Неточные совпадения
— Что прикажете делать, Лизавета Михайловна!
От младых ногтей не могу видеть равнодушно немца: так и подмывает
меня его подразнить.
Вы ему ужасно понравились;
я вам скажу по секрету, mon cher cousin, [Мой дорогой кузен (фр.).] он просто без ума
от моей Лизы.
Ответственность, конечно, большая; конечно,
от родителей зависит счастие детей, да ведь и то сказать: до сих пор худо ли, хорошо ли, а ведь все
я, везде
я одна, как есть: и воспитала-то детей, и учила их, все
я…
я вот и теперь мамзель
от госпожи Болюс выписала…
— А
я доволен тем, что показал вам этот журнал, — говорил Лаврецкий, идя за нею следом, —
я уже привык ничего не скрывать
от вас и надеюсь, что и вы отплатите
мне таким же доверием.
—
Мне кажется, Федор Иваныч, — произнесла, понизив голос, Лиза (когда она не соглашалась с своим собеседником, она всегда понижала голос; притом она чувствовала большое волнение), — счастье на земле зависит не
от нас…
—
От нас,
от нас, поверьте
мне (он схватил ее за обе руки; Лиза побледнела и почти с испугом, но внимательно глядела на него), лишь бы мы не портили сами своей жизни. Для иных людей брак по любви может быть несчастьем; но не для вас, с вашим спокойным нравом, с вашей ясной душой! Умоляю вас, не выходите замуж без любви, по чувству долга, отреченья, что ли… Это то же безверие, тот же расчет, — и еще худший. Поверьте
мне —
я имею право это говорить:
я дорого заплатил за это право. И если ваш бог…
— А! Федя! Милости просим, — промолвила она, — садись, мой батюшка. А мы сейчас доиграем. Хочешь варенья? Шурочка, достань ему банку с клубникой. Не хочешь? Ну, так сиди так; а курить — не кури: не могу
я табачища вашего терпеть, да и Матрос
от него чихает.
— Ах, не говорите таких ужасных слов, — перебила его Варвара Павловна, — пощадите
меня, хотя… хотя ради этого ангела… — И, сказавши эти слова, Варвара Павловна стремительно выбежала в другую комнату и тотчас же вернулась с маленькой, очень изящно одетой девочкой на руках. Крупные русые кудри падали ей на хорошенькое румяное личико, на больше черные заспанные глаза; она и улыбалась, и щурилась
от огня, и упиралась пухлой ручонкой в шею матери.
— Ada, vois, c’est ton pépe, [Ада, вот твой отец (фр.).] — проговорила Варвара Павловна, отводя
от ее глаз кудри и крепко целуя ее, — prie le avec moi. [Проси его со
мной (фр.).]
— Это сейчас видно.
От madame Boudran… Как мило и с каким вкусом!
Я уверена, вы привезли с собой множество восхитительных вещей.
Я бы хоть посмотрела.
— Необыкновенно! — подтвердила Марья Дмитриевна. — Ну, Варвара Павловна, признаюсь, — промолвила она, в первый раз называя ее по имени, — удивили вы
меня: вам хоть бы концерты давать. Здесь у нас есть музыкант, старик, из немцев, чудак, очень ученый; он Лизе уроки дает; тот просто
от вас с ума сойдет.
— Лиза… да, Лиза сейчас здесь была, — продолжала Марфа Тимофеевна, завязывая и развязывая шнурки своего ридикюля. — Она не совсем здорова. Шурочка, где ты? Поди сюда, мать моя, что это посидеть не можешь? И у
меня голова болит. Должно быть,
от эфтагоот пенья да
от музыки.
—
Я и не требую
от вас… того, что вы говорите; не живите с ней, если вы не можете; но примиритесь, — возразила Лиза и снова занесла руку на глаза. — Вспомните вашу дочку; сделайте это для
меня.
— Ну да, то есть
я хотела сказать: она ко
мне приехала и
я приняла ее; вот о чем
я хочу теперь объясниться с вами, Федор Иваныч.
Я, слава богу, заслужила, могу сказать, всеобщее уважение и ничего неприличного ни за что на свете не сделаю. Хоть
я и предвидела, что это будет вам неприятно, однако
я не решилась отказать ей, Федор Иваныч, она
мне родственница — по вас: войдите в мое положение, какое же
я имела право отказать ей
от дома, — согласитесь?
— Ах, как
мне приятно слышать это
от вас, Федор Иваныч, — воскликнула Марья Дмитриевна, — впрочем,
я всегда этого ожидала
от ваших благородных чувств, что
я волнуюсь — это не удивительно:
я женщина и мать.
— Ничего? — воскликнула Марфа Тимофеевна, — это ты другим говори, а не
мне! Ничего! а кто сейчас стоял на коленях? у кого ресницы еще мокры
от слез? Ничего! Да ты посмотри на себя, что ты сделала с своим лицом, куда глаза свои девала? — Ничего! разве
я не все знаю?
Гм! гм! Читатель благородный, // Здорова ль ваша вся родня? // Позвольте: может быть, угодно // Теперь узнать вам
от меня, // Что значит именно родные. // Родные люди вот какие: // Мы их обязаны ласкать, // Любить, душевно уважать // И, по обычаю народа, // О Рождестве их навещать // Или по почте поздравлять, // Чтоб остальное время года // Не думали о нас они… // Итак, дай Бог им долги дни!
Неточные совпадения
Хлестаков.
Я не шутя вам говорю…
Я могу
от любви свихнуть с ума.
Городничий.
Я бы дерзнул… У
меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу,
от простоты души предложил.
Голос Хлестакова. Да,
я привык уж так. У
меня голова болит
от рессор.
Хлестаков. Да у
меня много их всяких. Ну, пожалуй,
я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего.
Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая
от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Унтер-офицерша. Да делать-то, конечно, нечего. А за ошибку-то повели ему заплатить штраф.
Мне от своего счастья неча отказываться, а деньги бы
мне теперь очень пригодились.