Неточные совпадения
Мечется Фейер как угорелый, мечется и день и другой — есть рыба, да все не такая, как надо:
то с рыла вся в именинника вышла,
скажут: личность;
то молок мало,
то пером не выходит, величественности настоящей не имеет.
— Не угодно ли, — говорит, — вам повторить
то, что вы сейчас
сказали?
— Да ты попробуй прежде, есть ли сахар, —
сказал его высокородие, — а
то намеднись, в Окове, стряпчий у меня целых два стакана без сахару выпил… после уж Кшецынский мне это рассказал… Такой, право, чудак!.. А благонравный! Я, знаешь, не люблю этих вот, что звезды-то с неба хватают; у меня главное, чтоб был человек благонравен и предан… Да ты, братец, не торопись, однако ж, а не
то ведь язык обожжешь!
Между
тем для Дмитрия Борисыча питие чая составляло действительную пытку. Во-первых, он пил его стоя; во-вторых, чай действительно оказывался самый горячий, а продлить эту операцию значило бы сневежничать перед его высокородием, потому что если их высокородие и припускают, так
сказать, к своей высокой особе,
то это еще не значит, чтоб позволительно было утомлять их зрение исполнением обязанностей, до дел службы не относящихся.
— То-то, любезный! ты пойми, ты вникни в мои усилия… как я, могу
сказать, денно и нощно…
—
То есть, кроме этой головы… Эта, братец, голова, я тебе
скажу… голова эта весь сегодняшний день мне испортила… я, братец, Тит; я, братец, люблю, чтоб у меня тово…
— Ты думаешь, мне это приятно! — продолжал между
тем его высокородие, — начальству, братец, тогда только весело, когда все довольны, когда все смотрит на тебя с доверчивостью, можно
сказать, с упованием…
Не за
то ли, что, можно
сказать, ненавидел ложь и истину царям с улыбкой говорил! [9] Защиты!
— Да-с; это так, это точно, что блудный сын — черт побери! Жизнь моя, так
сказать, рраман и рраман не простой, а этак Рафаила Михайлыча Зотова [11], с танцами и превращениями и великолепным фейерверком — на
том стоим-с! А с кем я имею удовольствие беседовать?
— Дда-с; это на всю жизнь! —
сказал он торжественно и с расстановкой, почти налезая на меня, — это, что называется, на всю жизнь!
то есть, тут и буар, и манже, и сортир!.. дда-с; не красна изба углами, а впрочем, и пирогов тут не много найдется… хитро-с!
— Спасибо Сашке Топоркову! спасибо! — говорил он, очевидно забывая, что
тот же Топорков обольстил его насчет сахара. — «Ступай, говорит, в Крутогорск, там, братец, есть винцо тенериф — это, брат, винцо!» Ну, я, знаете, человек военный, долго не думаю: кушак да шапку или, как
сказал мудрец, omnia me cum me… [Все свое ношу с собою (от искаженного лат. omnia mea mecum porto).] зарапортовался! ну, да все равно! слава богу, теперь уж недалечко и до места.
Баталионный командир, охотно отдающий справедливость всему великому, в заключение своих восторженных панегириков об нем всегда прибавляет: «Как жаль, что Порфирий Петрович ростом не вышел: отличный был бы губернатор!» Нельзя
сказать также, чтоб и во всей позе Порфирия Петровича было много грации; напротив
того, весь он как-то кряжем сложен; но зато сколько спокойствия в этой позе! сколько достоинства в этом взоре, померкающем от избытка величия!
В суждениях своих, в особенности о лицах, Порфирий Петрович уклончив; если иногда и
скажет он вам «да»,
то вы несомненно чувствуете, что здесь слышится нечто похожее на «нет», но такое крошечное «нет», что оно придает даже речи что-то приятное, расслабляющее.
«Дама, — говорит он при этом, — уж
то преимущество перед мужчиной имеет, что она, можно
сказать, розан и, следовательно, ничего, кроме запахов, издавать не может».
Напротив
того, он охотно позволит себе, выходя с карты, выразиться: «Не с чего, так с бубен», или же, в затруднительных случаях, крякнуть и
сказать: «Тэ-э-кс».
В
те поры вон убийцу оправили, а
то еще невинного под плети подвели, ну, и меня тоже, можно
сказать, с чистою душой, во все эти дела запутали.
— Осмелюсь доложить вашему превосходительству, — отвечал он, слегка приседая, — осмелюсь доложить, что уж я сызмальства в этом прискорбии находился, формуляр свой, можно
сказать, весь измарал-с. Чувства у меня, ваше превосходительство, совсем не такие-с, не
то чтоб к пьянству или к безобразию, а больше отечеству пользу приносить желаю. Будьте милостивы, сподобьте принять в канцелярию вашего превосходительства. Его превосходительство взглянули благосклонно.
