Неточные совпадения
Владимир Иваныч. За то,
что льстил и подличал перед графом до такой степени,
что гадко было видеть это!..
Только что ноги
не целовал у него!..
Генерал-майор Варнуха. Бил их-с из собственных рук!.. Сечь
не велено… По суду когда еще
что будет, а между тем они буянствуют каждый день,
только этим самым и усмирял их!
И как вот сейчас я Алексею Николаичу докладывал: в самую нынешнюю страстную неделю, когда все истинно русские желают и ждут с семейством разговеться, я, один-одинехонек, живу в идолопоклоннической, мордовской деревнюшке;
только один раз в неделю и оживаешь душой, когда услышишь благовест из соседнего русского села или съездишь туда к обедне; вдруг я читаю в газетах,
что наш Алексей Николаич назначен товарищем; я всплакал даже от радости, потому
что этот выбор прямо показывает,
что в настоящее время в России можно служить и
что достоинства и заслуги
не пропадают даром!
«Но где же, спрошу, статья закона, прямо воспрещающая газетным репортерам быть чиновниками, потому
что в отношении наших подчиненных мы можем действовать
только на основании существующих узаконений; если же, скажу, вы желаете употребить какую-нибудь произвольную меру, то я
не знаю, во-первых, в
чем она может состоять, а во-вторых, пусть уж она будет без меня!» Тогда я и посмотрю,
что он вам сделает.
Владимир Иваныч(восклицая во весь голос). Никогда!.. Никогда!.. Как это вы, умный молодой человек, и
не понимаете того!.. Если бы он действительно имел глупость вытеснить вас, так вы об этом можете напечатать во всех газетах, потому
что это явное пристрастие и проведение в службе личных антипатий, и поверьте вы мне-с: господин Андашевский
не только не станет вас преследовать теперь, а, напротив, он будет возвышать вас…
Владимир Иваныч. Очень возможно-с! Мы обыкновенно смелы и деспотичны
только против слабых. У нас есть, конечно, власть, чины, кресты, которые мы раздаем; а у вас есть другая сила и вряд ли
не более могучая,
чем наша: это печать, и в руках ваших, некоторым образом, общественное мнение.
Вильгельмина Федоровна. Я бы непременно давно у вас была, но полагала,
что вы на даче, и
только вчера спросила Владимира Иваныча: «Где, говорю, нынче на даче живет Марья Сергеевна?..» — «Какое, говорит, на даче; она в городе и больна!» — «Ах, говорю, как же тебе
не грех
не сказать мне!» Сегодня уж нарочно отложила все дела в сторону и поехала.
Вильгельмина Федоровна(берет газету и начинает бойко и отчетливо читать). «Казалось бы,
что одно это событие могло связать навеки г. Подстегина с его подругой, но ничуть
не бывало: он кидает ее, как
только нужно ему это стало. Напрасно бедная женщина пишет ему, он ей
не отвечает! Она посылает к нему свою горничную, — он обещает к ней приехать и
не едет!»
Вильгельмина Федоровна.
Только вы, бога ради,
не проговоритесь как-нибудь ему,
что мы с Владимиром Иванычем принимаем в этом участие!.. Вы можете вооружить его против нас навеки; а он все-таки теперь начальник мужа!
Марья Сергеевна. Ни за
что!.. Никогда ты этого
не узнаешь! И, пожалуйста,
не отклоняйся в сторону от разговора и отвечай мне на мой вопрос: женишься ты на Ольге Петровне или нет? (Андашевский на это
только усмехается, но ничего
не говорит. Марья Сергеевна,
не отставая от него.) Женишься или нет?
Марья Сергеевна(очень оскорбленная последними словами). А, так это, значит, я унижу вас; но
только вы ошибаетесь, кажется, в этом случае!.. Ты хоть и чиновен, но отец твой все-таки был пьяный приказный, а мой отец генерал-лейтенант! Братья мои тоже генерал-майоры! Ты вот по-французски до сих пор дурно произносишь и на старости лет должен учиться у француза; а я по-французски лучше говорю,
чем по-русски, и потому воспитанием моим тоже
не унижу тебя!
Марья Сергеевна. Должно быть, очень важная; потому
что, как
только я напомнила ему о ней, он сейчас же стал требовать ее себе; но я
не дура: прямо сказала,
что не дам ему этой записки… Тогда он, вообразите, силой решился взять ее.
Ольга Петровна. Они нисколько и
не заботятся узнать его; а говорят
только,
что это человек
не их общества, и этого для них довольно.
Ольга Петровна. Об этом, папа, и речи
не может быть!.. Иначе это было бы величайшей несправедливостью с твоей стороны,
что я и сказала князю Янтарному: «И если, говорю, граф в выборе себе хорошего помощника проманкировал своими дружественными отношениями, то это
только делает честь его беспристрастию!» — «Да-с, говорит, но если все мы будем таким образом поступать, то явно покажем,
что в нашем кругу нет людей, способных к чему-либо более серьезному».
Требуют, чтобы на все высшие должности назначались их знакомые, на том
только основании,
что они люди хороших фамилий; но, боже мой, я сам ношу одну из древнейших дворянских фамилий; однако помыслить никогда
не смел получить то место, которое занял теперь Алексей Николаич, сознавая,
что он ученей меня, способнее, и
что одним
только трудолюбием и добросовестным исполнением своих обязанностей я могу равняться с ним, и в настоящее время за величайшую честь для себя и милость со стороны графа считаю то,
что он предложил мне прежнее место Алексея Николаича.
