Неточные совпадения
Я записываю лишь события, уклоняясь всеми силами от всего постороннего, а
главное — от литературных красот; литератор пишет тридцать лет и в конце совсем
не знает, для чего он писал столько лет.
Я решился ехать еще и потому, что это вовсе
не мешало моей
главной мечте.
Я пишу теперь, как давно отрезвившийся человек и во многом уже почти как посторонний; но как изобразить мне тогдашнюю грусть мою (которую живо сейчас припомнил), засевшую в сердце, а
главное — мое тогдашнее волнение, доходившее до такого смутного и горячего состояния, что я даже
не спал по ночам — от нетерпения моего, от загадок, которые я сам себе наставил.
Твердым я оставаться
не мог: было ужасно досадно, что с первого же шагу я так малодушен и неловок; было ужасно любопытно, а
главное, противно, — целых три впечатления.
Я уступчив и мелочен только в мелочах, но в
главном не уступлю никогда.
Главное, я был сбит тем, что князь так закричал на меня три минуты назад, и все еще
не знал: уходить мне или нет.
Я действительно был в некотором беспокойстве. Конечно, я
не привык к обществу, даже к какому бы ни было. В гимназии я с товарищами был на ты, но ни с кем почти
не был товарищем, я сделал себе угол и жил в углу. Но
не это смущало меня. На всякий случай я дал себе слово
не входить в споры и говорить только самое необходимое, так чтоб никто
не мог обо мне ничего заключить;
главное —
не спорить.
— Нравственных идей теперь совсем нет; вдруг ни одной
не оказалось, и,
главное, с таким видом, что как будто их никогда и
не было.
Но
не то смешно, когда я мечтал прежде «под одеялом», а то, что и приехал сюда для него же, опять-таки для этого выдуманного человека, почти забыв мои
главные цели.
Уединение —
главное: я ужасно
не любил до самой последней минуты никаких сношений и ассоциаций с людьми; говоря вообще, начать «идею» я непременно положил один, это sine qua.
Ну пусть эти случаи даже слишком редки; все равно,
главным правилом будет у меня —
не рисковать ничем, и второе — непременно в день хоть сколько-нибудь нажить сверх минимума, истраченного на мое содержание, для того чтобы ни единого дня
не прерывалось накопление.
Главное, я порешил никогда
не бить на максимум барыша, а всегда быть спокойным.
Главное,
не рисковать, а это именно возможно только лишь при характере.
Я понять сначала
не мог, как можно было так низко и позорно тогда упасть и,
главное — забыть этот случай,
не стыдиться его,
не раскаиваться.
Однако сделалось по-моему: на том же дворе, но в другом флигеле, жил очень бедный столяр, человек уже пожилой и пивший; но у жены его, очень еще
не старой и очень здоровой бабы, только что помер грудной ребеночек и,
главное, единственный, родившийся после восьми лет бесплодного брака, тоже девочка и, по странному счастью, тоже Ариночка.
— Мама, а
не помните ли вы, как вы были в деревне, где я рос, кажется, до шести — или семилетнего моего возраста, и,
главное, были ли вы в этой деревне в самом деле когда-нибудь, или мне только как во сне мерещится, что я вас в первый раз там увидел? Я вас давно уже хотел об этом спросить, да откладывал; теперь время пришло.
— Ты прекрасно рассказал и все мне так живо напомнил, — отчеканил Версилов, — но,
главное, поражает меня в рассказе твоем богатство некоторых странных подробностей, о долгах моих например.
Не говоря уже о некоторой неприличности этих подробностей,
не понимаю, как даже ты их мог достать?
— Нельзя, Татьяна Павловна, — внушительно ответил ей Версилов, — Аркадий, очевидно, что-то замыслил, и, стало быть, надо ему непременно дать кончить. Ну и пусть его! Расскажет, и с плеч долой, а для него в том и
главное, чтоб с плеч долой спустить. Начинай, мой милый, твою новую историю, то есть я так только говорю: новую;
не беспокойся, я знаю конец ее.
