Неточные совпадения
Для объяснения грубого тона, который имел с Татьяной Ивановной Ферапонт Григорьич — человек вообще порядочный, я должен заметить, что он почтеннейшую хозяйку совершенно
не отделял от хозяек на постоялых дворах и единственное находил между ними различие в
том, что
те русские бабы и ходят в сарафанах,
а эта из немок и рядится в платье, но что все они ужасные плутовки и подхалимки.
— Ладно,
а то, брат, дура-то
не пришлет обедать.
Сергей Петрович Хозаров, поручик в отставке, был лет двадцати семи; лицо его было одно из
тех, про которые говорят, что они похожи на парижские журнальные картинки: и нос, например, у него был немного орлиный, и губы тонкие и розовые, и румянец на щеках свежий, и голубые, правильно очерченные и подернутые влагою глаза,
а над ними тонкою дугою обведенные брови, и, наконец, усы,
не так большие и
не очень маленькие.
По выходе в отставку Хозаров года два жил в губернии и здесь успел заслужить
то же реноме; но так как в небольших городах вообще любят делать из мухи слона и, по преимуществу, на недостатки человека смотрят сквозь увеличительное стекло,
то и о поручике начали рассуждать таким образом: он человек ловкий, светский и даже, если вам угодно, ученый, но только мотыга, любит жить
не по средствам, и что все свое состояньишко пропировал да пробарствовал,
а теперь вот и ждет,
не выпадет ли на его долю какой-нибудь дуры-невесты с тысячью душами, но таких будто нынче совсем и на свете нет.
—
Не говорите вы мне, бога ради, про генерала и
не заикайтесь про него,
не сердите хоть по крайней мере этим. Вы все налгали, совершенно-таки все налгали. Я сама его, милостивый государь, просила; он мне прямо сказал, что невозможно, потому что места у них дают
тем, кто был по крайней мере год на испытании. Рассудили ли вы, ехав сюда, что вы делаете? Деревню оставили без всякого присмотра,
а здесь — где мы вас поместим? Всего четыре комнаты: здесь я,
а наверху дети.
— Скажите на милость: он здесь — в зале расположится; одна чистая комната, он и в
той дортуар себе хочет сделать. Вы о семействе никогда
не думали и
не думаете,
а только о себе; только бы удовлетворять своим глупым наклонностям: наесться, выспаться, накурить полную комнату табаком и больше ничего; ехать бы потом в гости, налгать бы там что-нибудь — вот в Москву, например, съездить. Сделали ли вы хоть какую-нибудь пользу для детей, выхлопотали, приобрели ли что-нибудь?
— Знаю, что вы давно стыд-то потеряли. Двадцать пятый год с вами маюсь. Все сама, везде сама. На какие-нибудь сто душ вырастила и воспитала всех детей; старших, как помоложе была, сама даже учила,
а вы, отец семейства, что сделали? За рабочими
не хотите хорошенько присмотреть, только конфузите везде.
Того и жди, что где-нибудь в порядочном обществе налжете и заставите покраснеть до ушей.
Генерала он только видел, но
тот ему ни слова
не говорил о месте;
а приехал в Москву единственно потому, что, быв в одной холостой у казначея компании и выпив несколько рюмок водки, прихвастнул, что он на другой же день едет к своему семейству в Москву,
не сообразя, что в числе посетителей был некто Климов, его сосед, имевший какую-то странную привычку ловить Антона Федотыча на словах,
а потом уличать его, что он
не совсем правду сказал.
Постоянные хлопоты по хозяйству, о детях, вечная борьба с нуждою, каждодневные головомойки никуда
не годному супругу — все это развило в Катерине Архиповне желчное расположение и значительно испортило ее характер; она брюзжала обыкновенно целые дни
то на людей,
то на дочерей,
а главное — на мужа.