Граф. Вы никогда
не можете помешать никаким моим занятиям!.. А теперь я действительно занят был и извиняюсь
только,
что предварительно
не посоветовался с вами: я на прежнее место ваше назначил Дмитрия Дмитрича Мямлина!..
Не имеете ли вы чего-нибудь сказать против этого выбора?
Андашевский(почтительно склоняя перед графом голову). Ваше сиятельство, в выборе людей вы показывали всегда такую прозорливость,
что вам достаточно один раз взглянуть на человека, чтобы понять его, но Дмитрия Дмитрича вы так давно изволите знать,
что в нем уж вы никак
не могли ошибиться; я же с своей стороны могу
только душевно радоваться,
что на мое место поступает один из добрейших и благороднейших людей.
А вам, Ольга Петровна, могу высказать
только одно: я считал вас всегда ангелом земным, а теперь вижу,
что и
не ошибся в том; за вас я и молиться
не смею, потому
что вы, вероятно, угоднее меня богу.
Любовь и любовница, ваше сиятельство, две вещи разные, и видит бог,
что я десять лет уже люблю Ольгу Петровну, но, видя,
что она была жена другого, понимая всю бездну, которая разделяла нас по нашему общественному положению, я, конечно, взглядом малейшим
не позволял себе выразить чувства к ней и
только уже в последнее время, когда Ольга Петровна сделалась вдовою и нам пришлось случайно встретиться за границей на водах, то маленькое общество, посреди которого мы жили, и отсутствие светских развлечений сблизили нас, и здесь я, к великому счастью своему, узнал,
что внушаю Ольге Петровне то же самое чувство, которое и сам питал к ней.
Говорю, как вы умны, просвещенны, трудолюбивы, а по болезни моей, надобно признаться, я
не все и замечаю,
что вокруг меня происходит,
только тут же со мной вместе был бывший управитель дяди Михайлы Семеныча, генерал Варнуха, которого вы на днях, кажется, изволили назначить смотрителем Крестовоздвиженской богадельни.
Князь Янтарный. Разумеется!.. Это такая мелочь! И вообще вся наша пресса такая грязь и сало,
что от нее можно
только отворачиваться, но никак
не обращать на нее большого внимания.
«Болезнь эта, говорю, до некоторой степени давно присуща графу, и я
только, по своей глубокой преданности к нему, тщательно скрывал это; но более уже трех лет, как на мне лежит вся тяжесть его служебного труда, так
что он
не подписывает ни одной бумаги, предварительно мною
не просмотренной и ему
не рекомендованной.
Сюрприз, при котором невозможно будет оставаться служить, потому
что господин этот мало того,
что деспот в душе и упрям, как вол; но он умен, каналья, и если
что захочет, так его
не обманешь, как других, наружным
только видом,
что повинуешься ему и делаешь по его: он дощупается до всего.
Граф. Однако и вы, и какой-то генерал Варнуха, и господин Мямлин беспрестанно напоминаете мне то об Алексее Николаиче, то о князе Михайле Семеныче, недостает
только назвать еще мне madame Бобрину; и я на это один раз навсегда говорю,
что я стою уже одной ногой в могиле, а потому ни в каких покровителях
не нуждаюсь и никаких врагов и соперников
не боюсь!
Нечего сказать — славный народ!.. А отчего?.. Оттого,
что ни один из них службы никогда настоящей
не нес! Я, бывало, адъютантом был, к генералу своему идешь с бумагою, дрожишь,
что запятой какой-нибудь
не забыл ли поставить, потому
что у того пена у рта сейчас появится, и он месяц за это с гауптвахты
не спустит, а им
что! Он стоит перед тобой да брелоками
только поигрывает или несет чепуху вроде этого непропеченного калача московского — Мямлина.
Граф. Все высчитала! И забыла
только одно,
что я службе еще могу быть полезен; и пусть твой супруг
не думает,
что он тут нужней меня: я его нужней, и он пока еще выученик мой и щенок, которого я выдрессировал!..
Ольга Петровна. Тоже самое и в других случаях, и даже это Калишинское дело, как оно происходило, — я
не знаю; но знаю
только одно,
что муж мой тут чист… как ангел, и
что если страдает за
что, так за свою преданность к лицам, которые повыше его стояли, и вы уж, пожалуйста, заступитесь за него в печати, если его очень опять там злословить будут.
И я желал бы
только спросить твоего мужа,
что неужели в его гадкой и черствой душонке за все,
что я сделал для него,
не накопилось настолько благодарности ко мне, чтобы
не ездить по городу и
не сочинять,
что будто бы он всегда все делал за меня, и
что теперь я сумасшедший даже!
Граф. Ничего вы мне
не желали!..
Только пасть свою удовлетворить вы желали, хищники ненасытные!..
Что ты всегда была волчицей честолюбивой, это видел я с детских лет твоих; но его я любил и думал,
что он меня любит! На прощанье я могу вам пожелать одного: пусть у тебя родится дочь, похожая душою на тебя, а он отогреет за пазухой у себя такого же змееныша-чиновника, какого я в нем отогрел; тогда вы, может быть, поймете,
что я теперь чувствую! (Быстро поворачивается и уходит.)
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне
только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Хлестаков. Черт его знает,
что такое,
только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи,
чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого
не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то…
Только увидите,
что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и
не с просьбою, да похож на такого человека,
что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Хлестаков. Я с тобою, дурак,
не хочу рассуждать. (Наливает суп и ест.)
Что это за суп? Ты просто воды налил в чашку: никакого вкусу нет,
только воняет. Я
не хочу этого супу, дай мне другого.
Городничий. Да я так
только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того,
что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.