Главное, что мы
не расстанемся — вот в чем было
главное!
А
главное — почтительность, эта скромная почтительность, именно та почтительность, которая необходима для высшего равенства, мало того, без которой, по-моему,
не достигнешь и первенства.
— Знаете что, — сказал я, — вы говорите, что пришли,
главное, с тем, чтобы мать подумала, что мы помирились. Времени прошло довольно, чтоб ей подумать;
не угодно ли вам оставить меня одного?
А в-третьих, и
главное, если даже Версилов был и прав, по каким-нибудь там своим убеждениям,
не вызвав князя и решившись снести пощечину, то по крайней мере он увидит, что есть существо, до того сильно способное чувствовать его обиду, что принимает ее как за свою, и готовое положить за интересы его даже жизнь свою… несмотря на то что с ним расстается навеки…
— Да уж по тому одному
не пойду, что согласись я теперь, что тогда пойду, так ты весь этот срок апелляции таскаться начнешь ко мне каждый день. А
главное, все это вздор, вот и все. И стану я из-за тебя мою карьеру ломать? И вдруг князь меня спросит: «Вас кто прислал?» — «Долгорукий». — «А какое дело Долгорукому до Версилова?» Так я должен ему твою родословную объяснять, что ли? Да ведь он расхохочется!
Пусть Ефим, даже и в сущности дела, был правее меня, а я глупее всего глупого и лишь ломался, но все же в самой глубине дела лежала такая точка, стоя на которой, был прав и я, что-то такое было и у меня справедливого и,
главное, чего они никогда
не могли понять.
— Эх, ce petit espion. Во-первых, вовсе и
не espion, потому что это я, я его настояла к князю поместить, а то он в Москве помешался бы или помер с голоду, — вот как его аттестовали оттуда; и
главное, этот грубый мальчишка даже совсем дурачок, где ему быть шпионом?
— Да, какой-то дурачок, что, впрочем,
не мешает ему стать мерзавцем. Я только была в досаде, а то бы умерла вчера со смеху: побледнел, подбежал, расшаркивается, по-французски заговорил. А в Москве Марья Ивановна меня о нем, как о гении, уверяла. Что несчастное письмо это цело и где-то находится в самом опасном месте — это я,
главное, по лицу этой Марьи Ивановны заключила.
«Скажет и сделает — вот ведь
главное, — прибавил Васин, — а между тем тут совсем
не сила убеждения, а лишь одна самая легкомысленная впечатлительность.
Кроме того, есть характеры, так сказать, слишком уж обшарканные горем, долго всю жизнь терпевшие, претерпевшие чрезвычайно много и большого горя, и постоянного по мелочам и которых ничем уже
не удивишь, никакими внезапными катастрофами и,
главное, которые даже перед гробом любимейшего существа
не забудут ни единого из столь дорого доставшихся правил искательного обхождения с людьми.
—
Не знаю;
не берусь решать, верны ли эти два стиха иль нет. Должно быть, истина, как и всегда, где-нибудь лежит посредине: то есть в одном случае святая истина, а в другом — ложь. Я только знаю наверно одно: что еще надолго эта мысль останется одним из самых
главных спорных пунктов между людьми. Во всяком случае, я замечаю, что вам теперь танцевать хочется. Что ж, и потанцуйте: моцион полезен, а на меня как раз сегодня утром ужасно много дела взвалили… да и опоздал же я с вами!
Так болтая и чуть
не захлебываясь от моей радостной болтовни, я вытащил чемодан и отправился с ним на квартиру. Мне,
главное, ужасно нравилось то, что Версилов так несомненно на меня давеча сердился, говорить и глядеть
не хотел. Перевезя чемодан, я тотчас же полетел к моему старику князю. Признаюсь, эти два дня мне было без него даже немножко тяжело. Да и про Версилова он наверно уже слышал.
