Неточные совпадения
И,
главное,
не будет его более зудить «лукавый царедворец», как называли кадеты своего ротного командира, обращавшего особенное и едва ли
не преимущественное внимание на внешнюю выправку и хорошие манеры будущих моряков.
На мостике [Мостик — возвышенная площадка, помещающаяся впереди бизань-мачты, откуда удобно наблюдать за всем. Это обыкновенное место во время вахты вахтенного офицера. На мостике стоит
главный компас, или пелькомпас.] его
не было.
— Кроме того, вам
не мешает познакомиться и с машиной корвета… Потом будете стоять и машинные вахты… И по штурманской части надо навостриться… Ну, да
не все сразу, — улыбнулся старший офицер. — И,
главное, от вас самого зависит научиться всему, что нужно для морского офицера. Была бы только охота… И вот еще что…
Убедившись, наконец, после двух-трех появлений с целью «проветриться» среди ночи, что у молодого мичмана все исправно, что паруса стоят хорошо, что реи правильно обрасоплены [Обрасопить — повернуть реи так, чтобы паруса стояли наивыгоднейшим образом относительно ветра.] и,
главное, что ветер
не свежеет, старший офицер часу во втором решился идти спать.
— Тоже чужие, а жалко… Теперь пока они еще места найдут… А
главное, баринок, сиротки Жаку жалко… Такой щуплый, беспризорный… А сердце в ем доброе, ваше благородие… Уж как он благодарил за хлеб, за соль нашу матросскую. И век будут французы нас помнить, потому от смерти спасли… Все человек забудет, а этого ни в жисть
не забудет!
— А
главная причина, что морской человек бога завсегда должон помнить. Вода —
не сухая путь. Ты с ей
не шути и о себе много
не полагай… На сухой пути человек больше о себе полагает, а на воде — шалишь! И по моему глупому рассудку выходит, милый баринок, что который человек на море бывал и имеет в себе понятие, тот беспременно должон быть и душой прост, и к людям жалостлив, и умом рассудлив, и смелость иметь, одно слово, как, примерно, наш «голубь», Василий Федорыч, дай бог ему здоровья!
Надо только капитану уметь владеть собой и
не показывать этого, чтобы
не навести панику на матросов и,
главное,
не растеряться и бороться до последней возможности…
— Будь это с другим капитаном, я, братцы, чарок десять выдул бы, — хвалился Ковшиков потом на баке. — Небось
не смотрел бы этому винцу в глаза. А
главная причина —
не хотел огорчать нашего голубя… Уж очень он добер до нашего брата… И ведь пришло же в голову чем пронять!.. Поди ж ты… Я, братцы, полагал, что по крайней мере в карцырь посадит на хлеб, на воду да прикажет
не берег
не пускать, а он что выдумал?!. Первый раз, братцы, такое наказание вижу!
—
Главная причина, братцы, что я после этой араки связался с гличанами джин дуть… Вперебой, значит, кто кого осилит…
Не хотел перед ними русского звания посрамить… Ну, и оказало… с ног и сшибло… А если бы я одну араку или один джин пил, небось… ног бы
не решился… как есть в своем виде явился бы на конверт… Я, братцы, здоров пить…
— Да, бросьте, Ашанин, спорить… Кошкина
не переспоришь… А
главное — никогда ему и
не придется применять суровых законов.
— Ничего с ними
не поделаешь, ваше благородие… так и лезут… А
главное дело, все на одно лицо… никак
не отличишь.
— Отлично… Так держите его наготове, когда поедете к своему корвету с этими разбойниками… И,
главное, —
не давайте рулевому править рулем, а правьте сами, и пусть старшина шлюпки гребет. Таким образом, все гребцы будут у вас на глазах, и, в случае чего, вы пустите пулю в лоб первому… Это на китайцев действует.
— А
главное,
не бойтесь, Ашанин. К вам придираться
не будут. Экзаменаторы ведь
не корпусные крысы, — улыбался Василий Федорович. — А адмирал понимает, что такое экзамен, — одобряюще промолвил капитан, отпуская Ашанина.
Рассказы шведа дышали чем-то фантастичным и вместе с тем страшным и жестоким о первых временах поисков золота в Калифорнии, где в одну неделю, в один день, люди, случалось, делались богатыми. Но швед, как и масса других золотоискателей, горько разочаровался. Он
не разбогател, хотя и находил золото, он отдавал его за провизию, за обувь и платье, за инструменты, за вино. Наживались
главным образом поставщики и торгаши, нахлынувшие вслед за пионерами, а
не самые пионеры.
Главный распорядитель, лейтенант Невзоров, хлопотавший несколько дней, вызывал общие похвалы. Все находили, что корвет убран изящно и что «Коршун»
не ударит лицом в грязь.