«Кому от этого вред! ну,
скажите, кому? — восклицает остервенившийся идеолог-чиновник, который великим постом в жизнь никогда скоромного не едал, ни одной взятки не перекрестясь не бирал, а о любви к отечеству отродясь без слез не говаривал, — кому вред от
того, что вино в казну не по сорока, а по сорока пяти копеек за ведро ставится!»
Она очень умна и приветлива, а добра так, что и
сказать нельзя, и между
тем — странное дело! — в городе ее не любят, или, лучше
сказать, не
то что не любят, а как-то избегают.
Несмотря на всю грубость и, так
сказать, вещественность этой лести, княжна поддалась ей: до
того в ней развита была потребность фимиамов.
Однажды даже, когда подавали Василью Николаичу блюдо жареной индейки, он
сказал очень громко лакею: «Э, брат, да у вас нынче индейка-то, кажется, кормленая!» — и вслед за
тем чуть ли не половину ее стащил к себе на тарелку.
О прочих членах семейства
сказать определительного ничего нельзя, потому что они, очевидно, находятся под гнетом своей maman, которая дает им
ту или другую физиономию, по своему усмотрению. Несомненно только
то, что все они снабжены разнообразнейшими талантами, а дочери, сверх
того, в знак невинности, называют родителей не иначе, как «папасецка» и «мамасецка», и каким-то особенным образом подпрыгивают на ходу, если в числе гостей бывает новое и в каком-нибудь отношении интересное лицо.
Давно ли русский мужичок, cet ours mal léche, [этот сиволапый (франц.).] являлся на театральный помост за
тем только, чтоб
сказать слово «кормилец», «шея лебединая, брови соболиные», чтобы прокричать заветную фразу, вроде «идем!», «бежим!», или же отплясать где-то у воды [34] полуиспанский танец — и вот теперь он как ни в чем не бывало семенит ногами и кувыркается на самой авансцене и оглашает воздух неистовыми криками своей песни!
— А добрый парень был, — продолжает мужичок, — какова есть на свете муха, и
той не обидел, робил непрекословно, да и в некруты непрекословно пошел, даже голосу не дал, как «лоб»
сказали!
— Я, брат Петр Федорыч, так тебе
скажу, — продолжает Николай Тимофеич, — что хотя, конечно, я деньгами от Пазухина заимствуюсь, а все-таки, если он меня, окроме
того, уважать не станет, так я хоша деньги ему в лицо и не брошу, однако досаду большую ему сделаю.
В особенности же суетится и хлопочет кругленький и пузатенький помещик Загржембович, который
то забежит вперед и полюбуется на детей,
то опять поравняется с Дарьей Михайловной, и всегда найдется
сказать что-нибудь лестное и приятное.
— Вот как я вашему благородию
скажу, что нет
того на свете знамения, которое бы, по божьему произволению, случиться не могло!
— Да, на богомолье!
то есть, больше, как бы
сказать, для блезиру прогуляться желательно.
— Что ж за глупость! Известно, папенька из сидельцев вышли, Аксинья Ивановна! — вступается Боченков и, обращаясь к госпоже Хрептюгиной, прибавляет: — Это вы правильно, Анна Тимофевна,
сказали: Ивану Онуфричу денно и нощно бога молить следует за
то, что он его, царь небесный, в большие люди произвел. Кабы не бог, так где бы вам родословной-то теперь своей искать? В червивом царстве, в мушином государстве? А теперь вот Иван Онуфрич, поди-кось, от римских цезарей, чай, себя по женской линии производит!
Надобно
сказать, что Аким звал меня таким образом еще в
то время, когда, бывало, я останавливался у него, ребенком, проезжая домой на каникулы и с каникул в гимназию.
— Что станешь с ним, сударь, делать! Жил-жил, все радовался, а теперь вот ко гробу мне-ка уж время, смотри, какая у нас оказия вышла! И чего еще я, сударь, боюсь: Аким-то Кузьмич человек ноне вольной, так Кузьма-то Акимыч, пожалуй, в купцы его выпишет, да и деньги-то мои все к нему перетащит… А ну, как он в
ту пору, получивши деньги-то, отцу вдруг
скажет:"Я,
скажет, папынька, много вами доволен, а денежки, дескать, не ваши, а мои… прощайте, мол, папынька!"Поклонится ему, да и вон пошел!
— Вот, милостивый государь, каким я, по неимуществу моему, грубостям подвержена, —
сказала Музовкина, нисколько не конфузясь, — конечно, по-християнски я должна оставить это втуне, но не скрою от вас, что если бы не была я разлучена с другом моим Федором Гаврилычем,
то он, без сомнения, защитил бы меня от напрасных обид…
Конечно, я, как дочь, не смею против родителя роптать, однако и теперь могу
сказать, что отдай меня в
ту пору папенька за генерала,
то не вышло бы ничего, и не осталась бы я навек несчастною…
— Уж если будет ваше одолжение, милостивый государь, —
сказала она, —
то позвольте чашечку и мне, но без сахару, потому что я, по моим обстоятельствам, вынуждаюсь пить вприкуску…
Забиякин. Но, сознайтесь сами, ведь я дворянин-с; если я, как человек, могу простить,
то, как дворянин, не имею на это ни малейшего права! Потому что я в этом случае, так
сказать, не принадлежу себе. И вдруг какой-нибудь высланный из жительства, за мошенничество, иудей проходит мимо тебя и смеет усмехаться!
