Неточные совпадения
—
Славу Богу, — сказал Матвей, этим ответом показывая, что он понимает так же, как
и барин, значение этого приезда, то есть что Анна Аркадьевна, любимая сестра Степана Аркадьича, может содействовать примирению мужа с женой.
— Вы сходите, сударь, повинитесь еще. Авось Бог даст. Очень мучаются,
и смотреть жалости, да
и всё в доме навынтараты
пошло. Детей, сударь, пожалеть надо. Повинитесь, сударь. Что делать! Люби кататься…
— Ну,
иди, Танчурочка моя. Ах да, постой, — сказал он, всё-таки удерживая ее
и гладя ее нежную ручку.
«Ах да!» Он опустил голову,
и красивое лицо его приняло тоскливое выражение. «
Пойти или не
пойти?» говорил он себе.
И внутренний голос говорил ему, что ходить не надобно, что кроме фальши тут ничего быть не может, что поправить, починить их отношения невозможно, потому что невозможно сделать ее опять привлекательною
и возбуждающею любовь или его сделать стариком, неспособным любить. Кроме фальши
и лжи, ничего не могло выйти теперь; а фальшь
и ложь были противны его натуре.
Степан Аркадьич вздохнул, отер лицо
и тихими шагами
пошел из комнаты. «Матвей говорит: образуется; но как? Я не вижу даже возможности. Ах, ах, какой ужас!
И как тривиально она кричала, — говорил он сам себе, вспоминая ее крик
и слова: подлец
и любовница. —
И, может быть, девушки слышали! Ужасно тривиально, ужасно». Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул
и, выпрямив грудь, вышел из комнаты.
Дарья Александровна между тем, успокоив ребенка
и по звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять в спальню. Это было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже
и теперь, в то короткое время, когда она выходила в детскую, Англичанка
и Матрена Филимоновна успели сделать ей несколько вопросов, не терпевших отлагательства
и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье? давать ли молоко? не
послать ли за другим поваром?
— Ну, хорошо, я сейчас выйду
и распоряжусь. Да
послали ли за свежим молоком?
Когда дело было прочтено, Степан Аркадьич встал потянувшись
и, отдавая дань либеральности времени, в присутствии достал папироску
и пошел в свой кабинет. Два товарища его, старый служака Никитин
и камер-юнкер Гриневич, вышли с ним.
— Ну,
пойдем в кабинет, — сказал Степан Аркадьич, знавший самолюбивую
и озлобленную застенчивость своего приятеля;
и, схватив его за руку, он повлек его за собой, как будто проводя между опасностями.
Речь
шла о модном вопросе: есть ли граница между психическими
и физиологическими явлениями в деятельности человека
и где она?
Левин встречал в журналах статьи, о которых
шла речь,
и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии
и социологии, с теми вопросами о значении жизни
и смерти для себя самого, которые в последнее время чаще
и чаще приходили ему на ум.
— Я жалею, что сказал тебе это, — сказал Сергей Иваныч, покачивая головой на волнение меньшого брата. — Я
посылал узнать, где он живет,
и послал ему вексель его Трубину, по которому я заплатил. Вот что он мне ответил.
В 4 часа, чувствуя свое бьющееся сердце, Левин слез с извозчика у Зоологического Сада
и пошел дорожкой к горам
и катку, наверное зная, что найдет ее там, потому что видел карету Щербацких у подъезда.
Он
шел по дорожке к катку
и говорил себе...
И он
пошел надевать коньки.
Она подала ему руку,
и они
пошли рядом, прибавляя хода,
и, чем быстрее, тем крепче она сжимала его руку.
— Вронский — это один из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского
и один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. Я его узнал в Твери, когда я там служил, а он приезжал на рекрутский набор. Страшно богат, красив, большие связи, флигель-адъютант
и вместе с тем — очень милый, добрый малый. Но более, чем просто добрый малый. Как я его узнал здесь, он
и образован
и очень умен; это человек, который далеко
пойдет.
— Извини, но я решительно не понимаю этого, как бы… всё равно как не понимаю, как бы я теперь, наевшись, тут же
пошел мимо калачной
и украл бы калач.
Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних
и их расстроенные лица. Левин поклонился ей
и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «
Слава Богу, отказала», — подумала мать,
и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села
и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Вронский
пошел за кондуктором в вагон
и при входе в отделение остановился, чтобы дать дорогу выходившей даме.
Он извинился
и пошел было в вагон, но почувствовал необходимость еще раз взглянуть на нее — не потому, что она была очень красива, не по тому изяществу
и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо его, было что-то особенно ласковое
и нежное.
— До свиданья, Иван Петрович. Да посмотрите, не тут ли брат,
и пошлите его ко мне, — сказала дама у самой двери
и снова вошла в отделение.
—
И я рада, — слабо улыбаясь
и стараясь по выражению лица Анны узнать, знает ли она, сказала Долли. «Верно, знает», подумала она, заметив соболезнование на лице Анны. — Ну,
пойдем, я тебя проведу в твою комнату, — продолжала она, стараясь отдалить сколько возможно минуту объяснения.
— Ну, разумеется, — быстро прервала Долли, как будто она говорила то, что не раз думала, — иначе бы это не было прощение. Если простить, то совсем, совсем. Ну,
пойдем, я тебя проведу в твою комнату, — сказала она вставая,
и по дороге Долли обняла Анну. — Милая моя, как я рада, что ты приехала. Мне легче, гораздо легче стало.