Посидев несколько времени, он вдруг встал, осмотрел всю комнату и вынул из-под жилета висевший на шее ключ, которым со всевозможною осторожностью отпер свой дорожный ларец, и, вынув оттуда графин с водкою, выпил торопливо из него почти половину и с
теми же предосторожностями запер ларец и спрятал ключ,
а потом, закурив трубку, как ни в чем
не бывало, уселся на прежнем месте.
Сначала он отошел к дверям и начал от них подходить к дивану, прижав обеими руками шляпу к груди и немного и постепенно наклоняя голову; потом сел на ближайший стул, и сел
не то чтобы развалясь, и
не в струнку,
а свободно и прилично, как садятся порядочные люди, и начал затем мимический разговор с кем-то сидящим на диване: кинул несколько слов к боковому соседу, заговорил опять с сидящим на диване, сохраняя в продолжение всего этого времени самую приятную улыбку.
Во-первых, заискивали во мне вы,
а не я в вас; во-вторых, в самый день сватовства я объяснил, что желаю видеть в жене только семьянинку, и вы поклялись быть такой; я, сорокапятилетний простак, поверил, потому что и вам уже было за двадцать пять; в женихах вы
не зарылись; кроме
того, я знал, что вы
не должны быть избалованы, так как жили у вашего отца в положении какой-то гувернантки за его боковыми детьми,
а сверх
того вы и сами вначале показывали ко мне большую привязанность; но какие же теперь всего этого последствия?
Обе сестры, споря между собой, вместе с
тем чувствовали страшное ожесточение против младшей сестры и имели на это полное право: Катерина Архиповна еще за два дня приготовила своему идолу весь новый туалет: платье ей было сшито новое, газовое, на атласном чехле; башмаки были куплены в магазине,
а не в рядах,
а на голову была приготовлена прекрасная коронка от m-me Анет; но это еще
не все: сегодня на вечер эта девочка, как именовали ее сестры, явится и в маменькиных брильянтах, которые нарочно были переделаны для нее по новой моде.
— Я сам
не знаю, что делать и вам и мне, — отвечал
тот, — но я вам опять повторю: я богат,
не совсем глуп, дочь ваша мне нравится,
а потому, может быть, и сумею сделать ее счастливою.
Увидев Хозарова, он, видимо, замышлял подойти к нему, но, к счастью сего последнего, Ступицын был со всех сторон заставлен стульями,
а потому
не мог тронуться с места и ограничился только
тем, что
не спускал с Хозарова глаз и улыбался ему.
— Что мне делать, как мне быть? — рассуждал он как бы сам с собою. — К несчастью, они и собой-то хуже
той, но ведь я отец: у меня сердце равно лежит ко всем. Вы теперь еще
не понимаете, Сергей Петрович, этих чувств,
а вот возьмем с примера: пять пальцев на руке; который ни тронь — все больно. Жаль мне Пашет и Анет, —
а они предобрые, да что делать — родная мать! Вы извините меня: может быть, я вас обеспокоил.
— Превосходно вы выдумали, — сказала Татьяна Ивановна. —
А то отсюда даже и послать некого: ведь
не Марфутку же? В этаком деле черную девку посылать и неловко.
Возвратясь в свой нумер, Хозаров тотчас же оделся, взял с собой почтовой бумаги, сургуч, печать и отправился в кофейную, где в самой отдаленной комнате сочинил предложение, которое мы прочтем впоследствии. Письмо было отправлено с чудным малым, которому поручено было назваться крепостным камердинером и просить ответа;
а если что будут спрашивать,
то ни себя, ни барина
не ударить лицом в грязь.
Прислуга толстяка сидела в лакейской и пила чай; у него их было человека три в горнице и человека четыре в кухне, и
то потому только, что выехал в Москву налегке,
а не со всем еще домом.
Про лакеев Рожнова обыкновенно говорили в губернии, что этаких оболтусов и никуда
не годных лентяев надобно заводить веками,
а то вдруг, как будто бы какой кабинет редкостей,
не составишь.
