Неточные совпадения
— Какой я нынче, ваше сиятельство, игрок, особенно в пикет! Со
службой совсем разучился! — отвечал правитель дел, сухопарый, или, точнее сказать, какой-то даже оглоданный петербургский чиновник, с расчесанными бакенбардами, с старательно вычищенными ногтями, в нескольких фуфайках и сверх их в щегольском белье.
Его нарочно подсунули из министерства графу Эдлерсу, так как всем почти было известно, что почтенный сенатор гораздо более любит увлекаться вихрем светских удовольствий, чем скучными обязанностями
службы; вследствие всего этого можно было подозревать, что губернатор вряд ли не нарочно старался играть рассеянно: в его прямых расчетах было проигрывать правителю дел!
Ополченец этот был заседатель земского суда, уже отчисленный по сенаторской ревизии от
службы и с перспективою попасть под следствие.
Егор Егорыч, не меньше своих собратий сознавая свой проступок, до того вознегодовал на племянника, что, вычеркнув его собственноручно из списка учеников ложи, лет пять после того не пускал к себе на глаза; но когда Ченцов увез из монастыря молодую монахиню, на которой он обвенчался было и которая, однако, вскоре его бросила и убежала с другим офицером, вызвал сего последнего на дуэль и, быв за то исключен из
службы, прислал обо всех этих своих несчастиях дяде письмо, полное отчаяния и раскаяния, в котором просил позволения приехать, — Марфин не выдержал характера и разрешил ему это.
— И не были ли вы там ранены?.. Я припоминаю это по своей
службе в штабе! — продолжал сенатор, желая тем, конечно, сказать любезность гостю.
— Иначе что ж! — возразил Марфин. — Я должен был бы оставить кавалерийскую
службу, которую я очень любил.
— Да, мы все тогда любили нашу
службу! — присовокупил как бы с чувством сенатор.
Правитель дел молчал, вовсе не находя с своей стороны в
службе ничего ни противного, ни скучного.
Правитель дел поспешил позвать заседателя из залы, и когда тот вошел, то оказался тем отчисленным от
службы заседателем, которого мы видели на балу у предводителя и который был по-прежнему в ополченском мундире. Наружный вид заседателя произвел довольно приятное впечатление на графа.
— А между тем, ваше высокопревосходительство, — продолжал Дрыгин с тем же оттенком благородного негодования, — за эту клевету на меня я отозван от
службы и, будучи отцом семейства, оставлен без куска хлеба.
Между тем для масонства наступала крутая пора, и Сверстов вдруг, по распоряжению высшего начальства, переведен был на
службу из многолюдного и цивилизованного Ревеля совсем на восток России, в маленький, полудикий уездный городишко, в видах аки бы наказания за строптивый и непокорный характер перед старшими.
Но всему же, наконец, бывает предел на свете: Сверстову, более чем когда-либо рассорившемуся на последнем следствии с исправником и становым, точно свыше ниспосланная, пришла в голову мысль написать своему другу Марфину письмо с просьбой спасти его от казенной
службы, что он, как мы видели, и исполнил, и пока его послание довольно медленно проходило тысячеверстное пространство, Егор Егорыч, пожалуй, еще более страдал, чем ученик его.
На другой день Крапчик, как только заблаговестили к вечерне, ехал уже в карете шестериком с форейтором и с саженным почти гайдуком на запятках в загородный Крестовоздвиженский монастырь, где имел свое пребывание местный архиерей Евгений, аки бы слушать ефимоны; но, увидав, что самого архиерея не было в церкви, он, не достояв
службы, послал своего гайдука в покой ко владыке спросить у того, может ли он его принять, и получил ответ, что владыко очень рад его видеть.
Он обо всех этих ужасных случаях слышал и на мой вопрос отвечал, что это, вероятно, дело рук одного раскольника-хлыста, Федота Ермолаева, богатого маляра из деревни Свистова, который, — как известно это было почтмейстеру по
службе, — имеет на крестьян сильное влияние, потому что, производя в Петербурге по летам стотысячные подряды, он зимой обыкновенно съезжает сюда, в деревню, и закабаливает здесь всякого рода рабочих, выдавая им на их нужды задатки, а с весной уводит их с собой в Питер; сверх того, в продолжение лета, высылает через почту домашним этих крестьян десятки тысяч, — воротило и кормилец, понимаете, всей округи…
— Нравственное же их учение, кроме невежества, вредное, — продолжал разговорившийся владыко, — оно учит: вина не пить, на мирские сходбища не ходить, посты постить, раденья, то есть их
службы, совершать, а главное — холостым не жениться, а женатым разжениться…
— Известно, сударь, старец набожный: говеть едет в губернский город, —
служба там, сказывал он, идет по церквам лучше супротив здешнего.
