Неточные совпадения
Если человек не сознает в себе свою душу, это не значит
то, что в нем
нет души,
а только
то, что он не научился еще сознавать душу в себе.
Для
того, чтобы жить доброй жизнью,
нет надобности знать о
том, откуда ты явился и что будет на
том свете. Думай только о
том, чего хочет не твое тело,
а твоя душа, и тебе не нужно будет знать ни о
том, откуда ты явился, ни о
том, что будет после смерти. Не нужно будет знать этого потому, что ты будешь испытывать
то полное благо, для которого не существуют вопросы ни о прошедшем, ни о будущем.
Нет такого дурного дела, за которое был бы наказан только
тот, кто его сделал. Мы не можем так уединиться, чтобы
то зло, которое есть в нас, не переходило на других людей. Наши дела, и добрые и злые, как и наши дети: живут и действуют уже не по нашей воле,
а сами по себе.
Человеку нужно любить,
а любить по-настоящему можно только
то, в чем
нет ничего дурного. И потому должно быть и
то, в чем
нет ничего дурного.
А такое существо, в котором
нет ничего дурного, и есть только одно: бог.
Думать, что
нет бога, это, по учению Лао-Тсе, всё равно, что верить в
то, что если дуешь мехом,
то дух идет из меха,
а не из воздуха, и что мех мог бы дуть и там, где не было бы воздуха.
Если войдет тебе в голову мысль о
том, что всё, что ты думал о боге, неправда, что
нет бога, — не смущайся этим,
а знай, что это было и бывает со всеми людьми. Но не думай только
того, что если ты перестал верить в
того бога, в которого ты верил,
то это сделалось оттого, что
нет бога. Если ты не веришь в
того бога, в которого верил,
то это только оттого, что в вере твоей было что-нибудь неправильное.
Если дикарь перестал верить в своего деревянного бога,
то это не значит
то, что бога
нет,
а только
то, что бог не деревянный. Понять бога мы не можем, но можем всё больше и больше сознавать его. И потому, если мы откидываем грубое понятие о боге,
то это нам на пользу. Делается это для
того, чтобы мы всё лучше и выше сознавали
то, что мы называем богом.
Нет ничего радостнее
того, как
то, когда мы знаем, что люди любят нас. Но удивительное дело: для
того, чтобы люди любили нас, надо не угождать им,
а надо только приближаться к богу. Только приближайся к богу и не думай о людях, и люди полюбят тебя.
Не
то жалко, что человек умер, что он потерял свои деньги, что у него
нет дома, имения, — всё это не принадлежит человеку.
А то жалко, когда человек потерял свою истинную собственность, свое высшее благо: свою способность любить.
Кто говорит, что он во свете,
а ненавидит брата своего,
тот еще во
тьме. Кто любит брата своего,
тот пребывает во свете, и
нет в нем соблазна.
А кто ненавидит брата своего,
тот находится во
тьме и во
тьме ходит и не знает, куда идет, потому что
тьма ослепила ему глаза… Станем любить не словом или языком, но делом и истиной. И вот по чему узнаем, что мы от истины, и успокаиваем сердца наши.
Не смотрите на мир и на дела людей,
а взгляните в свою душу, и вы найдете в ней
то благо, которого ищете там, где его
нет, — найдете любовь,
а найдя любовь, узнаете, что благо это так велико, что
тот, кто имеет его, не будет желать уже ничего другого.
Нельзя заставить себя любить. Но
то, что ты не любишь, не значит
то, что в тебе
нет любви,
а только
то, что в тебе есть что-то такое, что мешает любви. Как ни переворачивай и сколько ни тряси бутылку, если в ней засела пробка, ничего не выльется, пока не вынешь пробку.
То же и с любовью. Душа твоя полна любовью, но любовь эта не может проявиться, потому что грехи твои не дают ей хода. Освободи душу от
того, что засоряет ее, и ты полюбишь всех и даже
того, кого называл врагом и ненавидел.
Казалось бы, ученым, богатым людям,
тем, кто называет себя просвещенными, надо бы понимать, что в обжорстве, в пьянстве, в нарядах
нет ничего хорошего;
а именно эти-то люди и придумывают сладкие кушанья, пьяные напитки и всякие наряды и, кроме
того, что этим сами себя портят, развращают своим примером и рабочих людей.
Ни вино, ни опиум, ни табак не нужны для жизни людей. Все знают, что и вино, и опиум, и табак вредны и телу и душе.
А между
тем, чтобы производить эти яды, тратятся труды миллионов людей. Зачем же делают это люди? Делают это люди оттого, что, впав в грех служения телу и видя, что тело никогда не может быть удовлетворено, они придумали такие вещества, как вино, опиум, табак, которые одуряют их настолько, что они забывают про
то, что у них
нет того, чего они желают.
Как светляки над болотом заводят людей в трясину,
а сами пропадают, так же обманывают людей прелести половой похоти. Люди запутаются, испортят себе жизнь.
А когда опомнятся и оглянутся,
то уже
нет и признака
того, ради чего они погубили свою жизнь.
