Неточные совпадения
Кланяясь направо и налево нашедшимся и тут, как везде, радостно встречавшим его знакомым, он подошел к буфету, закусил водку рыбкой, и что-то
такое сказал раскрашенной, в ленточках, кружевах и завитушках Француженке, сидевшей за конторкой,
что даже эта Француженка искренно засмеялась.
Я
так счастлив,
что даже гадок стал; я всё забыл.
Между Нордстон и Левиным установилось то нередко встречающееся в свете отношение,
что два человека, оставаясь по внешности в дружелюбных отношениях, презирают друг друга до
такой степени,
что не могут
даже серьезно обращаться друг с другом и не могут
даже быть оскорблены один другим.
Молодой человек и закуривал у него, и заговаривал с ним, и
даже толкал его, чтобы дать ему почувствовать,
что он не вещь, а человек, но Вронский смотрел па него всё
так же, как на фонарь, и молодой человек гримасничал, чувствуя,
что он теряет самообладание под давлением этого непризнавания его человеком.
— Входить во все подробности твоих чувств я не имею права и вообще считаю это бесполезным и
даже вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь в своей душе, мы часто выкапываем
такое,
что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести; но я обязан пред тобою, пред собой и пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом. Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару.
— Ах, эти мне сельские хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот ваш тон презрения к нашему брату городским!… А как дело сделать,
так мы лучше всегда сделаем. Поверь,
что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан,
так что я боюсь, как бы тот не отказался
даже. Ведь это не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич, желая словом обидной совсем убедить Левина в несправедливости его сомнений, — а дровяной больше. И станет не больше тридцати сажен на десятину, а он дал мне по двести рублей.
Когда он был тут, ни Вронский, ни Анна не только не позволяли себе говорить о чем-нибудь
таком,
чего бы они не могли повторить при всех, но они не позволяли себе
даже и намеками говорить то,
чего бы мальчик не понял.
Теперь, когда над ним висело открытие всего, он ничего
так не желал, как того, чтоб она,
так же как прежде, насмешливо ответила ему,
что его подозрения смешны и не имеют основания.
Так страшно было то,
что он знал,
что теперь он был готов поверить всему. Но выражение лица ее, испуганного и мрачного, теперь не обещало
даже обмана.
Кити держала ее за руку и с страстным любопытством и мольбой спрашивала ее взглядом: «
Что же,
что же это самое важное,
что дает
такое спокойствие? Вы знаете, скажите мне!» Но Варенька не понимала
даже того, о
чем спрашивал ее взгляд Кити. Она помнила только о том,
что ей нынче нужно еще зайти к М-me Berthe и поспеть домой к чаю maman, к 12 часам. Она вошла в комнаты, собрала ноты и, простившись со всеми, собралась уходить.
Кити отвечала,
что ничего не было между ними и
что она решительно не понимает, почему Анна Павловна как будто недовольна ею. Кити ответила совершенную правду. Она не знала причины перемены к себе Анны Павловны, но догадывалась. Она догадывалась в
такой вещи, которую она не могла сказать матери, которой она не говорила и себе. Это была одна из тех вещей, которые знаешь, но которые нельзя сказать
даже самой себе;
так страшно и постыдно ошибиться.
Грибов набрали целую корзинку,
даже Лили нашла березовый гриб. Прежде бывало
так,
что мисс Гуль найдет и покажет ей: но теперь она сама нашла большой березовый шлюпик, и был общий восторженный крик: «Лили нашла шлюпик!»
Как будто мрак надвинулся на ее жизнь: она поняла,
что те ее дети, которыми она
так гордилась, были не только самые обыкновенные, но
даже нехорошие, дурно воспитанные дети, с грубыми, зверскими наклонностями, злые дети.
Она знала,
что это
так и будет, и вместе с тем это было
так ужасно,
что она не могла представить себе
даже,
чем это кончится.
— Муж? Муж Лизы Меркаловой носит за ней пледы и всегда готов к услугам. А
что там дальше в самом деле, никто не хочет знать. Знаете, в хорошем обществе не говорят и не думают
даже о некоторых подробностях туалета.
Так и это.
Редко встречая Анну, он не мог ничего ей сказать, кроме пошлостей, но он говорил эти пошлости, о том, когда она переезжает в Петербург, о том, как ее любит графиня Лидия Ивановна, с
таким выражением, которое показывало,
что он от всей души желает быть ей приятным и показать свое уважение и
даже более.
Он знал это несомненно, как знают это всегда молодые люди,
так называемые женихи, хотя никогда никому не решился бы сказать этого, и знал тоже и то,
что, несмотря на то,
что он хотел жениться, несмотря на то,
что по всем данным эта весьма привлекательная девушка должна была быть прекрасною женой, он
так же мало мог жениться на ней,
даже еслиб он и не был влюблен в Кити Щербацкую, как улететь на небо.
Принц пользовался необыкновенным
даже между принцами здоровьем; и гимнастикой и хорошим уходом за своим телом, он довел себя до
такой силы,
что, несмотря на излишества, которым он предавался в удовольствиях, он был свеж, как большой зеленый глянцовитый голландский огурец.