Она советовала Хозарову увезти Мари и подать просьбу на мать за управление имением;
а Рожнова сама обещалась засадить в тюрьму за
то, что будто бы он обругал ее, благородную девицу, и обругал такими словами, которых она даже и
не слыхивала.
Об остальном догадаться
не трудно: стоит Хозарову написать письмо, вручить его девице-торговке,
а та уже свое дело сделает и принесет даже ответ и за весь этот подвиг возьмет какие-нибудь два целковых.
— Никогда! Парирую моею жизнью, никогда. Женщины раскаиваются только в
тех браках, в которые они вступают по расчету,
а не по любви. В чем ваша Мари будет чувствовать раскаяние?
— Это такой скотина ваш Ферапонт Григорьич, — сказал Хозаров, входя к Татьяне Ивановне, — что уму невообразимо! Какой он дворянин… он черт его знает что такое! Какой-то кулак… выжига. Как вы думаете, что он мне отвечал? В подобных вещах порядочные люди, если и
не желают дать,
то отговариваются как-нибудь поделикатнее; говорят обыкновенно: «Позвольте, подумать… я скажу вам дня через два», и
тому подобное,
а этот медведь с первого слова заладил: «Нет денег», да и только.
— Ну, полно, друг мой, бога ради
не плачь;
а то, пожалуй, опять начнется истерика, — я сделаю, как хочешь, ты только скажи. Разве он тебе очень нравится?
— Вы ему напишите, мамаша, записочку, чтобы он приехал сегодня,
а то он очень рассердится… Пожалуй,
не будет к нам и ездить.
Подобные вещи всегда делаются в присутствии благородных людей;
а во-вторых, если будет оттуда, для спроса обо мне, какой-нибудь подсыл,
то теперь они на меня могут бог знает что наболтать; но, побывав на пирушке, другое дело; тут они увидят, что я живу
не по-ихнему, и невольно, знаете, по чувству этакого уважения и даже благодарности отзовутся в пользу мою.
— Итак, почтеннейшая, первоначально отправляйтесь и возьмите, сколько по вашему соображению нужно будет, вина и извольте готовить чай,
а я между
тем пойду сзывать братию, и вот еще «стати: свечей возьмите побольше, чтобы освещение было приличное, я терпеть
не моту темноты.
Две неопределенные личности тоже
не обратили должного внимания на приглашение, по крайней мере в первую минуту его получения. Это, может быть, произошло вследствие
того, что черноволосый, остававшийся прежде почти в постоянном выигрыше, на этот раз за ремизился,
а потому очень разгорячился. Белокурый, в надежде выиграть, тоже разгорячился.
«Очень рад вас видеть, господа!» Что касается до гостей,
то Ферапонт Григорьич сохранял какую-то насмешливую мину и был очень важен; музыкант немного дик: поздоровавшись с хозяином, он тотчас же уселся в угол; две неопределенные личности, одна в теплом пальто,
а другая во фраке бутылочного цвета, были таинственны; сибарит весел и только немного женировался
тем, что хозяйский сюртук был
не совсем впору и сильно тянул его руки назад.
— Я
не смею вас и беспокоить. Вы женатый человек,
а все женатые для меня священные особы: они неприкосновенны! Но дело в
том, что я в одну прекрасную лунную ночь… — На этом слове Хозаров остановился, потому что в комнату вбежала Татьяна Ивановна.
— Господи боже мой! — воскликнула, всплеснув руками, Катерина Архиповна. — Это превосходит всякое терпение: человек вы или нет, милостивый государь? Похожи ли вы хоть на животное-то? И
те о щенках своих попечение имеют,
а в вас и этих-то чувств нет… Подите вы от меня куда-нибудь;
не терзайте по крайней мере вашей физиономией. Великое дело поручила отцу семейства: подробнее рассмотреть, как живет, где, и что, и как? Так и этого-то
не сумел и
не хотел сделать.