Лежа в койке, он долго еще думал о том, как бы оправдать доверие Василия Федоровича, быть безукоризненным служакой и вообще быть похожим на него. И он чувствовал, что серьезно любит и море, и службу, и «Коршуна», и капитана, и товарищей, и матросов. За этот год он привязался к матросам и многому у них научился,
главное — той простоте отношений и той своеобразной гуманной морали, полной прощения и любви, которая поражала его в людях, жизнь которых была
не из легких.
Степан Ильич особенно доволен, что «солнышко», как нежно он его называет, всегда на месте и
не прячется за облака. И
не потому только рад он ему, что
не чувствует приступов ревматизма, а
главным образом потому, что можно ежедневно делать наблюдения, брать высоты солнца и точно знать в каждый полдень широту и долготу места корвета и верное пройденное расстояние.
К остальным офицерам Володя был равнодушен, а к двоим — к ревизору, лейтенанту Первушину, и старшему артиллеристу — питал даже
не особенно дружелюбные чувства,
главным образом за то, что они дантисты и, несмотря на обещание, данное капитану, дерутся и, видимо,
не сочувствуют его гуманным стремлениям просветить матроса.
— Еще как соскучился, ваше благородие… Служить ничего, грех жаловаться, никто
не забиждает, а при вас, что и говорить… Но только все-таки…
Главная причина: бабу свою жаль! — прибавил Ворсунька.
Судя по скромным домикам, улица эта была
не из
главных, и жители, видимо,
не стеснялись любопытными чужими взорами, предоставляя кому угодно смотреть сквозь раскрытые двери на то, что делалось внутри.
А
главное, сам виноват:
не застраховал «Ниту»…
— А понял я в тех смыслах, что вовсе без всякого предела телесно обескураживать человека по новому закон-положению нельзя, хотя бы даже самого штафного матроса. Положен, значит, предел, чтобы никого
не доводить до отчаянности души, — говорил Копчиков, видимо сам упиваясь цветами своего красноречия. — Получи законную препорцию и уходи. Мол, мерсите вам: больше препорции нет по закон-положению. Но самая
главная, можно сказать, загвоздка нынче, что ежели ты что-нибудь свиноватил, так сейчас будут судом судить.
В те отдаленные времена немало было моряков, выражавших такие опасения. Но время показало, что и дисциплина
не пропала, и матросы добросовестно и усердно исполняют свое дело, и едва ли
не лучше прежнего, и без тех ужасных сцен варварских расправ былого времени. И
главное — матрос перестал работать из-под палки, перестал быть машиной и сделался человеком.
Вообще Камеамеа IV был популярен и любим — это чувствовалось, а мистер Вейль
не особенно обременял канаков налогами, изыскивая средства на покрытие небольших нужд государства
главным образом из определенного сбора с приходящих китобойных судов, для которых Гонолулу служит
главной станцией, и из пошлин со всяких привозных товаров.
— Только сумасшедшие могут
не брать рифов в такой ветер… Только безумные молодые люди! Разве вы
не понимали, какой опасности подвергали и себя и,
главное, людей, которые были под вашей командой?
Ашанин был очень доволен своей неожиданной командировкой. Он вволю отсыпался теперь,
не зная ни ночных вахт, ни авралов, ни учений, перезнакомился со многими пассажирами и двумя пассажирками и весь отдавался новым впечатлениям среди новой обстановки и новых людей. Для него приятно быстро и незаметно прошли эти несколько дней перехода из Сингапура в Сайгон —
главный город только что завоеванной французами и еще находившейся в восстании Кохинхины, составлявшей часть Анамского королевства.
Снова Володя был на своем милом «Коршуне» между своими — среди офицеров-сослуживцев, к большей части которых он был искренно расположен, и среди матросов, которых за время долгого совместного плавания успел полюбить, оценив их отвагу и сметливость и их трогательную преданность за то только, что с ними, благодаря
главным образом капитану, обращались по-человечески и
не делали из службы, и без того тяжелой и полной опасностей, невыносимой каторги.
И
главное — нравственная ответственность, а
не то, что перед судом…
Так как-то зазорно сделаться сухопутным человеком и,
главное, решительно
не знать, что с собой делать с утра до вечера…
— То-то и есть! Так как же вы хотите, чтобы я вам ответил, как, с позволения сказать, какой-нибудь оболтус, для вашего утешения: придем, мол, в Кронштадт в такой-то день, в таком-то часу-с?.. Еще если бы у вас сильная машина была да вы могли бы брать запас угля на большие переходы, ну тогда еще можно было бы примерно рассчитать-с, а ведь мы
не под парами
главным образом ходим, а под парусами-с.