Весь день этот Анна провела дома, то есть у Облонских,
и не принимала никого, так как уж некоторые из ее знакомых, успев узнать о ее прибытии, приезжали в этот же день. Анна всё утро провела с Долли
и с детьми. Она только
послала записочку к брату, чтоб он непременно обедал дома. «Приезжай, Бог милостив», писала она.
— Стива, — сказала она ему, весело подмигивая, крестя его
и указывая на дверь глазами. —
Иди,
и помогай тебе Бог.
— Отчего же непременно в лиловом? — улыбаясь спросила Анна. — Ну, дети,
идите,
идите. Слышите ли? Мис Гуль зовет чай пить, — сказала она, отрывая от себя детей
и отправляя их в столовую.
— Она очень просила меня поехать к ней, — продолжала Анна, —
и я рада повидать старушку
и завтра поеду к ней. Однако,
слава Богу, Стива долго остается у Долли в кабинете, — прибавила Анна, переменяя разговор
и вставая, как показалось Кити, чем-то недовольная.
«Полное, полное примиренье, полное, — подумала Анна, —
слава Богу!» —
и, радуясь тому, что она была причиной этого, она подошла к Долли
и поцеловала ее.
К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась с сыном
и часто сама, пред тем как ехать на бал, укладывала его, ей стало грустно, что она так далеко от него;
и о чем бы ни говорили, она нет-нет
и возвращалась мыслью к своему кудрявому Сереже. Ей захотелось посмотреть на его карточку
и поговорить о нем. Воспользовавшись первым предлогом, она встала
и своею легкою, решительною походкой
пошла за альбомом. Лестница наверх в ее комнату выходила на площадку большой входной теплой лестницы.
Во время кадрили ничего значительного не было сказано,
шел прерывистый разговор то о Корсунских, муже
и жене, которых он очень забавно описывал, как милых сорокалетних детей, то о будущем общественном театре,
и только один раз разговор затронул ее за живое, когда он спросил о Левине, тут ли он,
и прибавил, что он очень понравился ему.
— Ну, чорт их дери, привилегированные классы, — прокашливаясь проговорил голос брата. — Маша! Добудь ты нам поужинать
и дай вина, если осталось, а то
пошли.
— Так вели, Маша, принести ужинать: три порции, водки
и вина… Нет, постой… Нет, не надо…
Иди.
Язык его стал мешаться,
и он
пошел перескакивать с одного предмета на другой. Константин с помощью Маши уговорил его никуда не ездить
и уложил спать совершенно пьяного.
Вошел приказчик
и сказал, что всё,
слава Богу, благополучно, но сообщил, что греча в новой сушилке подгорела.
Один этот вопрос ввел Левина во все подробности хозяйства, которое было большое
и сложное,
и он прямо из коровника
пошел в контору
и, поговорив с приказчиком
и с Семеном рядчиком, вернулся домой
и прямо прошел наверх в гостиную.
После обеда Анна
пошла одеваться в свою комнату,
и Долли
пошла за ней.
«Ну, всё кончено,
и слава Богу!» была первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу в вагоне. Она села на свой диванчик, рядом с Аннушкой,
и огляделась в полусвете спального вагона. «
Слава Богу, завтра увижу Сережу
и Алексея Александровича,
и пойдет моя жизнь, хорошая
и привычная, по старому».
Увидав ее, он
пошел к ней навстречу, сложив губы в привычную ему насмешливую улыбку
и прямо глядя на нее большими усталыми глазами.
Анна достала подарки, которые
посылали дети Долли,
и рассказала сыну, какая в Москве есть девочка Таня
и как Таня эта умеет читать
и учит даже других детей.
Да,
слава Богу,
и нечего говорить», сказала она себе.
За обедом он поговорил с женой о московских делах, с насмешливою улыбкой спрашивал о Степане Аркадьиче; но разговор
шел преимущественно общий, о петербургских служебных
и общественных делах.
Чтобы совершенно успокоиться, она
пошла в детскую
и весь вечер провела с сыном, сама уложила его спать, перекрестила
и покрыла его одеялом.
Допив со сливками
и хлебом свой второй стакан чая, Алексей Александрович встал
и пошел в свой кабинет.
— Да после обеда нет заслуги! Ну, так я вам дам кофею,
идите умывайтесь
и убирайтесь, — сказала баронесса, опять садясь
и заботливо поворачивая винтик в новом кофейнике. — Пьер, дайте кофе, — обратилась она к Петрицкому, которого она называла Пьер, по его фамилии Петрицкий, не скрывая своих отношений с ним. — Я прибавлю.
— О! уже пора, —
и пошел к двери.
— Вот как! — проговорил князь. — Так
и мне собираться? Слушаю-с, — обратился он к жене садясь. — А ты вот что, Катя, — прибавил он к меньшой дочери, — ты когда-нибудь, в один прекрасный день, проснись
и скажи себе: да ведь я совсем здорова
и весела,
и пойдем с папа опять рано утром по морозцу гулять. А?
И, отделав как следовало приятельницу Анны, княгиня Мягкая встала
и вместе с женой посланника присоединилась к столу, где
шел общий разговор о Прусском короле.
Анна
шла, опустив голову
и играя кистями башлыка. Лицо ее блестело ярким блеском; но блеск этот был не веселый, — он напоминал страшный блеск пожара среди темной ночи. Увидав мужа, Анна подняла голову
и, как будто просыпаясь, улыбнулась.
— Ты не в постели? Вот чудо! — сказала она, скинула башлык
и не останавливаясь
пошла дальше, в уборную. — Пора, Алексей Александрович, — проговорила она из-за двери.