Племянник писал Егору Егорычу, что он, решившись снова поступить в военную
службу, поехал на Кавказ, но в Орле так сильно заболел, что должен был приостановиться.
Капитан тоже вошел туда и все время
службы не спускал глаз с молившейся усердно и даже со слезами Людмилы.
— Если бы таких полковников у нас в военной
службе было побольше, так нам, обер-офицерам, легче было бы служить! — внушил он Миропе Дмитриевне и ушел от нее, продолжая всю дорогу думать о семействе Рыжовых, в котором все его очаровывало: не говоря уже о Людмиле, а также и о Сусанне, но даже сама старушка-адмиральша очень ему понравилась, а еще более ее — полковник Марфин, с которым капитану чрезвычайно захотелось поближе познакомиться и высказаться перед ним.
Священник, старик уже и, вероятно, подагрик, потому что был в теплых плисовых сапогах, истово совершал
службу.
Певчие — вероятно, составленные все из служащих в почтамте и их детей — пели превосходно, и между ними слышался чей-то чисто грудной и бархатистый тенор: это пел покойный Бантышев [Бантышев Александр Олимпиевич (1804—1860) — оперный певец (тенор) и композитор.], тогда уже театральный певец, но все еще, по старой памяти своей
службы в почтамте, участвовавший иногда в хоре Гавриило-Архангельской церкви.
Сусанна, столь склонная подпадать впечатлению религиозных
служб, вся погрузилась в благоговение и молитву и ничего не видела, что около нее происходит; но Егор Егорыч, проходя от старосты церковного на мужскую половину, сейчас заметил, что там, превышая всех на целую почти голову, рисовался капитан Зверев в полной парадной форме и с бакенбардами, необыкновенно плотно прилегшими к его щекам: ради этой цели капитан обыкновенно каждую ночь завязывал свои щеки косынкой, которая и прижимала его бакенбарды, что, впрочем, тогда делали почти все франтоватые пехотинцы.
— Вы изволили сказать, — обратился он к Егору Егорычу, — что надобно возноситься духом; но в военной
службе это решительно невозможно: подумать тут, понимаете, не над чем, — шагай только да вытягивай носок.
Ступай уж лучше в военную
службу!» Услыхав это, я даже обрадовался, что меня исключили…
— Однако сама
служба все-таки вам претит? — допытывался Егор Егорыч.
Полковой командир обоих нас терпеть не мог, но со мной он ничего не мог сделать: я фрунтовик; а Рибнера, который, к несчастию, был несколько рассеян в
службе, выжил!..
— Я сейчас вам докажу! — начала она со свойственною ей ясностью мыслей. — Положим, вы женитесь на восемнадцатилетней девушке; через десять лет вам будет пятьдесят, а ей двадцать восемь; за что же вы загубите молодую жизнь?.. Жене вашей захочется в свете быть, пользоваться удовольствиями, а вы будете желать сидеть дома, чтобы отдохнуть от
службы, чтобы почитать что-нибудь, что, я знаю, вы любите!
Слова эти заметно удивили Сергея Степаныча: граф Эдлерс был товарищ его по
службе, и если считался всеми не за очень серьезного человека, то, во всяком случае, за весьма честного.
— Но в таком случае зачем же Дмитрий Николаич [Дмитрий Николаевич — Блудов (1785—1864), государственный деятель, с 1832 года управлявший министерством внутренних дел.] терпит на
службе такого губернатора? — произнес с удивлением князь.
«И это, — думал он про себя, — разговаривают сановники, государственные люди, тогда как по
службе его в Гатчинском полку ему были еще памятны вельможи екатерининского и павловского времени: те, бывало, что ни слово скажут, то во всем виден ум, солидность и твердость характера; а это что такое?..»
— А вы на вашу
службу? — сказал ему ласково князь.
Службы в это время нигде не было, и я так усердно молилась, что даже перезабыла все молитвы и только повторяла: «Господи, помилуй!