Страшны не грабежи, не убийства, не казни. Что такое грабежи? Это переходы имущества от одних людей к другим. Это всегда было и будет, и в этом
нет ничего страшного. Что такое казни, убийства? Это переходы людей от жизни к смерти. Переходы эти всегда были, есть и будут, и в них тоже
нет ничего страшного. Страшны не грабежи и убийства,
а страшны чувства
тех людей, которые ненавидят друг друга, страшна ненависть людей.
Если вы сильнее, богаче, ученее других,
то старайтесь служить людям
тем, что у вас есть лишнего против других. Если вы сильнее, помогайте слабым; если умнее, помогайте неумным; если учены — неученым; если богаты — бедным. Но не так думают гордые люди. Они думают, что если у них есть
то, чего
нет у других,
то им надо не делиться этим с людьми,
а только величаться перед ними.
А корень всех вопросов в
том, чтò люди считают пустой болтовней, потому что все эти вопросы, от вопроса борьбы капитала и труда до вопроса народностей и отношений церкви и государства, всё это вопросы о
том, есть ли случаи, когда человек может и должен делать зло ближнему, или случаев таких
нет и не может быть для разумного человека.
Только заботой о чужом мнении можно объяснить себе самый обыкновенный и вместе с
тем самый удивительный поступок людской: ложь. Человек знает одно и говорит другое. Зачем?
Нет другого объяснения, как только
то, что он думает, что, если он скажет правду, люди не похвалят,
а если солжет, люди похвалят его.
Ты боишься, что тебя будут презирать за твою кротость, но люди справедливые не могут презирать тебя за это,
а до других людей тебе дела
нет, — не обращай внимания на их суждения. Не станет же хороший столяр огорчаться
тем, что человек, ничего не понимающий в столярном деле, не одобряет его работы.
Пора человеку узнать себе цену. Что же, в самом деле, он какое-нибудь незаконно рожденное существо? Пора ему перестать робко озираться по сторонам — угодил ли или не угодил он людям?
Нет, пусть голова моя твердо и прямо держится на плечах. Жизнь дана мне не на показ,
а для
того, чтобы я жил ею. Я сознаю свою обязанность жить для своей души. И заботиться хочу и буду не о мнении обо мне людей,
а о своей жизни, о
том, исполняю я или не исполняю я свое назначение перед
тем, кто послал меня в жизнь.
Выгода служения богу перед служением людям
та, что перед людьми невольно хочешь выказаться в лучшем свете и огорчаешься, когда тебя выставляют в дурном. Перед богом ничего этого
нет. Он знает тебя, каков ты, и перед ним никто тебя ни восхвалить, ни оклеветать не может, так что тебе перед ним не нужно казаться,
а нужно только быть хорошим.
Надо приучать себя жить так, чтобы не думать о людском мнении, чтобы не желать даже любви людской,
а жить только для исполнения закона своей жизни, воли бога. При такой одинокой, с одним богом жизни, правда,
нет уж побуждений к добрым поступкам ради славы людской, но зато устанавливается в душе такая свобода, такое спокойствие, такое постоянство и такое твердое сознание верности пути, которых никогда не узнает
тот, кто живет для славы людской.
Не утешай себя мыслью, что если ты не видишь
тех, которых ты мучаешь и убиваешь, и если у тебя много товарищей, делающих
то же,
то ты не мучитель, не убийца: ты мог бы не быть им до
тех пор, пока не знал, откуда
те деньги, которые попадают тебе в руки, но если ты знаешь,
то нет тебе оправдания — не перед людьми (перед людьми во всем и всегда есть оправдание),
а перед своей совестью.
Между тунгусским шаманом и европейским управляющим церковью — прелатом или (взяв для примера простых людей) между совершенно грубым, чувственным вогулом, который поутру кладет себе на голову лапу медвежьей шкуры, приговаривая молитву: не убий меня, и утонченным пуританином и индепендентом в Коннектикуте, хотя и есть разница в приемах,
нет разницы в основах их веры, так как они оба принадлежат к одному и
тому же разряду людей, которые полагают свое служение богу не в
том, чтобы становиться лучше,
а в вере или в исполнении известных произвольных постановлений.
Нет заблуждений безвредных,
а тем более почетных и священных.
Нет никакого нравственного закона, если я не могу исполнить его. Люди говорят: мы рождены себялюбцами, скупыми, похотливыми, и не можем быть иными.
Нет, мы можем. Первое дело — сердцем почувствовать, кто мы такие и чем мы должны быть,
а второе — делать усилия для
того, чтобы приблизиться к
тому, чем мы должны быть.
Прошлого уже
нет, будущее еще не пришло. Что же есть? Только
та точка, где сходятся будущее с прошедшим. Казалось бы, точка — это ничто,
а между
тем только в этой точке вся жизнь наша.
Сознание своего нездоровья, заботы об устранении его, главное — мысль о
том, что я теперь нездоров и не могу,
а вот дай выздоровлю, тогда сделаю, — всё это великий соблазн. Это ведь значит говорить: не хочу
того, что мне дано,
а того, чего
нет. Всегда можно радоваться
тому, что сейчас есть, и делать из
того, что есть (
то есть
тех сил, какие есть), всё, что можно.
