал: «Такой-то де семинарист, из церковничьих детей, убоялся бездны премудрости, просит от нея об увольнении». На что
и милостивая резолюция вскоре воспоследовала, с отметкою: «Такого-то де семинариста от всякого учения уволить: писано бо есть, не мечите бисера пред свиниями, да не попрут его ногами».
Еремеевна. Я
и к нему было толкнулась, да насилу унесла ноги. Дым столбом, моя матушка! Задушил, проклятый, табачищем.
Такой греховодник.
Митрофан. Да! того
и смотри, что от дядюшки таска; а там с его кулаков да за Часослов. Нет,
так я, спасибо, уж один конец с собою!
Митрофан. Вить здесь
и река близко. Нырну,
так поминай как звали.
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма,
и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко,
так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что
и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама
и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Стародум. Ему многие смеются. Я это знаю. Быть
так. Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашел
и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы. Тогда не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий считал себя за многих. Зато нонче многие не стоят одного. Отец мой у двора Петра Великого…
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны мои доказывают, что я их
и не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников
и войска было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие, что граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни.
Такое неправосудие растерзало мое сердце,
и я тотчас взял отставку.
Стародум. Взяв отставку, приехал я в Петербург. Тут слепой случай завел меня в
такую сторону, о которой мне отроду
и в голову не приходило.
Г-жа Простакова (обробев
и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да
так ли бы надобно было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один, как порох в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться не могу. Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
Стародум. К чему
так суетиться, сударыня? По милости Божией, я ваш не родитель; по милости же Божией, я вам
и незнаком.
Стародум. О! Когда же вы
так ее любите, то должен я вас обрадовать. Я везу ее в Москву для того, чтоб сделать ее счастье. Мне представлен в женихи ее некто молодой человек больших достоинств. За него ее
и выдам.
Г-жа Простакова.
Так и в добрый час в архангельский.
Скотинин. То ль еще увидишь, как опознаешь меня покороче. Вишь ты, здесь содомно. Через час место приду к тебе один. Тут дело
и сладим. Скажу, не похвалясь: каков я, право,
таких мало. (Отходит.)
Жених хоть кому, а все-таки учители ходят, часа не теряет,
и теперь двое в сенях дожидаются.
Правдин.
Так я здесь
и буду иметь честь вас видеть.
Цыфиркин. А наш брат
и век
так живет. Дела не делай, от дела не бегай. Вот беда нашему брату, как кормят плохо, как сегодни к здешнему обеду провианту не стало…
Кутейкин.
Так у нас одна кручина. Четвертый год мучу свой живот. По сесть час, кроме задов, новой строки не разберет; да
и зады мямлит, прости Господи, без складу по складам, без толку по толкам.
Г-жа Простакова. Не трудись по-пустому, друг мой! Гроша не прибавлю; да
и не за что. Наука не
такая. Лишь тебе мученье, а все, вижу, пустота. Денег нет — что считать? Деньги есть — сочтем
и без Пафнутьича хорошохонько.
Г-жа Простакова. Ах, какая страсть, Адам Адамыч! Он же
и так вчера небережно поужинал.
Вральман. Чефо паяться, мая матушка? Расумнай шеловек никахта ефо не сатерет, никахта з ним не саспорит; а он с умными лютьми не сфясыфайся,
так и пудет плаготенствие пожие!
Вральман(в сторону). Ай! ай! ай! ай! Што я зафрал! (Вслух.) Ты, матушка, снаешь, што сматреть фсегта лофче зповыши.
Так я, пыфало, на снакому карету
и сасел, та
и сматру польшой сфет с косел.
Софья. Конечно, дядюшка!
И такой знатный никого счастливым не сделает, кроме себя одного.
Софья. Вижу, какая разница казаться счастливым
и быть действительно. Да мне это непонятно, дядюшка, как можно человеку все помнить одного себя? Неужели не рассуждают, чем один обязан другому? Где ж ум, которым
так величаются?
Если б
так должность исполняли, как об ней твердят, всякое состояние людей оставалось бы при своем любочестии
и было б совершенно счастливо.
Стародум.
Так. Только, пожалуй, не имей ты к мужу своему любви, которая на дружбу походила б. Имей к нему дружбу, которая на любовь бы походила. Это будет гораздо прочнее. Тогда после двадцати лет женитьбы найдете в сердцах ваших прежнюю друг к другу привязанность. Муж благоразумный! Жена добродетельная! Что почтеннее быть может! Надобно, мой друг, чтоб муж твой повиновался рассудку, а ты мужу,
и будете оба совершенно благополучны.
Скотинин. Не знаешь,
так скажу. Я Тарас Скотинин, в роде своем не последний. Род Скотининых великий
и старинный. Пращура нашего ни в какой герольдии не отыщешь.
Г-жа Простакова. А я
так за своею. (Стародуму.) Позволь же, мой батюшка, потрудить вас теперь общею нашею просьбою. (Мужу
и сыну.) Кланяйтесь.
Стародум. На первый случай сгодилось бы
и к тому, что ежели б случилось ехать,
так знаешь, куда едешь.
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это
таки и наука-то не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего не знает Митрофанушка.
Г-жа Простакова. Без наук люди живут
и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем
и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить
и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит
и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер,
так сказать, с голоду. А! каково это?
Скотинин. Да коль доказывать, что ученье вздор,
так возьмем дядю Вавилу Фалелеича. О грамоте никто от него
и не слыхивал, ни он ни от кого слышать не хотел; а какова была голоушка!
Скотинин. Да с ним на роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом о притолоку, индо пригнуло дядю к похвям потылицею,
и бодрый конь вынес его из ворот к крыльцу навзничь. Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый лоб, который бы от
такого тумака не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только, целы ли ворота?