Неточные совпадения
—
Пуще всего — лишнего
не высказывай, стой на одном и шабаш.
Секретарь же нарочно, зная, что он
не читал дела об отравлении, посоветовал председателю
пустить его первым.
— Как было? — вдруг быстро начала Маслова. — Приехала в гостиницу, провели меня в номер, там он был, и очень уже пьяный. — Она с особенным выражением ужаса, расширяя глаза, произносила слово он. — Я хотела уехать, он
не пустил.
Нехлюдов
пустил ее, и ему стало на мгновенье
не только неловко и стыдно, но гадко на себя. Ему бы надо было поверить себе, но он
не понял, что эта неловкость и стыд были самые добрые чувства его души, просившиеся наружу, а, напротив, ему показалось, что это говорит в нем его глупость, что надо делать, как все делают.
— Ах,
не надо,
пустите, — говорила она, а сама прижималась к нему
Как только сделан был первый перерыв, Нехлюдов встал и вышел в коридор с намерением уже больше
не возвращаться в суд.
Пускай с ним делают, что хотят, но участвовать в этой ужасной и гадкой глупости он более
не может.
Нехлюдов показал свой пропуск, но надзиратель сказал, что без смотрителя он
не может
пустить.
Меня
не пустили к ней, но я решил всё сделать, чтобы увидать ее, покаяться перед ней и загладить свою вину хотя женитьбой.
— Почему
не пускают еще? — спросил Нехлюдов.
— А ты чего орешь? — нисколько
не смущаясь окриком часового, ответил оборванец и вернулся назад. —
Не пускаешь — подожду. А то кричит, ровно енерал.
— Я учительница, но хотела бы на курсы, и меня
не пускают.
Не то что
не пускают, они
пускают, но надо средства. Дайте мне, и я кончу курс и заплачу вам. Я думаю, богатые люди бьют медведей, мужиков поят — всё это дурно. Отчего бы им
не сделать добро? Мне нужно бы только 80 рублей. А
не хотите, мне всё равно, — сердито сказала она.
— Ах, ты об этом? Нет, mon cher, решительно тебя
не надо
пускать, тебе до всего дело. Пойдем, пойдем, Annette зовет нас, — сказал он, подхватывая его под руку и выказывая опять такое же возбуждение, как и после внимания важного лица, но только теперь уже
не радостное, а тревожное.
—Чего рюмишь? — сказала сторожиха. —
Пуще всего
не впадай духом. Эх, Катюха! Ну! — сказала она, быстро шевеля пальцами.
—
Не согласны, потому дело непривычное. Как было, так и
пускай будет. Семена бы только отменить, — послышались голоса.
Смотритель подошел к ним, и Нехлюдов,
не дожидаясь его замечания, простился с ней и вышел, испытывая никогда прежде
не испытанное чувство тихой радости, спокойствия и любви ко всем людям. Радовало и подымало Нехлюдова на неиспытанную им высоту сознание того, что никакие поступки Масловой
не могут изменить его любви к ней.
Пускай она заводит шашни с фельдшером — это ее дело: он любит ее
не для себя, а для нее и для Бога.
Одного только шатающегося длинного старика в ножных кандалах офицер
пустил на подводу, и Нехлюдов видел, как этот старик, сняв свою блинообразную шапку, крестился, направляясь к подводам, и кок потом долго
не мог влезть от кандалов, мешавших поднять слабую старческую закованную ногу, и как сидевшая уже на телеге баба помогла ему, втащив его за руку.
И этим-то и были заняты конвойные, и потому, пока всё это
не было сделано,
не пускали Нехлюдова и других, просивших об этом, подойти к вагонам.
— Господин, нельзя разговаривать, — послышался голос конвойного унтер-офицера. Это был
не тот, который
пустил Нехлюдова.
Но сейчас же ему стало совестно за свою холодность к сестре. «Отчего
не сказать ей всего, что я думаю? — подумал он. — И
пускай и Аграфена Петровна услышит», сказал он себе, взглянув на старую горничную. Присутствие Аграфены Петровны еще более поощряло его повторить сестре свое решение.
Он вспомнил равнодушие Масленникова, когда он говорил ему о том, что делается в остроге, строгость смотрителя, жестокость конвойного офицера, когда он
не пускал на подводы и
не обратил внимания на то, что в поезде мучается родами женщина.
— Разумеется, есть всякие. Разумеется, жалеешь. Другие ничего
не спускают, а я, где могу, стараюсь облегчить.
Пускай лучше я пострадаю, да
не они. Другие, как чуть что, сейчас по закону, а то — стрелять, а я жалею. — Прикажете? Выкушайте, — сказал он, наливая еще чаю. Она кто, собственно, — женщина, какую видеть желаете? — спросил он.
—
Не пускают, строгое начальство. Нынче только офицер оказался обходительный.
Смотритель острога был очень высокий и толстый, величественный человек с усами и бакенбардами, загибающимися к углам рта. Он очень строго принял Нехлюдова и прямо объявил, что посторонним лицам свиданья без разрешенья начальника он допустить
не может. На замечание Нехлюдова о том, что его
пускали и в столицах, смотритель отвечал...
— А, он хочет видеть во всей прелести?
Пускай видит. Я писал, меня
не слушают. Так
пускай узнают из иностранной печати, — сказал генерал и подошел к обеденному столу, у которого хозяйка указала места гостям.
Она оправилась от волнения и спокойно рассказала, что знала: Крыльцов очень ослабел дорогой, и его тотчас же поместили в больницу. Марья Павловна очень беспокоилась, просилась в больницу в няньки, но ее
не пускали.
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и
не пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.