Антон Федотыч, чем более странная голова его приходила в нормальное состояние,
тем яснее начал сознавать, в какой мере он дурно исполнил возложенное на него поручение, и что ему непременно последует от супруги брань, и брань такого сорта, какой он никогда еще
не получал, потому что дело шло об идоле,
а в этом случае Катерина Архиповна
не любила шутить.
Хозаров, очень хорошо уже поняв, что в семействе решено дать ему слово, решился
не начинать первый;
а старухе, кажется, было тяжело начать говорить о
том, чего она
не желала бы даже и во сне видеть.
—
Не забывайте ваших старых друзей,
а в
том числе и меня, — сказала Мамилова.
Приехав, он был непомерно мил; зная из прежних разговоров, что Катерина Архиповна очень любит грецкие орехи в сахаре, будущий зять
не преминул в кондитерской отобрать для тещи штук тридцать конфет именно этого сорта; невесте были привезены целые пять фунтов и сверх
того в прекрасном картоне; для Пашет и Анет у Хозарова тоже были приготовлены конфеты, но он им их
не показал,
а объявил, что привез им женихов, которых и держит покуда в кармане.
— Я
не перетолковываю ваших слов, и очень странно, если бы я, мать, стала перетолковывать что бы
то ни было…
А я все очень хорошо вижу и все очень хорошо понимаю.
— Я
не знаю, Сергей Петрович, как вы поедете в клуб, — жена ваша
не так здорова,
а вы ее хотите оставить одну…
тем более, что она этого
не желает.
— Семьянин, мне кажется,
не должен и думать об обществе, — заметила резко Катерина Архиповна. — Кроме
того, Сергей Петрович, чтобы ездить по клубам, для этого надобно, мне кажется, иметь деньги,
а вы еще
не совершенно устроили себя, у вас еще нет и экипажа, который вы даже обещались иметь.
— Лжет, мой друг! Бесстыдно лжет; у него, может быть, долгу и
не семьсот рублей; но и за
то не посадят его в тюрьму,
а деньги просто ему нужны на мотовство.
— Ну, что же, приятелю?
Не долги он, друг мой, хочет выплачивать,
а ему самому нужны деньги: в клуб да по кофейням
не на что ездить, ну и давай ему денег: может быть, даже и возлюбленную заведет,
а жена ему приготовляй денег. Мало
того, что обманул решительно во всем, еще хочет и твое состояние проматывать.
— Если жена моя желала снабдить меня деньгами,
то, конечно,
не вашими,
а своими, которыми она, так как вышла уже из малолетства, имеет, я думаю, право располагать, как ей угодно.
— Хорошо; но только с условием: прийти в себя и
не говорить
того, что вам стыдно,
а для меня обидно слушать.
Она была в меня еще в холостого влюблена до такого сумасшествия, что ни с
того ни с сего подарила мне три тысячи рублей; но тогда я был занят моей глупой женитьбой, и потому между нами прошло так, серьезного почти ничего
не было,
а только, знаешь, сентиментальничали в разговорах; но теперь другое дело: я постарел, поумнел;
а главное — мне нужно развлеченье и деньги.
Несколько минут Сергей Петрович простоял, как полоумный, потом, взяв шляпу, вышел из кабинета, прошел залу, лакейскую и очутился на крыльце,
а вслед за
тем, сев на извозчика, велел себя везти домой, куда он возвратился, как и надо было ожидать, сильно взбешенный: разругал отпиравшую ему двери горничную, опрокинул стоявший немного
не на месте стул и, войдя в свой кабинет, первоначально лег вниз лицом на диван,
а потом встал и принялся писать записку к Варваре Александровне, которая начиналась следующим образом: «Я
не позволю вам смеяться над собою, у меня есть документ — ваша записка, которою вы назначаете мне на бульваре свидание и которую я сейчас же отправлю к вашему мужу, если вы…» Здесь он остановился, потому что в комнате появилась, другой его друг, Татьяна Ивановна.
День ото дня молодые люди, сами
не замечая
того, начали сближаться: подпоручик начал уже называть Мари cousine,
а она его cousin.