Неточные совпадения
— Гоголя, по-моему, чересчур уж захвалили, — отвечал старик решительно. — Конечно, кто у него может это отнять: превеселый писатель! Все это у него
выходит живо, точно видишь перед собой, все это от души смешно и в
то же время правдоподобно; но…
Из ворот по временам
выходят с коромыслами на плечах и, переваливаясь с ноги на ногу, проворно идут за водой краснощекие и совсем уже без талии, но с толстыми задами мещанские девки, между
тем как матери их тонкими, звонкими голосами перебраниваются с такими же звонкоголосыми соседками.
— Подлинно, матери мои, человека не узнаешь, пока пуд соли не съешь, — говорила она, —
то ли уж мне на первых порах не нравился мой постоялец, а
вышел прескупой-скупой мужчина.
Проворно
выходил он из алтаря, очень долго молился перед царскими вратами и потом уже начинал произносить крестопоклонные изречения: «Господи владыко живота моего!» Положив три поклона, он еще долее молился и вслед за
тем, как бы в духовном восторге, громко воскликнув: «Господи владыко живота моего!», клал четвертый земной поклон и, порывисто кланяясь молящимся, уходил в алтарь.
Когда богомольцы наши
вышли из монастыря, был уже час девятый. Калинович, пользуясь
тем, что скользко и темно было идти, подал Настеньке руку, и они тотчас же стали отставать от Петра Михайлыча, который таким образом ушел с Палагеею Евграфовной вперед.
Надобно сказать, что Петр Михайлыч со времени получения из Петербурга радостного известия о напечатании повести Калиновича постоянно занимался распространением славы своего молодого друга, и в этом случае чувства его были до
того преисполнены, что он в первое же воскресенье завел на эту
тему речь со стариком купцом, церковным старостой,
выходя с ним после заутрени из церкви.
— Ничего. Я знала, что все пустяками кончится. Ей просто жаль мне приданого. Сначала на первое письмо она отвечала ему очень хорошо, а потом, когда
тот намекнул насчет состояния, — боже мой! —
вышла из себя, меня разбранила и написала ему какой только можешь ты себе вообразить дерзкий ответ.
— Ужасен! — продолжал князь. — Он начинает эту бедную женщину всюду преследовать, так что муж не велел, наконец, пускать его к себе в дом; он затевает еще больший скандал: вызывает его на дуэль;
тот, разумеется, отказывается; он ходит по городу с кинжалом и хочет его убить, так что муж этот принужден был жаловаться губернатору — и нашего несчастного любовника, без копейки денег, в одном пальто, в тридцать градусов мороза,
высылают с жандармом из города…
Петр Михайлыч между
тем совсем оделся и начинал
выходить из терпенья.
Все эти мысли и ожидания повергли моего героя почти в лихорадочное состояние; но сколько ему ни хотелось отправиться как можно скорее к генеральше, хоть бы даже в начале седьмого, он подавил в себе это чувство и, неторопливо занявшись своим туалетом,
вышел из квартиры в десятом часу, желая
тем показать, что из вежливости готов доставить удовольствие обществу, но не торопится, потому что сам не находит в этом особенного для себя наслаждения — словом, желал поддержать тон.
Раздав все подарки, княжна вбежала по лестнице на террасу, подошла и отцу и поцеловала его, вероятно, за
то, что он дал ей случай сделать столько добра. Вслед за
тем были выставлены на столы три ведра вина, несколько ушатов пива и принесено огромное количество пирогов. Подносить вино
вышел камердинер князя, во фраке и белом жилете. Облокотившись одною рукою на стол, он обратился к ближайшей толпе...
Забродивший слегка в головах хмель развернул чувство удовольствия. Толпа одушевилась: говор и песни послышались в разных местах. Составился хоровод, и в средине его начала
выхаживать, помахивая платочком и постукивая босовиками, веселая бабенка, а перед ней принялся откалывать вприсядку, как будто жалованье за
то получал, княжеский поваренок.
Между
тем игроки
вышли в залу. Князь начал осматривать танцующих в лорнет. Четвериков стоял рядом с ним.
— Вы смотрите на это глазами вашего услужливого воображения, а я сужу об этом на основании моей пятидесятилетней опытности. Положим, что вы женитесь на
той девице, о которой мы сейчас говорили. Она прекраснейшая девушка, и из нее, вероятно,
выйдет превосходная жена, которая вас будет любить, сочувствовать всем вашим интересам; но вы не забывайте, что должны заниматься литературой, и тут сейчас же возникнет вопрос: где вы будете жить; здесь ли, оставаясь смотрителем училища, или переедете в столицу?
Знаете ли, что я и мое образование, которое по
тому времени, в котором я начинал жить, было не совсем заурядное, и мои способности, которые тоже из ряда посредственных
выходили, и, наконец, самое здоровье — все это я должен был растратить в себе и сделаться прожектером, аферистом, купцом, для
того чтоб поддержать и воспитать семью, как прилично моему роду.
Значит, из всего этого
выходит, что в хозяйстве у вас, на первых порах окажется недочет, а семья между
тем, очень вероятно, будет увеличиваться с каждым годом — и вот вам наперед ваше будущее в Петербурге: вы напишете, может быть, еще несколько повестей и поймете, наконец, что все писать никаких человеческих сил не хватит, а деньги между
тем все будут нужней и нужней.