Живновский. Тут, батюшка, толку не будет!
То есть, коли хотите, он и будет, толк-от, только не ваш-с, а собственный ихний-с!.. Однако вы вот упомянули о каком-то «якобы избитии» — позвольте полюбопытствовать! я, знаете, с молодых лет горячность имею, так мне такие истории… знаете ли, что я вам
скажу? как посмотришь иной раз на этакого гнусного штафирку, как он с камешка на камешок пробирается, да боится даже кошку задеть, так даже кровь в тебе кипит: такая это отвратительная картина!
Живновский. Еще бы! насчет этой исполнительности я просто не человек, а огонь! Люблю, знаете, распорядиться! Ну просто, я вам вот как доложу: призови меня к себе его сиятельство и
скажи: «Живновский, не нравится вот мне эта борода (указывает на Белугина), задуши его, мой милый!» — и задушу!
то есть, сам тут замру, а задушу.
Шифель.
То есть, Леонида Сергеича, хотите вы
сказать?
Шифель. То-то. Вы не вздумайте его по-прежнему, Разбитным называть…
то есть вы, однако ж, не подумайте, чтоб между ним и княжной… нет! а знаете, невинные этак упражнения: он вздохнет, и она вздохнет; она
скажет: «Ах, как сегодня в воздухе весной пахнет!», а он отвечает: «Да, весна обновляет человека», или что-нибудь в этом роде…
Хоробиткина. Потому что женщина все эти чувства бессравнительнее понимать может… ну, опять и
то, что женщина, можно
сказать, живет для одной любви, и кажется, нет еще
той приятности, которою не пожертвовала бы женщина, которая очень сильно влюблена. (Смотрит томно на Налетова.)
Живновский (выступая вперед). Губерния точно что, можно
сказать, обширная — это не
то что какое-нибудь немецкое княжество, где плюнул, так уж в другом царстве ногой растереть придется! Нет, тут надо-таки кой-что подумать. (Вертит пальцем по лбу.)
А
скажите, пожалуйста, не имеете ли вы в виду какой-нибудь belle châtelaine? [прекрасной хозяйки замка? (франц.)] а? ну, тогда я вам за себя не ручаюсь… les femmes, voyez-vous, c'est mon faible et mon fort en même temps… [женщины, видите ли, это в одно и
то же время и моя слабость и моя сила… (франц.)] без этого я существовать не могу… будем, будем вас навещать!
Князь Чебылкин (задумчиво). Н-да! ну, поезжай, поезжай! или вот что: ты уж сходи к ней,
скажи, что ей моцион необходим… а
то меня-то она, пожалуй, не послушается…
Скажи ей, что я сам с ней пойду пройтись…
Разбитной.
То есть, я хотел
сказать, что ваш дом не на плановом месте выстроен?
Князь Чебылкин.
То есть кающаяся, хотите вы
сказать?
Забиякин. Князь, позвольте! князь! и без
того я угнетен уже судьбою! и без
того я, так
сказать, уподобился червю, которого может всякая хищная птица клевать… конечно, против обстоятельств спорить нельзя, потому что и Даниил был ввержен в ров львиный, но ведь я погибаю, князь, я погибаю!
Бобров. Ничего тут нет удивительного, Марья Гавриловна. Я вам вот что
скажу — это, впрочем, по секрету-с — я вот дал себе обещание, какова пора пи мера, выйти в люди-с. У меня на этот предмет и план свой есть. Так оно и выходит, что жена в евдаком деле только лишнее бревно-с. А любить нам друг друга никто не препятствует, было бы на
то ваше желание. (Подумавши.) А я, Машенька, хотел вам что-то
сказать.
Марья Гавриловна. Это вы его так накатили? нече
сказать… Господи! да когда ж все это кончится? (Дает Дернову руку, которую
тот целует.)
Так оно и доподлинно
скажешь, что казна-матушка всем нам кормилица… Это точно-с. По
той причине, что если б не казна, куда же бы нам с торговлей-то деваться? Это все единственно, что деньги в ланбарт положить, да и сидеть самому на печи сложа руки.
Ведь это для нас было бы все единственно, что в петлю лезти, почему как в
то время всякая, можно
сказать, щель тебе сотню супостатов выставит: «Сам-то, мол, я хошь и проторгуюсь, да по крайности весь торг перепакощу».