Главное, мне странно было, что он
не только
не улыбнулся, но даже самого маленького вида
не показал в этом смысле, когда я давеча прямо так и объявил, что хотел вызвать его на дуэль.
А пока я все еще продолжал занимать мою квартиренку, занимать, но
не жить в ней; там лежал мой чемодан, сак и иные вещи;
главная же резиденция моя была у князя Сергея Сокольского.
Все потеряли голову; тут Дума, а
главное, тут,
не помню уж кто именно, но один из самых первых тогдашних вельмож, на которого было возложено.
Как, неужели все? Да мне вовсе
не о том было нужно; я ждал другого,
главного, хотя совершенно понимал, что и нельзя было иначе. Я со свечой стал провожать его на лестницу; подскочил было хозяин, но я, потихоньку от Версилова, схватил его изо всей силы за руку и свирепо оттолкнул. Он поглядел было с изумлением, но мигом стушевался.
Но тем
не менее знаю, что это бесчестно,
главное потому, что уж слишком благоразумно.
О, свидетельствуюсь Богом, что
главного не подозревал!
Наше дворянство и теперь, потеряв права, могло бы оставаться высшим сословием, в виде хранителя чести, света, науки и высшей идеи и, что
главное,
не замыкаясь уже в отдельную касту, что было бы смертью идеи.
—
Не сердитесь, князь; уступаю вас самому
главному человеку, а пока стушевываюсь…
Повторю еще раз: перемену против первоначального можно было заметить и во все последние дни, но
не так,
не до такой степени — вот что
главное.
— Пожалуйста, без ваших хитростей и без пальцев, и
главное — без всяких аллегорий, а прямо к делу,
не то я сейчас уйду! — крикнул я опять в гневе.
Как ни был глуп и косноязычен Стебельков, но я видел яркого подлеца, во всем его блеске, а
главное, без какой-то интриги тут
не могло обойтись.
Да, да, это-то «счастье» и было тогда
главною причиною, что я, как слепой крот, ничего, кроме себя,
не понимал и
не видел!
«Что мне теперь лучше, смелость или робость?» Но все это только мелькало, потому что в сердце было
главное, и такое, что я определить
не мог.
То есть я и солгал, потому что документ был у меня и никогда у Крафта, но это была лишь мелочь, а в самом
главном я
не солгал, потому что в ту минуту, когда лгал, то дал себе слово сжечь это письмо в тот же вечер.
— Если б я зараньше сказал, то мы бы с тобой только рассорились и ты меня
не с такой бы охотою пускал к себе по вечерам. И знай, мой милый, что все эти спасительные заранее советы — все это есть только вторжение на чужой счет в чужую совесть. Я достаточно вскакивал в совесть других и в конце концов вынес одни щелчки и насмешки. На щелчки и насмешки, конечно, наплевать, но
главное в том, что этим маневром ничего и
не достигнешь: никто тебя
не послушается, как ни вторгайся… и все тебя разлюбят.
— Ничем, мой друг, совершенно ничем; табакерка заперлась тотчас же и еще пуще, и,
главное, заметь, ни я
не допускал никогда даже возможности подобных со мной разговоров, ни она… Впрочем, ты сам говоришь, что ее знаешь, а потому можешь представить, как к ней идет подобный вопрос… Уж
не знаешь ли ты чего?
— Но возможность,
главное — возможность только предположить вашу любовь к Катерине Николаевне! Простите, я все еще
не выхожу из остолбенения. Я никогда, никогда
не дозволял себе говорить с вами на эту или на подобную тему…
Главное, он сумел сделать так, что я ничего
не стыдился; иногда он вдруг останавливал меня на какой-нибудь подробности; часто останавливал и нервно повторял: «
Не забывай мелочей,
главное —
не забывай мелочей, чем мельче черта, тем иногда она важнее».
Главное, я никак
не умею держать себя в обществе.