― Да, я потерял
даже любовь к сыну, потому
что с ним связано мое отвращение к вам. Но я всё-таки возьму его. Прощайте!
— Старо, но знаешь, когда это поймешь ясно, то как-то всё делается ничтожно. Когда поймешь,
что нынче-завтра умрешь, и ничего не останется, то
так всё ничтожно! И я считаю очень важной свою мысль, а она оказывается
так же ничтожна, если бы
даже исполнить ее, как обойти эту медведицу.
Так и проводишь жизнь, развлекаясь охотой, работой, — чтобы только не думать о смерти.
Разговор, то общий, то частный, не умолкал и к концу обеда
так оживился,
что мужчины встали из-за стола, не переставая говорить, и
даже Алексей Александрович оживился.
Ему
даже странно казалось, зачем они
так стараются говорить о том,
что никому не нужно.
Избранная Вронским роль с переездом в палаццо удалась совершенно, и, познакомившись чрез посредство Голенищева с некоторыми интересными лицами, первое время он был спокоен. Он писал под руководством итальянского профессора живописи этюды с натуры и занимался средневековою итальянскою жизнью. Средневековая итальянская жизнь в последнее время
так прельстила Вронского,
что он
даже шляпу и плед через плечо стал носить по-средневековски,
что очень шло к нему.
И мало того: лет двадцать тому назад он нашел бы в этой литературе признаки борьбы с авторитетами, с вековыми воззрениями, он бы из этой борьбы понял,
что было что-то другое; но теперь он прямо попадает на
такую, в которой
даже не удостоивают спором старинные воззрения, а прямо говорят: ничего нет, évolution, подбор, борьба за существование, — и всё.
«
Что им
так понравилось?» подумал Михайлов. Он и забыл про эту, три года назад писанную, картину. Забыл все страдания и восторги, которые он пережил с этою картиной, когда она несколько месяцев одна неотступно день и ночь занимала его, забыл, как он всегда забывал про оконченные картины. Он не любил
даже смотреть на нее и выставил только потому,
что ждал Англичанина, желавшего купить ее.
Обе несомненно знали,
что такое была жизнь и
что такое была смерть, и хотя никак не могли ответить и не поняли бы
даже тех вопросов, которые представлялись Левину, обе не сомневались в значении этого явления и совершенно одинаково, не только между собой, но разделяя этот взгляд с миллионами людей, смотрели на это.
Левин находил,
что непростительно есть, спать, говорить
даже теперь, и чувствовал,
что каждое движение его было неприлично. Она же разбирала щеточки, но делала всё это
так,
что ничего в этом оскорбительного не было.
Во время разлуки с ним и при том приливе любви, который она испытывала всё это последнее время, она воображала его четырехлетним мальчиком, каким она больше всего любила его. Теперь он был
даже не
таким, как она оставила его; он еще дальше стал от четырехлетнего, еще вырос и похудел.
Что это! Как худо его лицо, как коротки его волосы! Как длинны руки! Как изменился он с тех пор, как она оставила его! Но это был он, с его формой головы, его губами, его мягкою шейкой и широкими плечиками.
— Не то
что не может влюбиться, — улыбаясь сказал Левин, — но у него нет той слабости, которая нужна… Я всегда завидовал ему, и теперь
даже, когда я
так счастлив, всё-таки завидую.
Даже до мелочей Сергей Иванович находил в ней всё то,
чего он желал от жены: она была бедна и одинока,
так что она не приведет с собой кучу родных и их влияние в дом мужа, как его он видел на Кити, а будет всем обязана мужу,
чего он тоже всегда желал для своей будущей семейной жизни.
Васенька Весловский, ее муж и
даже Свияжский и много людей, которых она знала, никогда не думали об этом и верили на слово тому,
что всякий порядочный хозяин желает дать почувствовать своим гостям, именно,
что всё,
что так хорошо у него устроено, не стоило ему, хозяину, никакого труда, а сделалось само собой.
Дарья же Александровна знала,
что само собой не бывает
даже кашки к завтраку детям и
что потому при
таком сложном и прекрасном устройстве должно было быть положено чье-нибудь усиленное внимание.
Разговор между обедавшими, за исключением погруженных в мрачное молчание доктора, архитектора и управляющего, не умолкал, где скользя, где цепляясь и задевая кого-нибудь за живое. Один раз Дарья Александровна была задета за живое и
так разгорячилась,
что даже покраснела, и потом уже вспомнила, не сказано ли ею чего-нибудь лишнего и неприятного. Свияжский заговорил о Левине, рассказывая его странные суждения о том,
что машины только вредны в русском хозяйстве.
Кроме того, все предметы, которыми занимался Вронский, она изучала по книгам и специальным журналам,
так что часто он обращался прямо к ней с агрономическим, архитектурными,
даже иногда коннозаводческими и спортсменскими вопросами.