После шести и семи часов департаментских сидений, возвратившись домой, вы разве годны будете только на
то, чтоб отправиться в театр похохотать над глупым водевилем или пробраться к знакомому поиграть в копеечный преферанс; а вздумаете соединить
то и другое, так, пожалуй,
выйдет еще хуже, по пословице: за двумя зайцами погнавшись, не поймаешь ни одного…
Калинович обрадовался. Немногого в жизни желал он так, как желал в эту минуту, чтоб Настенька
вышла по обыкновению из себя и в порыве гнева сказала ему, что после этого она не хочет быть ни невестой его, ни женой; но
та оскорбилась только на минуту, потому что просила сделать ей предложение очень просто и естественно, вовсе не подозревая, чтоб это могло быть тяжело или неприятно для любившего ее человека.
У капитана
то белые,
то красные пятна начали
выходить на лице.
— Сделайте милость, — подхватил старик, — только Настеньке не говорите; а
то она смеяться станет, — шепнул он,
выходя.
Он нашел
тот же совершенно домик, только краска на нем немного полиняла, —
ту же дверь в лакейскую,
то же зальцо, и только горничная другая
вышла к нему навстречу.
Тоска и какой-то безотчетный страх не оставляли Калиновича,
тем больше, что он никуда почти не
выходил.
Студент, слушавший их внимательно, при этих словах как-то еще мрачней взглянул на них. Занавес между
тем поднялся, и кто не помнит, как
выходил обыкновенно Каратыгин [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — русский актер-трагик, игра которого отличалась чрезвычайным рационализмом.] на сцену? В «Отелло» в совет сенаторов он влетел уж действительно черным вороном, способным заклевать не только одну голубку, но, я думаю, целое стадо гусей. В райке и креслах захлопали.
— Заметьте, что этот господин одну только черту выражает в Отелло, которой, впрочем, в
том нет: это кровожадность, — а? Как вам покажется? Эта страстная, нервная и нежная натура у него
выходит только мясником; он только и помнит, что «крови, крови жажду я!» Это черт знает что такое!
Значит,
то же на
то и
вышло:
тех же щей, лишь пожиже влей; забывая
то, что по присяжному листу мы клянемся не кривить душой: ни по корысти, ни по свойству, ни по родству, ни по дружбе.
Смотрите вы, что из этого
выходит: здесь мы не знаем, куда деваться с прекрасными, образованными молодыми людьми, между
тем как в провинции служат люди, подобные вон этому выгнанному господину, которого вы видели и который, конечно, в службе, кроме взяток и кляуз, ничего не проводил.
— Да-а, пожалуйста! — повторил директор. — В отношении собственно вас могу только, если уж вам это непременно угодно, могу зачислить вас писцом без жалованья, и в
то же время должен предуведомить, что более десяти молодых людей терпят у меня подобную участь и, конечно, по старшинству времени, должны раньше вас получить назначение, если только
выйдет какое-нибудь, но когда именно дойдет до вас очередь — не могу ничего сказать, ни обещать определительно.
Вы теперь о
том только молите бога, чтоб для детей ваших
вышла такая же линия.
— Не за
тем, Яков Васильич, являюсь, — возразил он с усмешкою, — но что собственно вчерашнего числа госпожа наша Полина Александровна, через князя, изволила мне отдать приказ, что, так как теперича оне изволят за вас замуж
выходить и разные по этому случаю будут обеды и балы, и я, по своей старости и негодности, исполнить
того не могу, а потому сейчас должен сбираться и ехать в деревню… Как все это я понимать могу? В какую сторону? — заключил старик и принял вопросительную позу.
В более высшей среде общества распространилась не менее лестная молва о Калиновиче,
тем более вероятная, что
вышла от самого почти губернатора.
— Удивительно, какая еще грубость нравов! — произнес он,
выходя с Калиновичем. — Один бьет старушку-мать, а другому не
то больно, что жена убежала, а
то, что она перину увезла… И со всем этим надобно как-нибудь ладить.
Дело все заключалось в лесном сплаве: до трех тысяч гусянок всякую весну сплавлялось вниз по реке, и теперь судохозяину дать исправнику, при выправке билета, с каждого судна, какой-нибудь золотой, заведено было еще исстари, а между
тем в итоге это
выходило пятнадцать тысяч серебром.
Как из парной бани,
вышли от него головы и в
ту же ночь поскакали на почтовых в свои городки, наняли на свой счет писцов в думы и ратуши и откопали такие оброчные статьи, о которых и помину прежде не было.
— Рылом еще Николашка Травин не
вышел, чтоб стал я его бояться, и не токмо его, ни Григорья вашего Петрова, ни Полосухина, ни Семена Гребенки, — никого я их не боюсь,
тем, что знаю, что люди в порядке.
— Не украсть бы, а, как я тогда предполагал, подменить бы его следовало, благо такой прекрасный случай
выходил: этого старика почтмейстера свидетельство
той же губернии,
того же уезда… точно оба документа в одну форму отливали, и все-таки ничего нельзя сделать.
«Умер у нас полковник, — говорил актер, — полковников было у нас много; я думал, что сделают кого-нибудь из них, и желал
того; но у какой-то прелестницы был двоюродный брат, глупый и надменный повеса, который служил только шесть месяцев, и его сделали моим командиром. Я не стерпел этого и
вышел в отставку».
А Иволга, милая моя, иначе на это смотрел:
то, что я актриса, это именно и возвышало меня в глазах его: два года он о
том только и мечтал, чтоб я сделалась его женой, и дядя вот до сих пор меня бранит, отчего я за него не
вышла.
Капитан с обычным приемом раскланялся и, сев несколько поодаль, потупил глаза. За несколько еще дней перед
тем он имел очень длинный разговор с Калиновичем в кабинете, откуда
вышел если не опечаленный,
то очень расстроенный. Возвратившись домой, он как-то особенно моргал глазами.
Вскоре после
того как закончилось печатание «Тысячи душ» в «Отечественных записках»,
вышло отдельное издание романа, где с некоторыми изменениями был воспроизведен журнальный текст.