Мы всегда в неведении о телесной жизни, потому что телесная жизнь вся происходит во времени,
а мы не можем знать будущего. В области же духовной для нас
нет неведомого, потому что для духовной жизни
нет будущего. И потому неизвестность нашей жизни уменьшается в
той мере, в которой жизнь наша переходит от телесной к духовной, в
той мере, в которой мы живем настоящим.
Все различия наших положений в мире ничто в сравнении с властью человека над самим собою. Если человек упал в море,
то совершенно всё равно, откуда он упал в море и какое это море, — Черное, Средиземное море или океан, — важно только
то, умеет ли этот человек плавать или
нет. Сила не во внешних условиях,
а в умении владеть собой.
Хорошо уговориться с приятелем о
том, чтобы останавливать друг друга, как скоро
тот или другой из вас начнет осуждать ближнего.
А если
нет такого приятеля,
то уговорись о
том же сам с собою.
Если бы человек не мог мыслить, он бы не понимал, зачем он живет.
А если бы он не понимал, зачем он живет, он не мог бы знать, что хорошо и что дурно. И потому
нет ничего дороже для человека
того, чтобы хорошо мыслить.
Бог мною делает
то, что ему нужно,
а я горжусь. Всё равно как если бы камень, загораживающий проток ключа, гордился
тем, что из него течет вода и что воду эту пьют люди и звери. Но, скажут, камень может гордиться
тем, что он чист, не портит воду. И
то неправда. Если он чист,
то только потому, что
та же вода обмыла и обмывает его. Ничего нашего
нет, всё божие.
Нет в мире ничего нежнее и уступчивее, чем вода,
а между
тем, нападая на жесткое и твердое, ничто не может быть сильнее ее. Слабый побеждает сильного. Нежный побеждает жестокого. Смиренный побеждает гордого. Все в миро знают это, но никто не хочет исполнять это.
Кто хочет сделаться истинным человеком,
тот должен отбросить угождение миру; кто хочет жить истинной жизнью,
тот пусть не руководится
тем, что принято считать добром,
а пусть тщательно доискивается, где и что есть истинное добро.
Нет ничего святее и производительнее самостоятельной душевной пытливости.
Помни, что разумение твое, имея свойство жизни в самом себе, делает тебя свободным, если ты не подгибаешь его служению плоти. Душа человека, просвещенная разумением, свободная от страстей, затемняющих этот свет, есть настоящая твердыня, и
нет прибежища для человека, которое было бы вернее и неприступнее для зла. Кто не знает этого,
тот слеп,
а кто, зная, не верит разуму,
тот истинно несчастен.
Мы называем злом всё
то, что нарушает благо нашей телесной жизни.
А между
тем вся жизнь наша есть только постепенное освобождение души от
того, что составляет благо тела. И потому для
того, кто понимает жизнь такою, какая она действительно есть,
нет зла.
В молодости бодрится, весело живет человек, но в середине жизни уже
нет той бодрости,
а к старости уже чувствуется усталость и всё больше и больше хочется отдыха. И как после дня приходит ночь, и ложится человек, и начинают в голове его мешаться мысли, и он, засыпая, уходит куда-то и не чует уже сам себя, —
то же и с человеком, когда он умирает.
Ничего
нет вернее смерти,
того, что она придет для всех нас. Смерть вернее, чем завтрашний день, чем наступление ночи после дня, чем зима после лета. Отчего же мы готовимся к завтрашнему дню, к ночи, к зиме,
а не готовимся к смерти? Надо готовиться и к ней.
А приготовление к смерти одно — добрая жизнь. Чем лучше жизнь,
тем меньше страх смерти, и
тем легче смерть. Для святого
нет смерти.
В виду смерти вся жизнь становится торжественна, значительна и истинно плодотворна и радостна. В виду смерти мы не можем не работать
ту работу, которая определена нам в этой жизни, потому что в виду смерти нельзя усердно работать ничего другого.
А когда так работаешь, жизнь становится радостной, и
нет того страха смерти, который отравляет жизнь людей, не живущих в виду смерти.
Если же
нет бога,
то давайте сами жить так, чтобы нам было хорошо. Для
того же, чтобы нам было хорошо, нам надо любить друг друга, надо, чтобы была любовь.
А бог и есть любовь, так что мы опять придем к богу.
Что ты мечешься, несчастный? Ты ищешь блага, бежишь куда-то,
а благо в тебе. Нечего искать его у других дверей. Если благо не в тебе,
то его нигде
нет. Благо в тебе, в
том, что ты можешь любить всех, — любить всех не за что-нибудь, не для чего-нибудь,
а для
того, чтобы жить не своей одной жизнью,
а жизнью всех людей. Искать блага в мире,
а не пользоваться
тем благом, какое в душе нашей, всё равно что идти за водой в далекую мутную лужу, когда рядом с горы бьет чистый ключ.