Его
даже выберут и нарочно переложат ему,
так что противная партия собьется со счета, и, когда выставят кандидата из наших, они же ему переложат.
Когда он узнал всё,
даже до той подробности,
что она только в первую секунду не могла не покраснеть, но
что потом ей было
так же просто и легко, как с первым встречным, Левин совершенно повеселел и сказал,
что он очень рад этому и теперь уже не поступит
так глупо, как на выборах, а постарается при первой встрече с Вронским быть как можно дружелюбнее.
Даже и расчет,
что при
таких расходах невозможно будет прожить весь год без долга, — и этот расчет уже не имел никакого значения.
― Ах, как же! Я теперь чувствую, как я мало образован. Мне для воспитания детей
даже нужно много освежить в памяти и просто выучиться. Потому
что мало того, чтобы были учителя, нужно, чтобы был наблюдатель, как в вашем хозяйстве нужны работники и надсмотрщик. Вот я читаю ― он показал грамматику Буслаева, лежавшую на пюпитре ― требуют от Миши, и это
так трудно… Ну вот объясните мне. Здесь он говорит…
«Тени эти
так мало тени у скульптора,
что они
даже держатся о лестницу», сказал Левин.
— Я смеюсь, — сказала она, — как смеешься, когда увидишь очень похожий портрет. То,
что вы сказали, совершенно характеризует французское искусство теперь, и живопись и
даже литературу: Zola, Daudet. Но, может быть, это всегда
так бывает,
что строят свои conceptions [концепции] из выдуманных, условных фигур, а потом — все combinaisons [комбинации] сделаны, выдуманные фигуры надоели, и начинают придумывать более натуральные, справедливые фигуры.
Крик был
так страшен,
что Левин
даже не вскочил, но, не переводя дыхания, испуганно-вопросительно посмотрел на доктора.
Но когда его обнажили и мелькнули тоненькие-тоненькие ручки, ножки, шафранные, тоже с пальчиками, и
даже с большим пальцем, отличающимся от других, и когда он увидал, как, точно мягкие пружинки, Лизавета Петровна прижимала эти таращившиеся ручки, заключая их в полотняные одежды, на него нашла
такая жалость к этому существу и
такой страх,
что она повредит ему,
что он удержал ее за руку.
Что он испытывал к этому маленькому существу, было совсем не то,
что он ожидал. Ничего веселого и радостного не было в этом чувстве; напротив, это был новый мучительный страх. Это было сознание новой области уязвимости. И это сознание было
так мучительно первое время, страх за то, чтобы не пострадало это беспомощное существо, был
так силен,
что из-за него и не заметно было странное чувство бессмысленной радости и
даже гордости, которое он испытал, когда ребенок чихнул.
— О, конечно, графиня, — сказал он, — но я думаю,
что эти перемены
так интимны,
что никто,
даже самый близкий человек, не любит говорить.
— Я вчера сказала,
что мне совершенно всё равно, когда я получу и
даже получу ли развод, — сказала она покраснев. — Не было никакой надобности скрывать от меня. «
Так он может скрыть и скрывает от меня свою переписку с женщинами», подумала она.
— Нет, — сказала она, раздражаясь тем,
что он
так очевидно этой переменой разговора показывал ей,
что она раздражена, — почему же ты думаешь,
что это известие
так интересует меня,
что надо
даже скрывать? Я сказала,
что не хочу об этом думать, и желала бы, чтобы ты этим
так же мало интересовался, как и я.
На этих мыслях, которые завлекли ее
так,
что она перестала
даже думать о своем положении, ее застала остановка у крыльца своего дома. Увидав вышедшего ей навстречу швейцара, она только вспомнила,
что посылала записку и телеграмму.
«Какой же он неверующий? С его сердцем, с этим страхом огорчить кого-нибудь,
даже ребенка! Всё для других, ничего для себя. Сергей Иванович
так и думает,
что это обязанность Кости — быть его приказчиком. Тоже и сестра. Теперь Долли с детьми на его опеке. Все эти мужики, которые каждый день приходят к нему, как будто он обязан им служить».
Когда Левин думал о том,
что он
такое и для
чего он живет, он не находил ответа и приходил в отчаянье; но когда он переставал спрашивать себя об этом, он как будто знал и
что он
такое и для
чего он живет, потому
что твердо и определенно действовал и жил;
даже в это последнее время он гораздо тверже и определеннее жил,
чем прежде.
Катавасов сначала смешил дам своими оригинальными шутками, которые всегда
так нравились при первом знакомстве с ним, но потом, вызванный Сергеем Ивановичем, рассказал очень интересные свои наблюдения о различии характеров и
даже физиономий самок и самцов комнатных мух и об их жизни. Сергей Иванович тоже был весел и за чаем, вызванный братом, изложил свой взгляд на будущность восточного вопроса, и
так просто и хорошо,
что все заслушались его.
«
Так же буду сердиться на Ивана кучера,
так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли,
так же будет стена между святая святых моей души и другими,
даже женой моей,
так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом,
так же буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего,
что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»