Недаром мне мамаша рассказывала, что когда она жалела покойного отца, очень устававшего на
службе, так он сердился на нее и говорил, что цари побольше нашего работают, да не жалуются!»
— Но зачем же вы сами служили и полковник русской
службы?.. — заметил Крапчик.
— Потому что Аггею Никитичу надобно устроить свое положение, — отвечала Миропа Дмитриевна, — они очень тяготятся
службою своей.
—
Службой? — переспросил ее Егор Егорыч.
— Строгость там очень большая требуется! — заговорил Аггей Никитич. — Ну, представьте себе кантониста: мальчик лет с пяти вместе с матерью нищенствовал, занимался и воровством, — нужно их, особенно на первых порах, сечь, а я этого не могу, и выходит так, что или
службы не исполняй, — чего я тоже не люблю, — или будь жесток.
— Стало быть, вы совсем желаете оставить военную
службу? — обратился Егор Егорыч к Аггею Никитичу.
О
службе Аггея Никитича в почтовом ведомстве Миропа Дмитриевна заговорила, так как еще прежде довольно подробно разведала о том, что должность губернского почтмейстера, помимо жалованья, очень выгодна по доходам, и сообразила, что если бы Аггей Никитич, получив сие место, не пожелал иметь этих доходов, то, будучи близкой ему женщиной, можно будет делать это и без ведома его!..
Но я просил бы оказать мне другого рода благодеяние; по званию моему я разночинец и желал бы зачислиться в какое-нибудь присутственное место для получения чина, что я могу сделать таким образом: в настоящее время я уже выдержал экзамен на учителя уездного училища и потому имею право поступить на государственную
службу, и мне в нашем городе обещали зачислить меня в земский суд, если только будет письмо об том от Петра Григорьича.
Оно иначе и быть не могло, потому что во дни невзгоды, когда Аггей Никитич оставил военную
службу, Миропа Дмитриевна столько явила ему доказательств своей приязни, что он считал ее за самую близкую себе родню: во-первых, она настоятельно от него потребовала, чтобы он занял у нее в доме ту половину, где жила адмиральша, потом, чтобы чай, кофе, обед и ужин Аггей Никитич также бы получал от нее, с непременным условием впредь до получения им должной пенсии не платить Миропе Дмитриевне ни копейки.
— С Егором Егорычем вы повидаетесь, как мы только поедем на вашу
службу, и я вместе с вами заеду к нему и поучусь у него.
Конечно, Миропа Дмитриевна, по своей практичности, втайне думала, что Аггею Никитичу прежде всего следовало заняться своей
службой, но она этого не высказала и намерена была потом внушить ему, а если бы он не внял ей, то она, — что мы отчасти знаем, — предполагала сама вникнуть в его
службу и извлечь из нее всевозможные выгоды, столь необходимые для семейных людей, тем более, что Миропа Дмитриевна питала полную надежду иметь с Аггеем Никитичем детей, так как он не чета ее первому мужу, который был изранен и весь больной.
Вы сами, Катрин, знаете и испытали чувство любви и, полагаю, поймете меня, если я Вам скажу, что во взаимной любви с этой крестьянкой я очеловечился: я перестал пить, я работаю день и ночь на самой маленькой
службе, чтобы прокормить себя и кроткую Аксюту.
— Вы поэтому имеете казенную подорожную? — спросил тот с приличным к
службе вниманием.
Собственно какой-нибудь существенной пользы для
службы Миропа Дмитриевна совершенно не ожидала от ревизии Аггея Никитича, но она все-таки, по некоторым своим соображениям, желала, чтобы Аггей Никитич, по крайней мере, попугал своей наружностью уездных почтмейстеров, которые, очень порядочно получая на своих должностях, губернского почтмейстера почти и знать не знали.
Впрочем, целоваться со всеми было страстью этого добряка: он целовался при всяком удобном случае с подчиненными ему гимназистами, целовался со всеми своими знакомыми и даже с лицами, видавшимися с ним по делам
службы.
— Нет-с, напротив, — отвергнул Аггей Никитич, — я до этого в военной
службе двадцать лет оттрубил.
— Что ж вас заставило покинуть военную
службу? — проговорила с некоторым удивлением gnadige Frau, всегда предпочитавшая военных штатским чиновникам, так как сих последних она считала взяточниками.